Де ла Урмери медленно встал. Маркиз нервно поднял руку.
– Дорогой мой, что вы делаете? Так нельзя.
– Не понял?
– Вы еле выползли из кресла. Да, мы не молодеем, но надо владеть собой. Вот, скажем, вы легко кладете ногу на ногу? Рукой не помогаете? Ни в коем случае нельзя. Я вам дам целый список – нельзя пыхтеть, нельзя шаркать ногами, нельзя покашливать, нельзя с шумом всасывать суп, нельзя храпеть. Если вы храпите, положите под голову две или три подушки. А главное, – сказал маркиз, сурово помахивая пальцем, – помните: чем ты седее, тем важнее парикмахер; чем ты грузнее, тем…
Видимо, палец был последней соломинкой. Директор говорил пылко и долго, а когда решил набрать воздуха, понял, что усилия его не пропали даром.
– Поправьте меня, если я ошибся, – сказал маркиз, – но вы меня, кажется, увольняете.
– Вот именно, – подтвердил де ла Урмери. – Обычно мы просим подать прошение об отставке, но есть случаи…
– Подумайте!
– Я подумал.
– Подумайте еще. Вы совершаете серьезную ошибку. Конечно, не хотелось бы затрагивать эту тему, но когда в министерстве служит настоящий маркиз, это, знаете ли, придает какой-то блеск. Или, если хотите, светский лоск.
– Служит? Что-то не заметил.
Старый Хрыч обдумал эти слова и признал:
– Неплохо сказано.
– Спасибо, – отвечал директор, вполне с ним согласный. – Ну вот, любезный маркиз. Всего вам хорошего.
Маркиз встал, уже ничуть не огорчаясь.
– Что ж, – заметил он, – сейчас лучшее время для отдыха. Иначе, знаете, машина износится. Это вам всякий врач скажет. Поеду-ка я в Биарриц.
– Да хоть к черту!
– Нет, лучше в Сэн-Рок, там ведь праздник. Будут буквально все. До свидания, мой дорогой. Нет, не «прощайте», я вам еще понадоблюсь. Адрес оставляю, будем держать друг друга в курсе. А, кстати! Что-то я на мели. Не могли бы вы?.. Нет? Ничего, ничего, справлюсь. Вас и так много дергают. Пойду, посмотрю, как там Жефферсонг.
Попрощавшись с месье Супэ, который был по-старчески любезен, и с месье Легондю, который его не заметил, маркиз поэлегантней надел шляпу и вышел, вертя тростью. Дождь миновал, сияло солнце. Придя домой, Хрыч ощутил, что у него что-то есть в кармане; то было злосчастное досье. Весело насвистывая, он швырнул его на полку, к носовым платкам, снова надел шляпу и направился на Рю Жакоб, где в скромной однокомнатной квартире жил граф д′Эскриньон.
Глава III
Своего сына и наследника маркиз видел часто лишь года два-три. Когда отец женился во второй раз, мачеха так не понравилась пасынку, что он уехал в Америку. Теперь он снова жил в Париже и, как резонно заметил маркиз, что-то писал, но не издавался, и отец с полным правом мог считать его блудным сыном. Да, конечно, красив, учтив, и шарм Мофриньезов при нем, но что толку? Хрыч был недоволен. Молодой граф еще не свел его в могилу, но в то же время как бы и свел.
Добравшись до места, маркиз увидел, что сын его, без пиджака, тарахтит на машинке, древней, как их род.
– Привет, пап, – сказал он. – Садись, только пыль смахни. И молчи минут десять. Я работаю.
Джефферсон д′Эскриньон происходил от брака с Лореттой Энн, единственной дочерью мистера Поттера и его жены Эмилии (Коннектикут). В 20-х годах прелестная американка упорхнула в Париж, поскольку тогда происходило Великое Переселение Народов, и все молодые создания, у которых была хоть какая-то душа, хватали перо или кисть, чтобы отправиться на rive gauche [45].
Родители разрешили Лоретте Энн присоединиться к этим толпам, и как-то поутру она сидела перед мольбертом в Люксембургском парке, когда туда явился совсем молодой маркиз. По строгим правилам богемы, они тут же познакомились, а через три недели – поженились. В должное время союз их был благословлен потомством. Но не успел юный муж привыкнуть к тому, что лицо может быть так похоже на яйцо всмятку, как ему пришлось узнать, что сына назовут Джефферсоном.
Однако время, великий целитель, сделало свое дело. Дитя обрело человеческий вид, а к имени отец приспособился. Когда сын отвалился от машинки, он сказал почти без отвращения:
– А ты, Жефф, все работаешь.
– Завтра надо сдать.
– Ну, мешать не буду…
– Ничего, я успеваю.
– Как ты вообще?
– Да так. Что-то ем, а главное – жду рассвета.
– Рассвета?
– В прозе это значит: «Надеюсь продать роман».
– Ты его и пишешь?
– Что ты! Это статейка. Роман – там, в Америке. Послал такому Клаттербаку.
– Клаттербак? – прикинул маркиз. – Что ж, можно и Клаттербаку! Я вот знал одного Квокенбуша. Кстати, твой отчим, один из мужей твоей любезной мачехи. Ты что, видел этого Клаттербака?
– Нет, мы не знакомы. У нас есть общий приятель. Месяца два назад он передал роман – и ни ответа, ни привета. Видимо, Клаттербак учится читать. А почему ты здесь в это время дня? Ты же на службе.
– Нет, я не служу. Не надо было туда идти. Это большая ошибка.
– Тебя что, выгнали?
– Ну, что ты! Директор чуть не плакал. Но я был тверд.
– Что же ты будешь делать?
– Думал отдохнуть в Сэн-Роке. Там князь Бламон-Шеври. Кстати, Жефф…
– Сколько? – быстро спросил Джефферсон.
– Тысяч десять.
– А пять нельзя?
– Десять как-то лучше.
– Ладно. Бери.
– Спасибо. А ты не знаешь, часом, кого-нибудь богатого?
– Нет, разве что тебя. Зачем он тебе нужен?
– Да вот, зонтичный клуб…
– Что это?
– Тут дело в человеческой природе. Человек по природе не хочет мокнуть, но по той же природе ему лень захватить зонтик. Основываем клуб. Каждый что-то платит и получает значок или повязку. Его застает дождь. Он входит в ближайшую лавочку и получает зонтик. Дождь кончился – отдаешь в другую лавочку. Просто, казалось бы, а какой доход! Миллионы членов…
– Откуда ты их возьмешь?
– В том-то и суть. Нужен начальный капитал. Ах, если бы ты женился!
Джеф вздохнул.
– Я так этого жду!
– Ты хочешь, чтобы я себя продал?
– Естественно.
– А как у тебя, кстати, с душой?
– С душо-ой?! Да у меня такая душа, прямо девать некуда!
– Я бы не назвал тебя романтиком. Маркиз снисходительно помахал рукой.
– В нашем жестоком мире, Жефф, не до романтики. Голова важнее сердца.
– Ты не всегда так думал.
– Это когда я женился на маме? Ну, знаешь! Я был молод и глуп.
– Вот и я молод и глуп. Маркиз забеспокоился.
– Ты что, влюбился в какую-нибудь нищенку?
– Нет-нет. Я вообще молод и глуп, не в частности. Маркиз с облегчением вздохнул.
– А то я уже испугался. С вами, писателями, глаз да глаз… А вообще, никак не пойму, что плохого в богатой невесте. Что-то в тебе от этих Поттеров… такое, прости, мещанское. Чем плох брак по расчету? Один дает знатность, другой – деньги. Нормальное соглашение. Ах, что с тобой спорить! Упрямый, как мул. Вылитая мать. Как заладила – Жефферсонг, и все тут! Помню, сказал я что-то, а она схватила ведро воды и меня облила. Озеро было, а не комната! Помню, кошка взлетела на шкаф, а хвост у нее – во‑от такой. Ты что, не знал? Мокрый хвост значительно больше. Да-да. – И, сообщив это сведение из естественной истории, маркиз удалился.
А Джеф продолжил статью.
Глава IV
Говоря о том, что в Сэн-Роке к концу июля праздник, Джо не ошибалась. Тихий и мирный городок внезапно пробуждался, и все до единого – и жители, и отдыхающие – веселились, как только могли. Кем был святой Рох [46] и за что его канонизировали, не знал почти никто из местных, тем более – из приезжих, но кому это мешает резвиться сутки напролет?
Об этом и думала Кейт, сидя в номере у Джо в отеле «Манифик».
– Ради бога, закройте окна! – застонала она, когда духовой оркестр грянул марш прямо над ухом.
– Мы задохнемся, – отвечала Терри.
– Лучше задохнуться, чем оглохнуть. Они не утихнут до ночи. Я утром выглянула на улицу, и какой-то корсиканский бандит пустил мне в лицо такую штуку… Тещин язык, что ли.
– Наверное, он очень робкий. Боялся познакомиться. Жаль, что тебе это все не нравится!
– А это может нравиться?
– Я вечно себя корю, что вытащила тебя.
– Теперь поздно об этом думать.
Терри вздохнула. Сегодня Кейт была совсем не в духе. День святого Роха выманил на свет худшие ее свойства.
– Может, Ровиль тебе больше подходит…
– Я думаю, меньше.
– Там хоть тише. Ты послушай, какой шум. Интересно, в чем дело? Схожу, посмотрю.
– Ничего подобного! Это опасно. Все с ума посходили. Мне очень не нравится, что Джо ушла.
– О, с ней все в порядке! Она в ресторане с Честером Тоддом.
– Так она и сказала. Что еще за Тодд?
– Ты его видела. Он вчера заходил.
– Меня не было.
– Да, правда. Ну, он приятель Карпентера, у которого та огромная яхта. Они приплыли из Канн.
– Какой он человек?
– Молодой, приятный, богатый. Мозгов немного, но Джо он нравится. Надеюсь, дело выгорит.
Кейт сердито фыркнула.
– Ну и выражения! Охотиться за мужем… Чудовищно! Она еще не договорила, когда вошла Джо, причем такая, что Терри пискнула от восторга.
– Джо-о! Вот это платье!
– Хорошее?
– Не то слово. Жду не дождусь, когда оно ко мне перейдет.
– Еще недельку. А тебе нравится, Кейт?
– Я ложусь, – холодно отвечала сестра. – Навряд ли удастся заснуть, но лежа все-таки легче.
– Она не в духе, – сказала Терри, когда закрылась дверь. – Ей не понравилось, что ты пошла в ресторан с Тоддом.
– А как не пойти? Время не терпит. Мой месяц кончается в следующий вторник.
– Я тебе дам еще две недели.
– Дашь? Ой, Терри, ты ангел! За две недели я управлюсь.
– Ну и выражения! Охотиться за мужем… Чудовищно!
– Кейт так и сказала?
– Слово в слово.
– Какая мегера! Если хочешь выйти за принца, дома сидеть нельзя. Сам он на белом коне не явится.