— Это не я, — пробормотал Пуд, покачнувшись и широко раскрыв глаза.
— Протопи хорошенько печь да ложись спать! — сердито сказал Никита Евдешке. — Нечего тебе наскакивать на гостя. Поспи и ты, Пуд. Да не бойся, никуда я не убегу, пусть сам Захар бежит. А дверь я запер, если придут, я тебя разбужу.
— Я спать не буду. Так только полежу немножко.
Пуд направился к нарам и вскоре засвистел носом. Улеглась и Евдешка, что-то ворча о странных людях, которые защищают бандитов и не дают слова против них сказать.
Никита сел к столу и быстро написал две записки: одну Сюбялирову и Матвееву, в улус, о прибытии ста девяносто двух бандитов при одном «максиме» и двух ручных пулеметах, а другую — Гавришу, о том же, но с добавлением, чтоб тот ни в коем случае не вздумал откладывать собрание и спрятал бы всех коней в наслеге.
Братья вложили записки за подкладку Алексеевой шапчонки, коротко пошептались, и Алексей бесшумно выскользнул за дверь.
К счастью, изба совета стояла у опушки леса, через который напрямик шла протоптанная учениками узкая тропа.
Утром раньше всех явились члены наслежного совета почти в полном составе: Гавриш, Егордан Ляглярин, Андрей Бутукай и Василий Тохорон. С ними вернулся и Алексей, очень обиженный тем, что не его послали в улус со второй запиской.
— В Нагыл поехал Иван Малый, — шепнул Гавриш, проходя мимо Никиты и направляясь в школу, где остановились пепеляевцы. — Надо мне с гостями познакомиться! — громко добавил он.
Вскоре к избе наслежного совета со всех сторон потянулся народ.
— Что за люди? — спрашивали жители, подходя к совету и указывая на часовых возле школы.
— Охвостье! — усмехнулся Гавриш. — Требуют коней и отмены советской власти.
— А тут ее уже раз отменяли, а она, упрямая, не захотела, — проговорил подошедший Михаил Егоров. — Нет ли здесь Павла Семенова, моего братца Романа да Федота Запыхи? Они ведь у вас мастера по отменам советской власти…
Павел, Роман и Федот под шумный смех окружающих спрятались за людей.
Старое здание совета наполнилось народом. Захар Афанасьев и еще два главаря пепеляевцев, или, как они себя именовали, — «братьев», вошли и сели в переднем ряду. Захар и низенький скуластый паренек с круглой головой, подстриженной в скобку, нарочно громко топали начищенными сапогами со шпорами и гремели длинными шашками. Тихо прошел, согнув длинное туловище, седой старик.
«Братья» и местные жители не поладили с самого начала. Шумно спорили, чьи вопросы решать раньше, «наслежные» или «братские».
— Если хозяева хотят, чтобы гости поскорей проехали, так и коней их надо покормить сразу, — проговорил Михаил Егоров. — Давайте сначала «братские» дела обсудим. Мы-то ведь не спешим, мы дома.
Тут Захар сердито встал, подошел, звеня шпорами, к столу, повернулся по-военному и, подбоченившись, начал начальственным тоном, словно отрубая каждое слово:
— Талбинский наслег занят нами, войском генерала Пепеляева. У нас свои порядки, не такие, как советские. Советскую власть мы здесь отменяем…
— А мы не хотим отменяться! — крикнул Никита, вскочив на ноги.
Захар надул губы, стараясь принять грозный вид, и уставился на Никиту:
— По какой такой причине, разрешите узнать?
— Мы не признаем твоего генерала.
— Я тебя арестую! — закричал Захар, хватаясь за шашку.
— Не посмеешь!
— Что?! Мы же белые!
— А я красный… Мы все в этом наслеге красные. А если вы здесь кого-нибудь арестуете, то уж вряд ли выберетесь отсюда…
Опять поднялся шум:
— Арестовать? Это за что же?
— Э, нет, мы не дадим!
— Да кого арестовать-то?
— Слышь, Никиту, секретаря!
— Пусть идут туда, откуда пришли! Мы их не звали!
Когда наконец шум немного утих, встал Гавриш.
— Эти люди, — сказал он, указывая на Захара, — хотят, видите ли, спешно свалить советскую власть, сперва в Нагыле, потом в Якутске, ну а там и по всей России.
— А торбасами-то они запаслись? Ведь далеко, выходит, идти! — крикнул Михаил Егоров, вызвав взрыв хохота.
— Правильно! — закричал Бутукай. — Уму якута сам царь дивился. Сколько зим в пути проведут! Ноги отморозят…
— Погодите! Не шумите! Тут разговор серьезный! — старался перекричать всех Гавриш. — Вот они говорят о роспуске наслежного совета и создании вместо него какой-то комиссии, о предоставлении им подвод для отряда и о присоединении к ним…
— Ну, конечно, так все и присоединимся! — закричал Егордан Ляглярин из задних рядов. — Что мы, ихнего брата не знаем? Лучших людей наших загубили, школу сожгли. Спасибо, хватит!
— Меня избрали вы, — продолжал, обращаясь к собравшимся, Гавриш, — и снять меня можете только вы, а не кто другой. И уж, конечно, советская власть меня не похвалит, если я буду «отменяться» перед каждым, кто появится неизвестно откуда с колокольчиками на пятках да с саблей в руке.
— Зачем отменяться? — кричали все, размахивая руками. — Нельзя распускать совет! Пусть сами уходят! Долой!
— Пусть в ножки советской власти поклонятся, может, помилует их! — протрубил Тохорон, перекрывая все крики.
Тут встал седой старик, и все настороженно смолкли. Это был эвенк Карбузин. Гавриш даже приоткрыл рот от любопытства.
— Шмеяться нэ нада, — сказал старик слабым голосом. — Нэ нада шмеяться, жачем? Дайте нам оленя… Нет… Коней дайте, и мы уйдем стрелять красные люди. Русский люди зиви город. А тунгус люди зиви лес. Ынэрал Пепеляй сильно помогай тунгус.
— Кто же вам мешает жить в лесу?
— Разный красные люди. Лес огон пусти, золата, камен разный искай. Ынэрал Пепеляй сильнай… Скоро тунгус абратна лес зиви тихо… — И старик просящим голосом добавил: — Дай нам конь.
— Карбузин, я же тебя знаю! — поднялся Егордан. — В Охотск грузы Федора Веселова возил? Был ты умный и богатый человек, а дал себя обмануть хуже ребенка в люльке. Сколько в твоем отряде эвенков?
— Это военная тайна! — вскочил Захар.
— Близко тридцать, — простодушно ответил старик, с укором глянув на Захара, мешавшего говорить старому человеку. — Еще будут. А где счас Федор? Сын Лука говорил, что он слепой стал. Лука по северу поехал на Чаранский улус, а мы должны Нагылский улус…
— Этому охвостью белобандитов, разбитых нашей Красной Армией, — прервал старика вскочивший Никита и ткнул в сторону Захара, — нужно было, чтобы вы их в тайге кормили даром, а потом вывезли на своих оленях. Обманули тебя, Карбузин. Советская власть пожалела вас, дураков, — наступал Никита на Захара, — амнистию вам дала, а вы снова кидаетесь. Думаете, опять красные возьмут вас в плен да отпустят и еще, может, папиросами да чаем угостят…
— Теперь мы будем брать в плен, — уверенно заявил Захар. — У нас сейчас генерал…
— Красная Армия и не таких генералов разбила.
— Собаки! — закричал Федот Запыха, неожиданно подскочив к столу и будто собираясь кинуться на Захара. — Якутов, что поглупее, вот вроде меня, обманывали, теперь стали эвенков обманывать… Служил же я, дурак, у бандитов в благодарность за то, что они погубили моего родного брата…
Федот подавился слезами, закрыл лицо рукой и склонил затрясшуюся голову. Потом стер ладонью слезы, выпрямился и крикнул прямо в лицо Захару:
— Когда же вы, проклятые, захлебнетесь в крови людской?!
— Мы еще никого не убивали, — поспешно произнес Захар, откидываясь и защищаясь рукой. — Это ты о прежних… Сейчас у нас генерал Пепеляев…
— Собаки разные бывают, — быстро заговорил Федот, стараясь заглянуть на выставленную Захаром руку. — Белые, черные, рыжие, всякие! А все одно собаки!
— Вот и меня обманули! — В дверях стоял Пуд Болтоев. — Лука Губастый говорил, что красные расстреляли моего брата… А брат вот сидит… Слышь, Захар, я тебе больше не солдат. Не из-за чего мне…
Он быстро пробрался сквозь толпу и положил перед Захаром винтовку с подсумком.
Народ одобрительно загудел.
— Итак! — начал Гавриш. — Садитесь там! Тише, товарищи!.. Итак, поступило предложение: наслежный совет не распускать, подвод белым не давать, а предложить им сдаться советской власти и больше не играть с огнем. И еще предлагаю приветствовать советскую власть! — И он громко крикнул: — Да здравствует советская власть!
Все вскочили с мест и оглушительно захлопали в ладоши.
Три бандитских главаря поплелись к дверям.
— Копию резолюции забыли! — озорно бросил им вдогонку Никита.
— Поберегите большевистскую бумагу… — резко обернулся Захар.
Он собирался еще что-то сказать, но потом раздумал и выскочил из помещения, сильно хлопнув дверью.
— Ой, напугал! — Гавриш подмигнул улыбающимся людям и мотнул головой в сторону ушедших: — Убил ведь! А за что, спрашивается? За то, что обидели человека, не уважили просьбу, не отменили советскую власть. Ну да ладно, хватит. Переходим к наслежным вопросам. Первым делом надо нам решить…
— Погоди! А в Нагыле знают, что у нас такие гости? — спросил Бутукай.
— Я думаю, что знают, — загадочно улыбнулся Гавриш. — Переходим к…
— Коней увели! — закричал кто-то со двора, распахнув дверь.
Все, толкаясь и шумя, высыпали на улицу.
Три бандитских главаря и человек пять солдат уже заводили в ворота школы двух коней, на которых приехали Роман Егоров и Павел Семенов. Оба дружка, вероятно, думали, что их коней не тронут из уважения к прошлым заслугам перед «братьями». Но, увидав, что эти предположения не оправдываются, Роман и Павел с воплями бросились за похитителями. Однако в воротах перед ними выросла группа вооруженных солдат. Павел энергично вертел своей круглой головой и все старался проскочить во двор, беспрестанно повторяя прерывающимся голосом:
— Так нельзя!.. Так нельзя!..
А Роман растерянно топтался на месте и жалобно бормотал какие-то слова. Михаил Егоров не упустил случая, чтобы кольнуть брата:
— Не понимаете своего счастья… Теперь кони ваши наверняка будут пастись на петербургских лугах! Что же это вы, — обращался он к солдатам, — скотину взяли, а хозяев не хотите! Они же присоединиться к вам хотят. Ведь летом уже поплыли было с Лукой Губастым вниз по Талбе-реке побеждать Москву, да вот незадача — Сюбялиров с Никитой помешали!