— Просить — так уж дочь губернатора! Собака, говорят, не давится, а такие, как твой сын, не стыдятся.
Скрывали от всех свою печаль Майыс и Дмитрий, и казалось, примирились они со своей судьбой.
Но однажды вернулся Дмитрий из Кымнайы необычно возбужденный. Глаза его горели, лицо озарялось улыбкой, и, как всегда, он насмешил всех в юрте, изображая знакомых.
— И чего ты сегодня такой радостный? — удивился Егордан. — Чернобурку, что ли, убил?
— Пусть сынок радуется, — отозвалась Дарья. — В молодости, бывало, увидишь отражение свое в воде и засмеешься, сама не знаешь чему. Наше богатство — смех наш.
Вдруг Дмитрий, будто вспомнив что-то, сорвался с места и выбежал на улицу. Никитка, по обыкновению, бросился за ним. Дмитрий сбежал вниз по берегу и у самой реки обернулся к мчащемуся за ним Никитке, поймал его обеими руками, как мяч, и взволнованно зашептал:
— Никита, милый, сходи, позови Майыс, да чтоб никто не знал. Я тебе коня выстрогаю.
Потом он с Никиткой на руках бросился обратно, а наверху шепнул еще раз:
— Ну, иди, милый, — и, опустив мальчика на землю, принялся с остервенением колоть дрова. Сейчас он был похож на хмельного.
Приглашенная бойким Никиткой Майыс подошла к юрте, притронулась к двери, но быстро отвернулась и тихонько проскользнула мимо Дмитрия к огромным деревьям, стоящим над кручей. Дмитрий спустился вниз к реке. Вскоре Майыс вернулась, пригнав отбившуюся от стада телку, и прошла к своему дому. А Дмитрий, вернувшись, еще более возбужденный и радостный, широко распахнул дверь в юрту и вызвал Егордана во двор. Они уселись на дрова, и Дмитрий стал о чем-то горячо упрашивать Егордана.
— А голов-то у меня сколько? — ответил Егордан. — Одна ведь всего! Уж лучше ты меня, Дмитрий, в это дело не впутывай.
— Отец Василий согласен. Я у Боброва три рубля в долг выпросил. Вот они!
— Не знаю я, Дмитрий! Уж очень страшно! Я и слыхом никогда не слыхал про такие дела. А как она?
— Согласна! Согласна же! Прошу тебя, Егордан, сделай меня человеком!
— Ох, беда! — замотал головой Егордан. — Надумал же ты!
— Попу я уже сказал, что ты согласен.
— За глаза?! — изумился Егордан.
— Вера у меня в тебя большая.
Долго вздыхал Егордан, долго мотал головой, но под конец сдался.
— Давно бы так! — воскликнул Дмитрий и оглянулся по сторонам, словно искал повода побегать да пошуметь.
Вдруг он подскочил к навесу над входом в юрту и сорвал висевшее на столбе ружье. Грянул выстрел. Над лиственницами промелькнули три быстрокрылых чирка.
— Вот сумасшедший! — крикнул Егордан. — За версту!..
Из юрт высыпали перепуганные люди, от соседей ласточкой прилетела Майыс. Подошли даже приемные дети Веселова — медлительный толстяк Давыд и малолетний мудрец Петруха, шаркая огромными торбасами с чьих-то взрослых ног. На полдороге он остановился и стал размахивать пустыми рукавами изодранного пальто, тоже с чужого плеча. Даже старая Дарья, стоявшая в дверях, протянула наружу свой посох.
— Как есть с ума спятил! — проговорил Федот, когда все успокоилось.
— Верно, — с улыбкой подтвердил Егордан. — Он не только сам спятил, но, по-моему, еще и других с ума сведет.
— Без вина я опьянел! — весело объявил Дмитрий и побежал с ружьем в руках в сторону улетевших чирков.
Делая вид, что возмущаются виновником переполоха, люди стали расходиться по своим делам.
А на другой день в богатой избе Веселовых состоялось торжество по случаю того, что Лука Губастый на девятом году учебы одолел наконец третий класс.
Поздно вечером Федор зашел в бедную юрту в сопровождении своего «образованного» верзилы. Он с важным видом извлек из кармана сложенную бумагу и стал медленно развертывать ее.
— Удивительное письмо я сегодня получил от попа!
— От попа?! — вскрикнул, вскочив с места, Дмитрий и протянул руку. — От попа?!
— А почему тебя это так волнует? — сказал Федор, прикрывая письмо. — Ну-ка прочти, сынок, а мы послушаем.
— «Глубокоуважаемый Федор Алексеевич! — читал Лука Губастый. — Дмитрий Эрдэлир послезавтра, то есть в субботу, намерен привести ко мне вашу приемную дочь и обвенчаться с ней. Шафером должен быть Егордан, сын Лягляра. Я, потехи ради, согласился. Боюсь, что этот дуралей и в самом деле смутит девушку… Как ваши глаза? Молю бога о вашем здоровье. С уважением священник Василий Попов».
— Вот послушайте, полюбуйтесь! — возмутился Федор с таким видом, будто он эту новость только что услышал. — Оказывается, Дмитрий задумал насильно увести девушку. Опасные вы соседи! Не ожидал я от тебя этого, Егордан!
— А я впервые об этом слышу! — Егордан изобразил на лице искреннее удивление.
— Пошутил-то как чудно! — упрекнула сына старая Дарья. — Я всегда говорила, что когда-нибудь попадет тебе за твои глупые шутки… На-ка, возьми шкурку, — обратилась старуха ни с того ни с сего к Федосье.
Когда та подошла к ней, Дарья зашептала ей что-то на ухо, и Федосья тут же вышла из юрты. За это время Дмитрий успел прийти в себя после первого потрясения.
— Пошутил я, пожалуй, и вправду не очень удачно…
— Хороша шутка: решил человека украсть!
— Если попу можно потешаться, почему же мне нельзя?
Федор немного растерялся и обратился к сыну:
— Пойдем отсюда. А с девчонки я еще потребую ответа!
— Тут виноват только я! — воскликнул Дмитрий, загораживая Веселовым дорогу к двери. — Я виноват! Меня и суди!
— Девушка ни о чем не знает, — заявила Федосья, входя в юрту.
— Погоди! А кто тебя просил ходить к ней? Уж и предупредить успели! Ух, осиное гнездо! — возмутился Федор. — Эх, надо было бы нам с нее начать… Отойди, собака!
Федор хотел было оттолкнуть Дмитрия от двери, но тот даже не шелохнулся. Тут вперед вышел Лука и, положив свои огромные лапы на шею Дмитрия, внезапно рванул его в сторону и одновременно пнул ногой. Дмитрий полетел прямо на нары.
— Не бейте его! — подошел к Веселовым Егордан.
За ним, что-то сердито выговаривая, стояли старик Лягляр и Федот.
Громко ругаясь, в дверях появилась Варвара. Мужчины боязливо расступились перед ней.
— Парень пошутил, а вы тут шум подняли! Впервые, что ли, он шутит? Девушка и понятия ни о чем не имеет.
— У нее-то мы сами спросим!
— Попробуйте! Только попробуйте! — бушевала Варвара, засучивая рукава и оголяя свои мощные руки. — Мы хоть и бедные и сироты, но тоже люди. А ты, Федор Алексеевич Веселов, не стыдись, кричи повсюду, что девушка из твоего собственного дома чуть не удрала с нищим Эрдэлиром! «Не сладко, видать, жилось ей», — скажет всякий. А она, бедняга, со стыда может руки на себя наложить. Слышите, люди добрые! Если что случится с Майыс — отвечать Федору!
Страшно стало всем, когда огромная старуха с взъерошенными волосами стала наступать на своего хозяина. Боязливо съежившись перед ней, Федор медленно жался к двери. А растерявшийся не менее отца Лука бессмысленно поглядывал на всех своими маленькими глазками, и вывернутая нижняя губа его то и дело вздрагивала.
— Ну, пойдем, Лука.
Веселовы тихо вышли. Огромная фигура бесстрашной батрачки тоже скрылась за дверью.
То ли остерегаясь дурной молвы, то ли не рискуя лезть в драку с Варварой, то ли боясь возмущения всей бедноты в округе, но только Федор не стал бить Майыс. Пригрозив ей, он сел за стол допивать с сыном водку в честь окончания им третьего класса.
А обитатели маленькой юрты, проклиная в душе предателя попа, поворчали на неугомонного Дмитрия и притихли.
На другой день хозяева большой избы переехали в свою родовую летнюю усадьбу Эргиттэ.
ПОЖАР
Лягляры полмесяца в году косят для себя. Эти две недели — время полного счастья в семье, когда можно потрудиться на своей родной земле-матушке. Об этом здесь мечтают весь год, заранее обсуждают все мелочи, советуются.
И вот наступает долгожданная пора. На работу выходят не торопясь, возвращаются с покоса пораньше, чтобы хорошенько отдохнуть, и сидят потом допоздна за разговорами. А когда бывает какая-нибудь охотничья добыча, все участвуют в приготовлении ужина.
Посреди Дулгалаха раскинулось большое озеро, окруженное камышами, а немного поодаль рассеяны маленькие озерца. Красавица Талба сверкает на солнце, огибая покос возле самой юрты. Среди осоки и камышей по кочкам шныряют утята. Прямо из-под ног с громким криком вылетает кряква. В легкой, прозрачной воде Талбы по каменистому дну рыщет стая окуней, поблескивает серебряный бок ельца, стремительно проносится щука, наводя ужас на речную мелкоту.
В лесу свистят рябчики. Из-под густых сучьев бурелома выскакивает заяц. Прижав уши к спине, он прыгает, растягиваясь во всю длину. Краснобровый тетерев взмывает с земли, задевая крыльями ветви деревьев.
Семилетнего Никитку не заставляют много работать.
— Кости у него хрупкие, успеет еще попотеть. Пусть после нашей смерти скажет с благодарностью: «Родители меня жалели», — говорят взрослые.
Мальчик больше охотится и рыбачит. Между озерами взрослые ставят силки на уток, а в соседнем лесу — петли на тетеревов и зайцев. Никитка обходит эти нехитрые снасти, ведя за руку или таща на спине маленького Алексея. Раз по семь на дню мальчики купаются в Талбе, разбрызгивая вокруг себя хрустальные капли.
Только посторонние люди иной раз высказывают опасение по поводу такой рискованной самостоятельности детей. Но Лягляров искренне обижает людское недоверие к их родной реке, родным местам, родному Дулгалаху.
— Что вы! Да разве можно так думать про нашу матушку Талбу! Посмотрите, какая в ней веселая и прозрачная вода, — насквозь все видно. Разве может добрая Талба, которая и поит и кормит нас, погубить своих сыновей Никиту и Алексея!
И росли мальчики прекрасными пловцами. Они ныряли, доставая со дна понравившиеся им камешки или раковины, часами нежились на воде, как на мягкой перине. Родители знали, что их дети могут посинеть от холода, но утонуть — никогда!