— Ах ты, мой дорогой! Да ты настоящий бунтарь! Отнять, отнять у них всю землю! Власть отнять!
Потом, немного успокоившись и касаясь своими мягкими усами Никиткиной щеки, русский неожиданно спросил:
— А учиться хочешь?
— Это богачам можно учиться, а бедняку надо работать, ему не до книг, — заметил Федот когда Афанас перевел вопрос фельдшера.
— Хочешь быть образованным, хочешь читать книги и узнавать из них много-много интересного? — спросил фельдшер.
— А книги с картинками? — осведомился Никитка.
— А как же! С замечательными картинками! Но главное — ты узнаешь из книг, как надо жить, книги научат тебя бороться с богачами и делать добро беднякам.
— Тогда хочу…
— Не в том дело… — печально заметил Егордан. — От нашего хотения пользы мало. Чтобы хотеть, надо деньги иметь.
— Может, его в пансион возьмут.
— Не-ет! — испуганно возразила Федосья. — Кого в пансионе обучают, того, говорят, в солдаты берут. Недаром в прошлом году, когда болтоевского Пуда отдали в пансион, Сарахыс так убивалась.
Пока взрослые тихо обсуждали Никиткину судьбу, сам он осторожно слез с колен фельдшера и задумчиво прислонился к камельку. Ему тоже вспомнилось, как горевала Сарахыс, когда отдавала сына в пансион.
Прошлой осенью Никитка с матерью побывал у Болтоевых. У них большая семья, человек десять детей, но всего одна корова. Оба старших сына играли тогда во дворе возле маленькой юрты. Когда Никитка с матерью вошли в юрту, там плакала навзрыд пожилая женщина. Это была Сарахыс, хозяйка. Голые мальчишки и девчонки, собравшись в кучу, боязливо поглядывали на вошедших. Сарахыс плакала, очевидно, давно. Она охрипла, веки у нее распухли, волосы растрепались. Сквозь рыдания то и дело прорывались проклятия:
— Краснорожий черт! Решил дитя загубить! — ругала она какого-то страшного злодея, будто он находился здесь же.
Федосья довольно долго сидела молча, потом спросила:
— Что у вас стряслось, Сарахыс?
Сарахыс резким движением ладони провела по пазам.
— Учитель-то краснорожий да фельдшер — синие глаза! — насильно назначили моего Пуда в пансион… А муженек мой, по своей глупости, согласился на их уговоры и сам загубил собственное дитя… Будет теперь сына нашего учить казна, а потом казна же и заберет его в солдаты.
— А может, не заберет… — робко вставила Федосья.
— Дура! Станут они наших детей даром учить, пожалеют нас! Думала я: подрастут детки, хоть поживу по-человечески. Куда там! Забрали, проклятые Средь бела дня забрали чужое дитя! А этот синеглазый черт еще смеется! Ему, конечно, смех, а мне — горе.
Долго еще беседовали на эту тему в маленькой юрте. Наконец фельдшеру и Афанасу как будто удалось убедить Федосью, что если и берут в солдаты, то независимо от того, учился человек в пансионе или нет А уж если забреют, то грамотному, понимающему по-русски солдату и служить легче. Порешили на том, что фельдшер узнает у учителя, можно ли устроить Никитку в пансион, а тем временем Егордан еще раз обсудит это дело с домашними.
СВЕТ ЛУЧИНЫ
По преданию, Веселовы в старину были могущественным родом, гораздо более знатным и богатым, чем Сыгаевы. Но вот в какие-то времена род Веселовых стал хиреть. Потомство рождалось хилым, дети умирали от странной и внезапной болезни за одну ночь. Тогда Веселовы пригласили своего родича, знаменитого шамана Кэрэкэна. Кэрэкэн камлал трое суток без отдыха и сна, скакал на своем верном друге — коне-бубне, побывал и в верхних и в нижних мирах и узнал, что детей рода Веселовых пожирает чертова собака, натравленная на Веселовых шаманом враждебного рода Сыгаевых, а она еще более жадна и беспощадна, чем ее хозяева — черти, тоже питающиеся человечиной. Кэрэкэн будто бы поймал эту собаку, надел на нее намордник, а ноги опутал веревками. С тех пор род Веселовых вновь начал крепнуть и богатеть. Дети уже рождались здоровыми, мальчики вырастали отважными, а девочки — красавицами. Снова Веселовы стали теснить своих соперников Сыгаевых: ведь чары веселовского шамана были гораздо сильнее чар шамана Сыгаевых.
Но вот однажды весной, когда на прекрасной Талбе-реке начался ледоход, пришел час смерти престарелого Кэрэкэна — защитника рода Веселовых.
Перед смертью шаман сказал своим родичам:
— Суждено мне спать на Кузнечной горе. Я уйду на тот берег Талбы и погружусь в ее воды. Ищите меня выше по течению и похороните на самой верхушке Кузнечной горы, где покоятся кости самых великих шаманов мира. Через много-много зим вырастет из моей печени высокая сосна с большим наростом. Если удастся освободиться чертовой собаке от моих пут, пусть молодая бездетная женщина из нашего рода расстелет под той сосной ковер, искусно сшитый из разноцветных кусочков кожи, расставит чаши с жирной простоквашей и станет на колени со словами: «Кэрэкэн-защитник, вернись в свой несчастный род!» Тогда упадет в одну из чаш моя душа в виде пестрого паука, и пусть женщина проглотит вместе с простоквашей мою душу. После этого я вновь вернусь к своему роду и уже навсегда расправлюсь с чертовой собакой, чтобы род наш стал самым могущественным среди якутов.
Смертельно больной шаман начал камлать. Ударяя в бубен, он без труда перепрыгивал со льдины на льдину, а иногда даже перелетал — настолько он стал легким. Так он добрался до противоположного берега и погрузился в воды широкой Талбы. А спустя трое суток после паводка тело его нашли выше по течению, в трех верстах от того места, где он утонул. Говорили, что облик старика нисколько не изменился.
Кэрэкэна похоронили, как он завещал. И выросла на том месте высокая сосна с тремя вершинами. Гордо стояла она на Кузнечной горе, и ее колышущиеся ветви словно приветствовали род Веселовых.
А род Веселовых все множился.
Спустя много времени невдалеке от их родового поселения, на опушке леса у равнины Эргиттэ, появилась тощая, облезлая собака с желтыми надбровьями. Она была в наморднике, ноги спутаны веревкой, но, несмотря на это, ластилась ко всем прохожим. Бедняк Сидорка из рода Веселовых, приняв собаку за соседскую, сжалился над ней и распутал ей ноги. Вильнув хвостом, собака умчалась в лесную чащу и с тех пор опять принялась пожирать детей из рода Веселовых. Вот потому-то у них дети и не выживали; только у одного бедняка Сидорки было много детей и внучат. Видно, чертова собака из благодарности к нему не трогала его потомство. Поэтому все Веселовы ненавидят и всячески обижают многодетного старика Семена — сына освободителя злосчастной собаки. Так Семен всю жизнь живет под давящей тяжестью черной вины отца перед несчастным родом. Веселый и остроумный от природы человек, он неизменно становится угрюмым в присутствии кого-нибудь из Веселовых.
Говорили, что еще не так давно в темные осенние ночи на могиле шамана Кэрэкэна можно было услышать раздирающий душу звук бубна. Шаман страдал, он умолял свой хиреющий род воскресить его. Но не нашлось женщины, которая исполнила бы его завещание. И вот сосна стала сохнуть, на стволе появились червоточины, бури обламывали ветви одну за другой, и род Веселовых стал чахнуть, вымирать. Наконец лесной пожар уничтожил засохшую сосну, и дух бедного Кэрэкэна улетел в верхние миры вместе с дымом.
Такова мрачная легенда об обреченном на вымирание роде Веселовых.
На западном взгорье равнины Эргиттэ, среди могил Веселовых, поставлен столб коновязи, увековечивающий память Алексея Веселова. На нем изображен кортик — в знак того, что старик был князем наслега.
Сын его Федор Веселов слывет человеком неудачливым. Ему ничего не удавалось в жизни. В юности он сватался к единственной дочери улусного головы Дормидонта, младшей сестре первого улусного богача и нынешнего князька Талбинского наслега Ивана Сыгаева. По слухам, Дормидонт был согласен выдать дочку за него и встретил будущего зятя с большим радушием. Федор глядел на хозяев своими бегающими глазками, без умолку сыпал словами и с аппетитом уплетал жирных карасей.
А наутро Дормидонт почему-то наотрез отказал Федору, и тот с позором вернулся к себе в наслег. Спустя много времени стало известно, что Федор не понравился отцу невесты по трем причинам: взгляд несерьезный — бегающие глаза, речь не внушительная — говорит скороговоркой, ест карася с хребта, словно ворон падаль клюет. По всем повадкам и приметам — несчастливый будет человек, на нем печать вымирающего рода.
С тех пор и слывет Федор неудачником, хотя он и довольно богат. И теперь еще если кто поссорится с Федором, то уж непременно напомнит ему о несчастном сватовстве.
Все огорчения Федор вымещает на своей молчаливой жене Ирине, и потому у них в доме постоянные скандалы. Когда возникает спор за картами, — а картежник Федор страстный, хотя и не везет ему, — он в пылу гнева может ударить игрока. Однако битым всегда остается он сам, так как силой не обладает. Но и беспомощно барахтаясь под противником, Федор все-таки грозится:
— Ну, погоди, дай только встану — тогда узнаешь!
Когда Алексей Веселов и его старуха были живы, они нанимали «разведчиков», которые следили за сыном-картежником. Если Федор проигрывал коня, конь своевременно исчезал — угоняли его со двора. Где Федор играет, кому проигрывает — все бралось в расчет, — ведь не всякий человек отберет у старика Веселова выигрыш. Но бывало, что и «разведчики» эти опаздывали.
Когда умерли старики, Федор почувствовал себя свободным и совсем распустился. Если он много проигрывал, садилась играть и его жена. Тогда проигрывали оба.
Но, в отличие от Федора, с круглого лица Ирины почти никогда не сходит улыбка. Ирина обычно не спорит и не ругается, а больше молчит и даже в ответ на ругань лишь быстрее, чем всегда, пускает дым из железной трубки на длинном чубуке. Тем не менее, если ее вывести из терпения, она становится не только дерзкой, но способна даже полезть в драку.
После долгой игры Федор приходил усталый, ошалевший от бессонницы. Он несколько дней не был дома, проиграл лучшую лошадь из табуна и сейчас гонялся за ней по полю, так как должен отдать проигрыш. Хозяйка спокойно посасывает трубку, не обращая внимания на появление мужа. А Федор долго стоит и напрасно ищет табак в давно опустевшем кисете.