— Иван, я вот привез своего парня, — сказал отец.
— Этот? — Молодой человек наклонился и внимательно посмотрел Никитке в лицо. — Послушай, друг, а не мал ли он?
— Да семь лет уже…
— Что ж, посмотрим, что выйдет. Опоздал ты, Егордан. Ну, дружок, пойдем поучимся.
Сказав это, молодой человек взял Никитку за руку. Мальчик не хотел идти и всячески упирался, но человек все же потащил его куда-то.
— Оте-ец!
— Я здесь посижу, — успокаивающе сказал Егордан.
И вот Никитка оказался в комнате, где было полно ребят.
В углу картинка висит — женщина с ребенком на руках. В центре правой стены — портрет человека с красной бородой. У него с плеч свисают концы плетеных веревок, а на груди блестят рядами серебряные монеты.
Никитка попятился. Но молодой человек повел его дальше, насильно посадил около мальчика, одетого в старое заячье пальто, и спросил:
— Ты кто? Как тебя зовут?
Никитка не ответил: ведь этот человек только что говорил о нем с отцом, а теперь спрашивает, кто он, будто впервые его видит.
— Ты что же, имени своего не знаешь?
— Я Никита.
— А я кто?
— Ты-то?.. Наверное, учитель.
— Правильно, я учитель. Как твоя фамилия?
— Не знаю… Я сын сына Лягляра…
Все дети громко засмеялись.
— Но ведь Лягляр — прозвище, а я спрашиваю, как твоя фамилия. Как его фамилия? — обратился учитель к ребятам. — Кто знает?
Оказалось, никто не знал фамилии Никитки, хотя многим детям было известно, что он сын сына Лягляра.
— Ну, ничего, выясним, — сказал учитель.
Он погладил Никитку по голове и отошел.
Все звали деда Лягляром, а их всех — Ляглярами. Никитка был крайне удивлен: это, оказывается, прозвище…
Никитка огляделся. В классе было много ребят. Самые маленькие размещались возле двери. Среди них выделялся чистенько одетый сероглазый, круглолицый мальчик с толстыми красными губами. Он сидел один на парте.
Посреди класса стояли стол и стул. На столе лежала очень толстая книга. Возле стола возвышалась четырехугольная черная доска, исписанная мелом. Никитка, глядя на нее, размечтался: «Хорошо бы прилепить к ней бересту и стрелять из лука». Но вдруг сосед толкнул его локтем. Мальчик, очевидно, давно следил за Никиткой и теперь пристально смотрел на него большими глазами из-под широкого, выпуклого лба. Никитка решил отодвинуться. Но тот придвинулся еще плотнее. Никитка снова подался к краю. Сосед не отставал. Вскоре Никитке уже некуда было двигаться. К счастью, в это время учитель что-то громко сказал, и весь класс вдруг засуетился, зашумел, и ребята побежали к двери.
Никитка тоже выбежал. Отец все еще сидел здесь. Ухватившись за грубые, мозолистые пальцы отца, Никитка стал рассказывать обо всем, что видел там, в комнате.
Подошедший учитель спросил у Егордана, как его фамилия.
— Я сын Лягляра… А он внук Лягляра, мой сын…
— Но ведь это прозвище, Егордан, — засмеялся учитель. — Настоящее имя Лягляра — Дмитрий, это я знаю. А фамилия-то как? Как князь пишет?
— Князь так и пишет: «Сын Лягляра», — проговорил смущенный Егордан.
Ребятишки вокруг боролись, катались по полу, подбрасывали ногами шапки, гонялись друг за другом. Пыль стояла столбом, ни на минуту не умолкали крики, грохот, смех.
Так и не успел Никитка рассказать отцу все свои новости. Учитель громко произнес какое-то слово, и дети с шумом устремились в класс.
— Ты тоже иди, потом поговорим, — сказал отец Никитке.
— А ты подождешь меня?
— Ладно.
Никитка, войдя в класс, решил не садиться с тем мальчиком, который толкал его локтем. Он хотел было устроиться на другой парте, но сидящий там мальчик не пустил его.
— Это не твое место, — сказал он.
Тут подошел еще какой-то мальчик, оттолкнул Никитку и уселся сам.
Никитка крутился, не зная, куда податься, пока не заметил в другом конце комнаты мальчика в ветхом заячьем пальто, который, похлопывая по парте рукой, дружелюбно говорил ему:
— Иди, иди, садись сюда!
Подошел учитель, взял Никитку за руку и посадил на старое место.
— Вот твое место, — сказал он и пошел дальше.
На этот раз Никитка решил в случае чего померяться силами и воинственно выставил локоть. Но его сосед без всякой враждебности в голосе спросил:
— Ты чей?
— Сын сына Лягляра…
Тот, не дожидаясь встречного вопроса, стал сам охотно рассказывать:
— А я сын сына Водяного Жука… Петр Федоров. Хочешь со мной дружить?
— Хочу.
Так Никитка обрел первого друга — Петра Федорова.
На этом же уроке, протягивая Никитке тетрадь, учитель сказал:
— Твоя фамилия будет Ляглярин, Никита Ляглярин, а то без фамилии нельзя.
Никитка впервые держал ручку. Задача состояла в том, чтобы проводить прямые палочки по линейкам. Но рука не слушалась, перо то и дело съезжало с линейки на обе стороны. Работа оказалась не менее трудной, чем вести за повод упрямого быка вдоль борозды.
На этом уроке у Никитки накопилось еще больше новостей, и на перемене он, спеша и захлебываясь, стал обо всем рассказывать отцу. Но не успел Никитка выложить и половины, как снова появился учитель и опять что-то сказал, так что пришлось бежать в класс.
— Ты подожди, не уезжай! — успел крикнуть Никитка отцу.
Когда он снова вышел в коридор с еще бо́льшим запасом впечатлений, Егордана уже не было. Другие ребята наспех одевались и расходились по домам. Никитка постоял немного, ожидая отца, потом вышел на улицу. На том месте, где недавно стоял вол, осталась лишь труха от сена. Мальчик влетел в помещение, схватил в охапку свое рваное пальтецо на заячьем меху, валявшееся на полу, нахлобучил шапку, опять выскочил на улицу и со всех ног побежал.
Позади закричали. Никитка на бегу обернулся. Несколько ребят, два взрослых человека и какая-то старуха гнались за ним. Никитка припустил еще быстрее. Однако скоро его настигли и насильно втащили в школу.
— Замерз бы! — говорили вокруг. — Бежать задумал, да еще в такой плохонькой одежке! Глупый мальчишка…
Никитка присел на корточки и заревел во весь голос.
Тут вошел учитель, и все расступились перед ним.
— Хотел убежать… Насилу поймали… А теперь плачет… — наперебой говорили ребята.
Учитель поставил около Никитки какого-то малыша и сказал:
— Смотри! Этот мальчик меньше тебя, а не плачет. Как же это ты, такой большой, а мекаешь, словно теленок…
Русоволосый мальчик с устремленными вверх карими глазами вытер рукавом нос и подтянул штанишки. Ему, видно, очень понравилась похвала учителя.
С досадой поглядев на мальчика, Никитка перестал плакать.
— Будешь учиться и жить здесь на всем готовом. Разве плохо, а, Никита Ляглярин? — ласково спросил учитель и ушел в свою комнату, что-то шепнув старшим ученикам.
Вскоре и остальные разошлись. Тогда к Никитке подошел тот малыш, которого хвалил учитель.
— А у меня шапка из кошачьей шкуры, — заявил он. — Хочешь посмотреть? Я Роман Софронов. Мать у меня — старуха Сэнэ. Взяла да убила нашу кошку и сигала мне из нее шапку…
Они вместе осмотрели шапку и похвалили работу Сэнэ. К вечеру пришел Пуд Болтоев. Вчера, в воскресенье, он, оказывается, ушел домой, а сегодня вернулся с опозданием.
— Мне велели присматривать за тобой, — сказал Пуд Никите.
— Как так?
— Да вот твой отец наказал мне: «Если, говорит, моего сынка кто из старших обидит, защити его».
При упоминании об отце у Никитки задрожали губы. Он едва сдержал слезы.
Улегшись на полу, мальчики шепотом разговаривали.
Школа представляла собой старый дом, разделенный на две половины узким, темным коридором. На одной половине помещался пансион. Там же жила старая стряпуха со своим сыном, двадцатилетним бездельником Семеном. На другой половине — класс и комнатка учителя.
В помещении, где жили дети, не было ни стола, ни стульев, не говоря уже о нарах. Спать приходилось прямо на полу, плотно прижавшись друг к другу.
Лука Губастый, обучавшийся в последнем, четвертом классе, жил у сторожихи. Он был настоящим мучителем ребят. Стоило им задремать в тепле, как Лука уж тут как тут. Он сдергивает с маленьких одеяла, брызгает им в лицо холодной водой, щиплет, дергает за волосы. А то еще свяжет двух мальчиков крепкой ниткой за волосы и радуется, когда дети спросонья ожесточенно угощают друг друга тумаками. Некоторые ученики обязаны были отдавать Луке половину своего обеда. Каждый раз они делили свою долю пополам и предлагали ему выбирать. Это было, так сказать, постоянной повинностью. Если кто из ребят вздумает противиться, Лука поднесет свой большущий кулак к самому носу своей жертвы и, согнув руку, многозначительно даст пощупать мускулы. Очень любил еще Лука пугать детей, появляясь из темного угла с зажатым в зубах раскаленным угольком.
Боясь проделок Луки, ребята не спали до поздней ночи, а утром старались встать раньше, чем он.
Однажды Никитка сильно провинился перед Лукой. Это было в те дни, когда в наслеге собирали пожертвования на одежду беднейшему ученику Пуду Болтоеву. И вот Лука ночью подговорил одного парня выманить у Пуда собранные пять рублей. Было решено — в субботу, когда Пуд пойдет домой, догнать его на дороге и сказать: мол, учитель у тебя просит в долг денег, они ему нужны сейчас же. Пуд обязательно даст и, конечно, от учителя обратно не потребует. Никитка, случайно слышавший этот разговор, предупредил обо всем Пуда.
С тех пор Лука стал особенно преследовать Никитку.
Никитка оказался неуклюжим малым. Однажды он пролил чернила на тетрадь и, очень волнуясь, показал учителю железку ручки, приговаривая при этом:
— Отсюдо-ка вот вылились.
С тех пор он стал посмешищем в классе, и его прозвали «Отсюдока».
В пансионе не проходило дня без ругани и драки. Ругань обязательно кончалась дракой. А иногда дрались, даже не успев поругаться. Лука Губастый и его ровесник, стряпухин сын Семен, выбирали себе по ученику, «своему человеку», и натравливали ребят друг на друга. Целые дни они резались в карты, играли в перья, в орлянку… Самой ходовой ставкой была половина обеденной порции мяса.