Вскоре вошел живший у попа Вася Сыгаев и остановился в дверях. Он почти каждый вечер приходил в пансион.
Гордясь своими лакированными сапогами, Вася прошелся между ребятами, важно закинув голову и засунув руки в карманы. Его серые невыразительные глаза и все его широкое красное лицо исполнены глубокого презрения. Уши у него оттопырены, кривые, изъеденные мелкие зубы сильно выдаются вперед, еле заметные белесые брови нахмурены.
Ребята расступились перед ним.
Вася обычно ищет повода к ссоре. Проходя мимо, он может неожиданно толкнуть или подставить ножку, а то сорвет шапку с кого-нибудь и, швырнув ее на землю, начнет топтать или подбрасывать ногой. Все боятся его, вернее — его деда, толстого старого князя с густой седой бородой. О Васе известно, что он плохо учится, делает все, что ему вздумается, и иногда неделями не является на занятия.
В тот вечер Никитка пел с большим подъемом. Но вдруг он заметил, что поет один, а остальные смущенно молчат. На полуслове умолк и он. Тяжелыми шагами Вася подошел к нему. Князев внук молчал и пристально глядел на оборванного Никитку. Остальные тоже молчали и ждали, что будет. Наконец Вася процедил сквозь зубы:
— Что ты сказал, сын сына Лягляра?
— Ничего не сказал…
— Ничего! — хором подтвердили ребята.
Вася собрался было пройти дальше, но в это время появился в дверях Лука, который почти каждый день околачивался то у попа, то в школе.
— Он сказал: «Богачи-дураки», я сам слышал, — заявил Лука.
Вася размахнулся и ударил Никитку по уху.
— Вот это да! — обрадовался Лука.
Никитка, закрыв ухо ладонью, вскочил.
— Он еще сказал: «Расступись, богачи…»
Вася сделал шаг назад и пнул Никитку носком сапога в живот.
— Ловко! — восхищенно воскликнул Лука.
Тяжело ступая, Вася прошел дальше так спокойно и важно, будто исполнил свой долг.
Никитка заплакал. Друзья всячески пытались утешить его, а Лука с хохотом догнал Васю и стал шептать ему что-то на ухо.
Когда Никитка перестал плакать, к нему снова подошел Вася, обнял его за шею и, нагнувшись к его лицу, неожиданно сказал:
— Давай, Никита, помиримся. Зря я это…
— Помирись, помирись! — послышалось со всех сторон.
— Давай, Никита, помиримся и поцелуемся.
Вася дружески улыбался, прищурив свои глаза, Никитка, обрадованный тем, что у него просят прощения — да еще кто просит! — тут же позабыл обиду и потянулся с поцелуем.
Вдруг Вася резко тряхнул головой и, звонко плюнув Никитке в лицо, расхохотался…
Тут Никитка забыл обо всем на свете, забыл, кто он и кто Вася. Он подпрыгнул и ударил обидчика кулаком в его сморщившееся от смеха курносое лицо. Стоило Никитке только прикоснуться к противнику, как он словно обезумел и уже не мог остановиться. Он наносил удар за ударом и наконец вцепился в Васины толстые щеки всеми десятью пальцами. Вася упал, и Никитка повалился на него.
Со всех сторон подскочили ребята и с трудом оттащили Никитку.
Вася поднялся и некоторое время бесновался вокруг Никитки. Он пинал его сапогом в живот, рвал и царапал ему уши, разбил нос и вдруг с диким ревом выбежал на улицу.
Вскоре в пансион ворвался рассвирепевший поп.
— Лягляров внук! Да ты разбойником становишься! Пшел в угол!
Поп схватил Никитку и толкнул его в темный класс.
Обычно поп сам являлся освобождать наказанного им пансионера или, уходя, говорил дежурному, когда он разрешает освободить провинившегося. Отпуская очередную жертву, поп весьма многословно объяснял тяжесть вины «преступника» перед богом и государем и требовал обещания не совершать в дальнейшем дурных поступков. На этот раз он ушел, не сказав дежурному ни слова. За весь год в школе никто так тяжело не провинился. Не могло быть сомнения, что поп решил освободить мальчика сам.
И вот Никитка стоит один в темноте, прижав обе руки к груди. Он трясется от холода и страха. Шуршат бумажками мыши. Ледяная обмазка дома лопается от мороза. С потолка с шумом осыпается глина. Вдоль улицы, хрустя полозьями по крепкому насту, проезжают сани. В комнате учителя с грохотом рубят топором мясо. Где-то шумят дети, — сюда изредка доносится их смех. Все эти звуки отдаются в пустом классе громче обычного.
Петр Федоров и Роман Софронов, выказывая верность другу, время от времени проходят мимо двери. То что-нибудь скажут Никитке, то будто невзначай стукнут по косяку. Тогда Никитка ободряется, нарочно кашляет, давая знать товарищам, что он здесь и не боится.
Он стоит уже очень давно.
Шум и крики постепенно начинают замирать. Уже потух огонь в камельке, от которого в класс проникал слабый отсвет. Никитка стоит теперь в кромешном мраке.
Разные мысли проносятся у него в голове.
Убежать из пансиона и стать Василием Манчары… Агашку-пегашку и богача-дурака Васю оттаскать за волосы и как следует наказать кнутом, а потом убежать в тайгу… Хорошо! Богатство всяких там Сыгаевых да Веселовых отнять и раздать бедным и неимущим. Василий Манчары!.. Нет, Никита Ляглярин! Это его, Никиты, славное имя гремит в десяти якутских улусах, это его славят и любят бедняки, это перед ним трепещут богачи.
Могуч Никита, лицом пригож,
Грозный был человек.
Богатых князьков бросало в дрожь,
Когда он шел в набег…
Так будут петь о нем, Никите Ляглярине.
Долго, томительно долго стоит он, настороженно прислушиваясь к каждому шороху и мечтая.
А жизнь в пансионе совсем замерла…
Русский фельдшер, Дмитрий Эрдэлир, Афанас Матвеев, Федор Ковшов да Никита Ляглярин на десяти отборных конях умчались в тайгу Эндэге. По пути они избили Василя Боллорутту — старого, желтозубого мужа Майыс, а ее увезли с собой. Майыс живет в маленьком, уютном шалаше, шьет одежду и варит пищу для героев мужчин. Они уже добыли целую гору лосей, лисиц, медведей, зайцев… А дорогих шкур накопили на сто возов. Все это они раздадут бедным людям Талбинского наслега. Бедняки сразу станут богаче всяких Сыгаевых и сами будут на них кричать. Главный среди бунтарей — Никита. Он, говорят, такой сильный и умный, что, пожалуй, все богатеи мира ничего с ним не смогут сделать. Он наберет огромное войско, к нему, конечно, присоединятся все сударские — и тогда берегись, богачи! Зато бедняки всего наслега будут ждать его с нетерпением.
Вот и весна! Зеленеют леса.
С гор побежали ручьи.
Синей дорогой блестят небеса,
Солнца теплеют лучи.
Скоро, скоро Никита придет,
Ждите его, друзья!
«А как же мать останется без меня? Да она, бедная, с тоски помрет! Нет, придется Майыс сшить много оленьих дох, чтобы в одну ночь можно было вывезти в тайгу целиком обе семьи — Лягляриных и Эрдэлиров. Да, но старая Дарья не сможет ехать верхом. Как же быть?..»
— Иван, а ведь Никитку-то поп, видать, так и забыл в классе, — раздался вдруг где-то поблизости голос сторожихи.
— Да что ты! Неужели он до сих пор там?..
Из комнаты учителя доносится возня одевающегося на скрипучей кровати человека. Потом по потолку разливается тусклый свет от коптилки и на пороге показывается учитель.
— Выходи, выходи, брат! Не знал я, что ты, бедняга, до сих пор стоишь. Вот самодурство-то какое!
— Поп поставил… Вася сам обидел и сам же нажаловался… — И грозный атаман таежных удальцов, не удержавшись, всхлипнул.
— Выходит, поп и богач вместе напали на тебя, бедного человека. Это понятно. Ну, иди…
— А вы?
— Что я?
— Да-а… вы ведь тоже с ними… А кто меня давеча в угол поставил из-за Агашки-пегашки?! — срывающимся голосом выкрикнул вдруг Никитка и громко зарыдал, отбивая ногами какую-то сумасшедшую чечетку.
Учитель быстро поставил коптилку на парту, притянул Никитку к себе и, тихо поглаживая его по голове, растроганно заговорил:
— Ты зря… Я не с ними… Зря ты это… Я тебя правильно в угол поставил. Кто же кидает в девочек калошами да еще ругается: «Агашка-пегашка!»? Ну иди, милый мой, спать да успокойся.
Никитка вышел, держа учителя за руку. Он слегка раздвинул плотно прижавшихся во сне Петра и Романа и улегся между ними, то и дело потягивая носом.
Учитель стоял с высоко поднятой в руке коптилкой и грустно оглядывал спящих вповалку на полу ребят.
В это время кто-то сильно дернул наружную дверь. Сторожиха встала с кровати и, ворча что-то под нос, подошла к двери.
— Кто? — спросила она и тут же отперла.
Тяжелые шаги попа прогромыхали по направлению к классу, и там вспыхнула зажженная спичка. Затем поп подошел к спящим ребятам. Нагнувшись над Никиткой, он слегка тронул его ногой и грозно спросил:
— Кто тебя отпустил?
— Уч… учитель… — испуганно произнес Никитка, сжимаясь в комочек.
— Встать! — страшно выдохнул поп и обернулся к Кириллову: — Кто дал вам право освобождать наказанных мною учеников?
— А имеете вы право держать мальчика в темном и холодном помещении до полуночи? — спокойно осведомился учитель.
Они довольно долго спорили по-русски, все больше и больше повышая голос и раздражаясь. В конце концов поп схватил дрожащего Никитку за волосы и поволок его по коридору.
— Только попробуй выйди, мер-рзавец! — пригрозил он, вталкивая мальчика в класс.
— Я его снова выпущу, — сказал подошедший к двери учитель.
— Не выпустишь! Скажите, какой храбрый якутишка нашелся!
— Храбрый не храбрый, а выпущу.
— Не посмеешь! Слышь ты, не посмеешь! — поп погрозил учителю пальцем у самого носа.
— Посмею!
— Посмотрим!
Поп направился к выходу и хлопнул дверью так сильно, что затрясся весь дом. Учитель запер за ним и, вернувшись к Никитке, сказал:
— Выходи, брат Никитка, не будем слушаться сумасшедшего попа.
— Н-не в-выйду… Пусть лучше он м-меня съест…
— Ох, какой ты брат, упрямый!
Учитель поднял на руки дрыгающего ногами Никитку, вынес его из класса и сунул, как полешко, между Романом и Петром.
Потом поп еще раз приходил, но учитель не впустил его…