опа.
— Успокойтесь! — обратился учитель к народу. — Мы их не впустим. В праздничные дни они не имеют права ничего проверять тут. Афанас, продолжай!
Федор Ковшов опять завязал голову и, повалившись на скамью, застонал пуще прежнего. Вышедший вторично Афанас, открывая свой ящичек, заговорил, подражая Боброву, на ломаном якутском языке:
— Где болезнь? Зачем скрывал? Давай сюда!
Для умирающего Ковшов, пожалуй, стонал слишком энергично, но сквозь стоны можно было разобрать его слова:
— И шаман плясал… И поп пел… Не помогли, только без денег оставили! Умру скоро! Спаси меня, дорогой фельдшер!
— Уж и дорогим стал!.. Ишь, хватился! Раньше надо было вспомнить! А то обратись еще разок к шаману! — высказывались зрители, уже успевшие позабыть о надвигающейся опасности.
В это время кто-то сильно дернул снаружи дверь и начал колотить в нее кулаками.
Подбежав к порогу, учитель крикнул:
— Кто там?
В ответ послышалось что-то глухое, неразборчивое, но, видно, учитель все понял.
— А что вам нужно? — спросил он. — Школа закрыта на пасхальные каникулы… Когда начнутся занятия, милости прошу… Нет, не впущу! Сейчас здесь не школа, а моя квартира. Я праздную со своими друзьями… со своими гостями… Я к вам в дом не ломлюсь и вас прошу мне праздник не портить.
Но тут к выходу прокрался выбравшийся из заднего ряда Лука Губастый. Неожиданно для всех он откинул засов и широко распахнул дверь. Учитель и опомниться не успел, как в помещение ввалились поп в рясе, наслежный князь Иван Сыгаев, с кортиком на боку и с медалями на груди, за ними начальник почты — краснорожий Тишко в своей служебной форме и последним писарь наслега, сын князя Никушка Сыгаев.
Иван Малый со взметнувшейся за спиной ризой из одеяла этаким ширококрылым чертом пролетел в комнату пансионеров. Следом за ним бросился Эрдэлир с развевающимися длинными седыми волосами из конской гривы. Туда же, споткнувшись о брошенный медный таз, с грохотом пробежал Никитка, а за ним еще несколько учеников. А «больной» на этот раз так вошел в роль, что остался лежать.
На минуту воцарилась томительная тишина.
— Ну! — рявкнул вдруг кирпично-красный Тишко и, тараща на людей водянистые глаза, стал бессмысленно поглаживать свои пышные сивые усы.
— Вы зачем здесь собрались? — спросил князь, обращаясь ко всем. Не дождавшись ответа, он ткнул Егордана пальцем в грудь: — Вот ты, Егордан, зачем ты здесь?
— Были в церкви, потом собрались, чтобы вместе домой идти, — поспешил ответить за приятеля Андрей Бутукай.
— А дома-то у вас в разных сторонах… Да и не тебя я спрашиваю, а Егордана.
— Да уж где люди, там и я… — смешался Егордан. — Все здесь, ну и я тоже…
— Я их пригласил, все они мои гости, — объяснил учитель, решительно подходя к князю. — Разве мне нельзя позвать друзей на праздник? Я ведь не допрашиваю ваших гостей, почему они к вам пожаловали.
Тут Тишко вдруг запрокинул голову и расхохотался, да так громко, что даже поп и князь недовольно покосились на него.
— Ха-ха-ха, ха-ха-ха! Гости! — всплеснул он руками. — Не многовато ли будет, а? — И он опять загоготал, тряся головой и отчаянно отмахиваясь руками.
Тем временем Никуша Сыгаев побывал в соседней комнате и привел оттуда Ивана Малого и Дмитрия Эрдэлира в их столь необычном обличье. Они, оказывается, спрятались там и с тревогой прислушивались к тому, что происходит в классе, не потеряв, однако, надежды продолжать представление после ухода непрошеных гостей.
Видимо, поп и князь вначале не заметили убегающих артистов, и потому теперь оба поразились.
— Господи боже мой! — воскликнул поп, пятясь задом от новоявленного «священника», да к тому же своего двойника.
При этом он налетел на кого-то, вдруг побагровел и, обращаясь уже к Боброву, начал выкрикивать по-русски:
— Это что такое? Что это такое, господин фельдшер?
— Да я тут рассказывал собравшимся о соблюдении гигиены, о пользе медицинской помощи, — медленно ответил фельдшер, стараясь не выказать волнения и вместе с тем с трудом сдерживая смех.
— Но это? Это к чему? Я вас спрашиваю, господин фельдшер! — настаивал поп, указывая то на совершенно растерявшегося и опустившего голову Ивана Малого, то на Дмитрия Эрдэлира, который с явно преувеличенным недоумением на лице вызывающе разглядывал гостей. — К чему эти…
— Да они это сами выдумали по своей глупости, — решил выручить фельдшера догадливый Андрей Бутукай.
— М-да! — рявкнул опять Тишко, подкручивая усы. — П-попались, братцы!
— Я хотел объяснить людям, что эти вот, — фельдшер указал на «попа» и «шамана», — не могут помочь больному.
— Шаман — да! Но… но…
— Я, признаться, на обоих смотрю одинаково.
— Вот как?!
— Да, вот так!
— Князь, я попрошу тебя составить акт на сие безобразие… Богохульство! — возмущенно добавил поп и обратился к собравшимся: — А вы все расходитесь по домам и молите бога, чтобы он простил вам ваши грехи. Да подумайте о том, куда влекут вас потерявшие веру в нашего спасителя антихристы — учитель и фельдшер. Расходитесь…
— Нет, останьтесь, — внятно произнес учитель.
— М-да! Акт! Обязательно акт! Как-кое без-зобразие затеяли! — Тишко выдвинулся вперед и, закинув руки за спину, уставился на людей. — Ишь с-скоты! Кнута захотели!
— Ну, Никуша, пойдем составим акт. — И князь медленно направился к двери.
Поп широким взмахом руки благословил народ и тяжелым шагом, слегка покачиваясь, двинулся вслед за начальством.
Оставшиеся некоторое время молчали. Потом раздался молодой и бодрый голос Андрея Бутукая.
— Вы бы хоть свои несчастные бороды да усы сорвали! — упрекал он артистов. — А ты, Иван, даже одеяло не догадался с себя скинуть!
— Мне и в голову не пришло, что они в ту комнату заглянут, — возразил Дмитрий, не чувствуя себя виноватым.
Он обвел глазами класс и остановил взгляд на Луке, который стоял на отшибе, прислонившись к стене.
— Ну, спасибо тебе, Лука, — сказал Дмитрий сурово. — Ты, верно, с тем и пришел на наше представление, чтобы впустить сюда попа и князя. Что ж, ты свою обязанность хорошо выполнил.
— А если мне тогда на двор захотелось… — проворчал Лука.
— Как это он пролез к нам, гадина! — гневно и в то же время горестно воскликнул Афанас. — Эх, не надо было пускать его, вытолкнуть бы — и все!
— Уж не ты ли меня вытолкнешь, нищий сторож?!
Со всех сторон послышались негодующие голоса, люди угрожающе надвинулись на Луку, но он быстро вышел из класса, сильно хлопнув дверью.
Учитель пошептался с фельдшером, улыбнулся и поднял руку:
— Представление продолжается. Это даже хорошо, что Иван и Дмитрий сохранили свои наряды: они еще пригодятся.
Прерванная сценка приближалась к развязке. Сказочно быстро вылечился «умирающий». Указывая на «фельдшера», он неистово кричал, наступая на испуганных, забившихся в угол «попа» и «шамана»:
— Вот кто спас меня от смерти, вот кто избавил моих детей и жену от нищеты! А вы — обманщики! Отдайте назад мои деньги!
— Он помешал, а то бы я вылечил! — в один голос заорали «шаман» и «поп».
А кончилось представление тем, что исцелившийся «больной» под оглушительный хохот зрителей вытолкал за дверь и «попа» и «шамана».
На другой день по наслегу прошел слух, будто акт о пасхальном празднике в Талбинской школе князь отправил в город.
Но вскоре об этом забыли. Поп, как обычно, выехал к таежным эвенкам, кочующим от Талбы до Охотского моря. В эти дни они собирались в условленных пунктах отпевать души умерших, венчать супругов и заодно крестить их же детей. Тут же шла торговля. Приезжие купцы скупали за бесценок, иной раз просто за блестящие безделушки, с трудом добытую пушнину.
Пробыв с полмесяца в тайге, поп вернулся домой, с тем чтобы потом отправиться в Якутск — сбывать меха, приобретенные за время объезда тайги.
Эти несколько дней, которые поп намеревался провести дома, сулили учащимся много неприятностей. За минувшие две недели школьники не только не выучили заданных батюшкой уроков, но и успели основательно позабыть ранее с ним пройденное.
Злоба на учителя и фельдшера, на нестарательных учащихся, усталость после долгого таежного пути с непривычными ночевками в палатках, хлопоты в связи с предстоящим отъездом — все это сделало и без того раздражительного попа еще более нетерпимым и придирчивым. В таком настроении он мог ни с того ни с сего оттаскать за уши, на целый час поставить на колени или в угол, да еще при этом больно прижать к стенке, оставить до ночи в пустом классе без обеда, бить по рукам.
Как раз в эти наиболее свирепые поповские дни заболел учитель. Накануне он с трудом провел свои уроки и слег. А сегодня сторожиха с утра объявила:
— Ребята! Учитель ваш сильно захворал. Фельдшер говорит, что он простудился. Которые ходят из дому, могут отправляться восвояси, а пансионеры пусть ведут себя хорошо и не шумят. Так сказал учитель.
Но в этот ясный, солнечный день ребята не сразу и не все разошлись по домам, а затеяли на улице игры.
В самый разгар веселья откуда ни возьмись появился поп и крикнул:
— В класс!
Урок закона божьего всегда был последним, и потому ребята хоть и прекратили игру, но продолжали стоять в замешательстве.
— В класс! — заорал взбешенный таким непослушанием поп.
Все понуро поплелись в школу, но тут же выяснилось, что дверь класса заперта изнутри. Была еще одна дверь — из комнаты учителя, но проходить через «вражескую территорию» поп не пожелал, а послать туда ученика, чтобы тот отпер, видимо, не догадался, а может быть, и не захотел. Как бы там ни было, он поступил чрезвычайно просто: пригладил обеими ладонями волосы, провел двумя пальцами по усам и бороде, после чего, ухватившись обеими руками за дверную ручку, рванул дверь на себя и выдернул крючок.
Как только закончилась молитва, которой обычно начинался урок закона божьего, дверь распахнулась и на пороге появился учитель. Он был в форменной одежде с крупными медными пуговицами. Учитель подошел к попу и, стукнув кулаком по столу, закричал на него: