Вдруг с другого конца стола раздался сердитый голос Романа:
— А почему ты не ешь, парень?
Никита стал озираться по сторонам, ища другого парня. Потом, сообразив, что Роман обращается к нему, буркнул:
— А что?
— «А что»! — передразнил его Роман. — Объедки своего хозяина!
— Я… я же наелся…
— Еще говорит, что наелся! — возмутился Роман. — И откуда такая гордость? Чем ты гордишься? Чем?! Как будто твой отец не слишком богат? Все равно жив ты будешь объедками.
Мальчик сконфузился. Запинаясь и чуть не плача, он сказал:
— Наелся же я…
— Сейчас же ешь! Он еще упорствует! Ну?! Что я сказал!
Никита схватил со дна тарелки Григория несколько мелко нарезанных кусочков мяса и проглотил их. Эти кусочки обожгли ему сердце огнем глубокой обиды и унижения.
Наконец путники добрались до Нагыла. Вдруг выехали из лесу, и перед ними внезапно открылся Нагыл с огромными, никогда не виданными Никитой домами.
Они остановились у знакомых Романа. Молодая круглолицая хозяйка указала приезжим, где брать сено. Роман с Никитой, облюбовав одну кучу сена, задали корма своим лошадям. Но следом за ними в юрту вошел соседний парень и объявил:
— Вы, талбинские люди, своим лошадям дали наше сено. Мы забрали его обратно, но лошади все-таки успели много сжевать.
Когда парень вышел, хозяйка громко закудахтала:
— Беда! Здесь ведь как в городе. В суд подадут за то, что вы украли их сено. Надо послать к ним вашего парня с извинениями.
Виноватым оказался один Никита. Все начали ругать и укорять «пучеглазого» лягляринского мальчонку. Больше всех возмущался Роман, хотя он первым взял охапку сена из той кучи. А Никита неслышно шептал проклятия по адресу людей и даже самого бога, создавшего его бедным и некрасивым.
Наконец Егоровы ушли в больницу.
…За печкой стоял мальчик в изорванной одежде, сквозь которую виднелось грязное тельце с худыми ребрами. Он крутил ручные жернова.
— Иди, талбинский мальчик, помоги этому парню, — приказала хозяйка одиноко сидевшему Никите.
Вздрогнув всем телом, Никита вскочил, подбежал к жерновам и взялся за ручку. Ребята покосились друг на друга, как давние враги, и стали быстро вертеть жернова. Посыпалась крупа.
— Не так! — закричала хозяйка. — Крупный помол!
Мальчики собрали крупу и высыпали в посуду для зерна. При этом они почему-то вздрагивали от смеха, прикрывая рты ладонями. Закончив работу, ребята вышли из юрты. Они бегали по сеновалу, по скотному двору, к проруби, кидались конским навозом — словом, подружились.
Никита узнал у своего нового приятеля Еремея, что они остановились у его брата, молодого зажиточного человека Захара Афанасьева, недавно женившегося на Арыпыане, которая сразу невзлюбила Еремея, и стал он у них бессловесным батраком. Теперь Еремей твердо решил, что как только вырастет, первым делом изобьет до полусмерти и Арыпыану и Захара.
Увидев вернувшихся из больницы Егоровых, мальчики поспешили домой. Никиту встретили руганью.
— Вы только посмотрите на этого урода! — зло шипел Роман. — Да и откуда ему быть толковым! А лицо, а глаза… Ну разве не болван! Ничего хорошего от такого не жди. Ну и душонка! Глупость на лице написана!..
Громко сопя, Никита крутил соломинки на коленях и неслышно бормотал:
— Да и ты не очень-то хорош… Ну ладно! С моего лица ты сору не слижешь! Не твоя это печаль, если я и некрасив…
— Ты еще мне поворчи! Глупый щенок! — Роман вскочил на свои кривые ноги и ударил кулаком по столу. — Хозяину твоему придется в город ехать, тут его лечить не берутся. Так ты и там будешь бродяжничать, позабыв про него?
— Плохая он, видать, опора для умирающего, — протянул Григорий. — Не лучше ли будет отправить его домой?
— Нет! — заорал Роман. — Он тебе там заменит руки и ноги. Мальчишку нанять в городе не дешево. Да нынче мальчика покорного и не найдешь, а с сыном собственного батрака стесняться тебе нечего. Ослушался — в морду его!
— А если заблудится он там на беду?
— Ну, тоже еще нашел беду! Да он и сам никуда от тебя не уйдет. Я вот всю жизнь бываю в городе и каждый раз плутаю. Заблудиться там легко. Пусть едет!
— Не поеду! Вернусь домой! — захныкал Никита.
— Домой? — удивился Роман. — А где это твой дом?
— Школа…
— Школа! С этакой-то мордой! Я вот неграмотный, а внук нищего Лягляра грамотный! Полопочи еще у меня!
— Да, все-таки придется взять его с собой, — мрачно проговорил Григорий.
И пришлось Никите ехать с хозяином в город.
СЧАСТЛИВЫЙ ГОРОД ЯКУТСК
После десяти дней дороги они поздно вечером въехали на окраину города, окутанного густым морозным туманом. Теперь предстояло найти место для ночлега.
В первом дворе Роману отказали.
— Ну? — едва слышно спросил больной.
— Здесь полно. И сено у них все вышло.
— Вот горе-то… Придется ночевать под открытым небом. Тогда уж каюк мне.
Они проехали вдоль улицы. Их не пустили ни в один из дворов, и Григорий заволновался:
— Вечно торчишь в городе, а не смог подыскать себе постоянного двора… Вот и рыщем теперь, как псы бездомные…
— Разве что за Талое озеро нам поехать? Переночуем там у Сергея Эрбэхтэя, у того, что прозван «Пальцем». Хоть у него, конечно, как всегда, пьянка и карты, шумно тебе будет… Зато он из наших, из нагыльцев.
— Скорей к нему!.. Кто бы он ни был, хоть нагылец, хоть сам сатана, все равно! Не замерзать же нам на улице… — заворчал больной.
Долго скрипели полозья по уснувшим улицам. Дорога была усыпана мерзлым конским навозом. Сани то и дело слегка подскакивали, и больной стонал от толчков.
— Господи, за что мне такая мука? Почему бы не помереть у себя дома, в тепле? — шептал Григорий.
Наконец остановились у какого-то покосившегося забора. Роман нырнул во двор, вскоре вышел с кем-то и отворил ворота.
Из трубы земляной юрты с ледяными окнами вылетали яркие снопы искр. Двор был заполнен санями, возле них топтались лошади, подбирая остатки сена. Григорий с Никитой вошли в юрту и сели на лавке у дверей. Роман и тот человек, что отворял с ним ворота, остались во дворе — перебрасывать поклажу из саней в амбар.
В юрте было шумно и многолюдно. За крайним столом, у самой двери, человек десять распивали водку. Плохо одетый подслеповатый старик выскочил вдруг из-за стола и, размахивая руками, завопил:
— Эх вы, дружки мои, а я парень-молодец, разудалый жеребец! Кто не знает сына знаменитого Выпи, Платона Стручкова Поножовщика? Мой отец Выпь имел полтораста голов скота. А у меня гроша ломаного нет за душой… Все промотал, все спустил здесь, в этой юрте. Пропил, проиграл… А ну, дружки, выпьем!
За вторым столом люди играли в карты, а вокруг них толпились любопытные.
— Есть! — крикнул толстяк с плоским лицом и блестящими глазами. При этом он с такой силой стукнул кулаком по столу, что замигала керосиновая лампа, подскочили монеты и разлетелись карты. — По десять в цвет масти!
Сухонький старичок в очках, беспрестанно облизывая кончики пальцев, быстро метал карты налево и направо. На мгновение он прервал свое занятие, вытащил из лежащей перед ним кучи бумажных денег ассигнацию с женским портретом, небрежно сунул ее толстяку и снова стал ловко и споро метать.
— Васька Чёрный одной картой катеринку отхватил, — пробормотал кто-то за крайним столом, но никто на это не обратил внимания.
Когда появился Роман, из-за пылающего камелька раздался грубый окрик:
— Эй вы, из Нагыла! Подите разденьтесь вот тут и пейте чай!
Путники скрылись за камельком, разделись и вслед за толстой старухой с черной шишкой под правым глазом направились к столу. Это была хозяйка.
— Вы что, мое будете есть или своего хватит? — спросила старуха, разливая чай.
— Есть у нас кое-что и свое, да все мерзлое…
— На первый раз угощаю, как гостей, а потом платить будете, — бесцеремонно перебила хозяйка Романа. — Что, твой спутник болен?
— Да, болеет… Это мой старший брат, зовут его Григорием Егоровым… Он вот заболел…
— Сколько у тебя голов скота, Григорий Егоров? — осведомилась старуха.
— Да около сотни, — еле выговорил Григорий.
— Хорошо, оказывается, живешь… Если будете есть свое, то за ночь по пятьдесят копеек с человека возьму, а с лошади — по тридцать копеек…
— Накладно будет…
Роман не дал брату договорить и толкнул его локтем.
— Согласны, согласны, — закивал он. — Я думаю завтра-послезавтра устроить его на лечение… А этот мальчик будет пока жить здесь и ходить к своему господину в больницу. Да и вы можете использовать его, только кормите…
— За кормежку много найдется охотников до разных поручений! А тебе кажется, что у нас дорого? — вдруг обернулась хозяйка к Григорию. — Мы никого силой не оставляем. Нам не очень-то нравится эта толкотня, да приходится по бедности мириться. С каждым днем все дорожает — и дрова, и вода, и очистка двора. Да к тому же муженек мой картежник, выигрывает рубль, а проигрывает сотню… Эй, хозяин, пока еще юрту не проиграл, иди с нами чай пить!
— Сейчас, старуха, — откликнулся маленький старичок банкомет. — Ты на тридцать пять… У тебя цвет по пяти… А у тебя три по третям.
— Есть! На двадцать пять! — заорал Васька Чёрный и ухнул кулаком по столу.
Вскоре маленький старичок прекратил игру. Прихрамывая и откидываясь на каждом шагу назад, он наконец подошел к жене, сел пить чай и сразу же затараторил:
— Ну, рассказывайте, рассказывайте! Это ты, Роман, привез больного? Какое у него хозяйство? Как живет?
— Он старший брат Романа, — ответила сама хозяйка за гостя. — У него около ста голов скота…
— Хорошо живет человек!.. Принеси-ка выпить, старуха: ведь свои же люди приехали, устали, поди.
Сразу же появилась бутылка. А за тем столом, где уже давно пили, становилось все шумнее и шумнее. Вот к хозяину направился ковыляющей походкой какой-то человек из пьяной компании. Он что-то шепнул ему на ухо, и тот сказал жене: