Лесная нерасчищенная дорожка вилась, огибая лесные трущобы и пади, обходя пни и буреломы. Никите казалось, что бежать по ней даже лучше, чем по ровной и прямой дороге. И мальчик бежал, подпрыгивая то на одной, то на другой ноге, всем существом своим ощущая приближение Талбы.
Вдруг между деревьями блеснула и сразу исчезла узкая, как лезвие косы, блестящая полоска. Вот она опять показалась, на этот раз чуть пошире, но снова исчезла.
Никита мчался все быстрее и быстрее вниз по склону, поросшему лесом. Мелькавшая меж деревьями светлая полоска воды становилась шире и больше. И вдруг открылась вся Талба!.. Очарованный, Никита остановился, жадно оглядывая просторы родной реки.
Неописуемо прекрасная Талба раскинулась перед ним во всю ширь. Сквозь чистую, прозрачную воду виднелось рябенькое каменистое дно, усеянное разноцветной галькой. Там, далеко на середине реки, брызнула над водой густая стайка серебряных рыбок и тут же исчезла, будто растаяла в воздухе. Мелькнул огромный таймень. А чуть поодаль резвились мелкие волны, сверкая множеством серебряных искорок, и казалось — вот-вот закипит вода. Это солнышко играло с рекой.
Противоположный, крутой берег высился вдалеке, красиво окаймленный грядой кудрявых ив. А под ивами вода лежала без движения, словно зеленый бархат. Над деревьями вздымались к небу поросшие лесом горы, цепь за цепью уходящие вдаль.
Прозрачный, чистый воздух, можно заметить малейшее движение ветки на том берегу. А над тайгой медленно и спокойно парит орел. И будто ясно видны отсюда его могучие чешуйчатые крылья, изогнутый клюв, пронзительные глаза.
О простор, тишина и величие! Как отрадно видеть все это после долгой разлуки с родными местами!
Никита сорвался и побежал вниз по покатому берегу. Потом, стараясь остановиться, но по инерции продолжая бежать, он мелко-мелко засеменил ногами и с размаху шлепнулся у самой воды. Быстро стянул с себя и отбросил в сторону торбаса, сорвал одежду, вскочил на ноги и с разбегу бросился в воду, только мелькнула в воздухе его худая мальчишеская спина.
Беспрестанно хлопая по воде руками и ногами, Никита нырял и барахтался, рассыпая вокруг себя светлый бисер брызг. А потом устал, лег на спину и, беззаботно покачиваясь, словно в люльке, закрыл глаза, отдавшись течению.
Вдруг он услышал невнятный крик.
Никита открыл рот, вытаращил глаза и прислушался. Высокие горы эхом вернули слова его матери: «Милый, довольно!» Мальчик перевернулся на живот, нырнул, снова показался на поверхности и, легко размахивая руками, поплыл к берегу.
Федосья вымыла лицо, вытерлась платком, пригоршней напилась. Когда одетый Никита прибежал к ней с торбасами под мышкой, она сказала:
— Вот и пришли мы к своей Талбе!
— Пришли, мама, пришли… — И Никита запрыгал, стараясь согреться после купанья.
Вскоре они достигли Дулгалаха. На месте их бывшей юртенки торчало четыре столба. Рядом громоздилась изба Веселовых. Мать с сыном постояли у столбов и пошли посреди покоса, огибая озеро. Им показалось, что Дулгалах в этом году порос особенно густой травой.
— Может, и вернут нам на этот раз нашу землю, если там и впрямь победили, — пробормотала мать.
— Неужели ты не веришь! — воскликнул сын. — Наши всегда победят, я сам их небось видал. Огненные люди! Особенно Серго. Он попросил у Ленина войска, чтоб не очень-то наши богачи зазнавались.
— Будто ты в Москве был и сам все слышал! — засмеялась Федосья, ласково поглядывая на сына.
— Пусть не слышал, а все равно знаю! Теперь богачи шиш нас обидят!
Несколько верст до Глухого они прошагали незаметно, и, когда солнце садилось за верхушки деревьев, мать и сын увидели свою крохотную юртенку.
Никита бросился вперед и влетел в юрту с криком:
— Здравствуйте! Наши победили! Земля наша! Сторонись, богачи!
— Ура! — воскликнул оказавшийся здесь Эрдэлир и, вскочив на ноги, захлопал в ладоши.
Афанас еще не возвращался из Нагыла, и Никита действительно первым принес весть о взятии города большевиками.
Когда улеглась радость встречи, Никита бросил торбаса под нары и побежал к Егоровым, чтобы поскорей увидать Алексея, который отправился к бабушке.
Но Алексей сам шел ему навстречу и на ходу беззаботно кидался сучками. Увидев брата, он вспыхнул, улыбнулся, но, сделав вид, что не замечает его, опустил глаза. Никита же бросился в сторону и быстро улегся за пень. Когда Алексей проходил мимо, Никита фыркнул. Алексей остановился и, будто не понимая, в чем дело, стал оглядываться, потом подошел к пню и слабо ударил по нему прутиком.
— Кто здесь?.. Э, да это ты, оказывается! — сказал он деланно равнодушным тоном.
От волнения мальчики не могли и слова вымолвить и молча пошли рядышком по лесной дороге.
— А мы ведь вернулись, — тихо сказал наконец Никита.
— Вернулись? — переспросил Алексей. — А я за нашей юртой в лесу нашел птичье гнездышко и отковырял для тебя из стен егоровского амбара на целый заряд дробинок… — начал было рассказывать он.
Но разговор не клеился, и братья больше молчали.
— Алексей, ты соскучился? — почти шепотом спросил Никита, глядя куда-то в сторону.
— Что ты! — возмутился Алексей, уставясь в землю. — Разве я маленький?!
А потом они долго бегали и играли на круглой лесной полянке, и все больше оживлялась их беседа.
Когда мальчики уже к ночи вернулись домой, у них в юрте собрались почти все соседи.
— Вот и Никита, он лучше меня расскажет! — обрадовалась Федосья.
— А ну расскажи, Никита, что случилось в городе…
— Случилось вот что, — стараясь держаться как можно солиднее, начал Никита и стал рассказывать о том, как присланные Лениным по просьбе Орджоникидзе и Ярославского красные войска победили в городе буржуев. При этом он настолько увлекся, что, не смущаясь, рассказывал о «страшном бое» с такими подробностями, будто был одним из самых активных и бесстрашных красных бойцов.
Часто, прерывая свей рассказ, Никита обращался к отцу и повторял:
— Дулгалах теперь наш!
Два дня Никита ходил по наслегу, чувствуя себя самым осведомленным и интересным человеком. Потом приехал из Нагыла Афанас Матвеев.
Сразу же закипела борьба за землю. Егордан по-прежнему отказывался от лучших покосов и твердил свое: «Мне нужен только мой Дулгалах». Вначале, боясь, что не сегодня-завтра прибудет красный отряд, богачи почти не сопротивлялись, а некоторые даже задабривали своих батраков, предлагая им — конечно, до поры до времени — клочки земли от своих наделов.
Но красных из города все не было.
Правда, в Нагыл приехал Иван Кириллов и от имени Якутского Совета рабочих депутатов провел там несколько митингов. Народ восторженно приветствовал советскую власть. С огромным подъемом принимались постановления об отмене вековой системы землепользования и о распределении всей земли подушно. Пламенными выступлениями на митингах отличался из бедняков Егор Сюбялиров, тот самый Егор, друг детства Федосьи, давний батрак Судова. Ему не уступал сын кривой сыгаевской батрачки, курчавый молодой Семен Трынкин.
В Талбе с нетерпением ждали Ивана Кириллова. Он писал Афанасу, что скоро приедет. Но талбинцы так и не дождались земляка. Вскоре они узнали, что Кириллов по спешному вызову вернулся в город.
А тем временем Лука Веселов объявил себя «красным» и ежедневно оповещал об этом какой-нибудь дикой выходкой. То он надевал на себя все с ног до головы красное, то голыми руками душил собаку, то кричал, что ночью сожжет церковь и почту, то палил из ружья по солнцу, заявляя, что оно светило еще при царе и его давно пора расстрелять.
Афанас говорил, что Лука хочет опорочить большевиков своим поведением, что он всегда был пьяницей и скандалистом и ненавидит большевиков, как и все буржуи. И правда, иные страшились красных, указывая на «красного» Луку. А Федор Веселов ходил по юртам и сокрушался, что новая власть, мол, дурно повлияла на сына, что Луку теперь нельзя узнать. А что же будет, когда сами красные сюда придут!
Однажды пьяный Лука Веселов, проезжая на коне мимо дома священника, громко орал похабные песни, ругал на чем свет стоит давно свергнутого царя и грозился поджечь церковь. Люди думали, что злой поп выскочит и накинется на Луку, но тот не вышел из дому и только в окне появилась на миг его косматая голова. Зато его вислоухая дряхлая собака вышла к воротам и лениво залаяла на Луку. Лука слез с коня и запустил в собаку кирпичом.
— Вот бестолочь! — заметил Афанас, стоявший в толпе бедняков, которые чуть ли не каждый день собирались здесь.
Лука Губастый резко повернулся к толпе, глаза у него налились кровью, толстые губы скривились.
— Твой отец всю жизнь был трапезником, поэтому ты и заступаешься за попа… Ты — за царя и попа, а я — красный.
— «Красный»! Красные дают народу свободу, землю, а ты только пьянствуешь да горло дерешь похабными песнями. Ты нарочно порочишь красных.
— Я ругаю царя, а ты защищаешь его!
— Царя нет. Народ борется против богачей, завладевших землей. А мы делим землю подушно.
— Какие богачи? Какая земля? — И Лука, косясь на Афанаса, надвинулся на него. Видно было, что он хочет затеять драку.
Но тут из толпы вышел Василий Тохорон.
— Насчет земли… — прогудел он, но больше ничего не сумел сказать, будто проглотил заготовленные слова. Неловко переминаясь с ноги на ногу, Тохорон медленно поводил своими огромными глазами. — Это верно…
Лука покряхтел и отошел, ведя коня на поводу.
— Да разве ты против баев? Ты сам бай! Пошли делить землю! — громко и внушительно сказал Афанас, обращаясь к народу.
— Пошли! — крикнул Эрдэлир. — Меньше слов и песен! Отберем землю, потом и песни петь будем.
— Это правда, — прогудел Тохорон.
— Можно и с песнями отбирать, песня не помеха, — заметил Иван Малый и вдруг, подпрыгнув, перевернулся вниз головой и быстро пошел на руках, размахивая в воздухе ногами.
— Эх, молодец!.. — похвалил его Афанас. — А песни, друзья мои, разные бывают.