Над землянкой струился бледный, дрожащий парок. Сюбялиров снял лыжи, стряхнул с себя снег, стер с усов и ресниц льдинки и, держа в руке винтовку, решительно вошел.
В землянке было темно. С высоких нар, сложенных из жердей, послышался молодой, сонный голос:
— Уже вернулся, Иван?
Сюбялиров молча положил сухие поленья в камелек и стал раздувать огонь.
— Топи как следует! Сейчас встану… — пробормотал охотник и захрапел.
Сюбялиров развел большой огонь, поставил чайник, а сам уселся на чурку, спиной к камельку.
Тут же сладко закружилась голова, от спины по всему телу быстро распространялось приятное тепло, в ступнях ног началось мелкое щекотание, будто стоял он босиком на срезанной в косовицу кочке.
Перед глазами возник обледенелый натянутый волосок самострела. Осторожно оглянувшись, он увидел конец сохатиной стрелы, будто подмигивающий ему своим острием. Сумасшедшие! Разве можно так высоко ставить самострелы!.. Прошел куда-то далеко и утих лесной шум. И лес, и поле, и небо — все окуталось сизым дымом и закачалось.
«Что я хотел сделать? Что? Что? — силился он вспомнить. — Не спать… Но почему?»
В лесу, близ опушки, на соединенных вершинах трех лиственниц прилепилось огромное гнездо. Из гнезда выглянула отвратительная распухшая рожа Луки Губастого и дико захохотала.
Сюбялиров вскрикнул и очнулся. Оказывается, сидя у огня, он задремал, опершись на дуло зажатой между колен винтовки. Вода в чайнике бурлила. Егор высунул голову наружу. Неяркое зимнее солнце стояло уже высоко.
— Друг, вставай-ка! — громко сказал Сюбялиров, нарочно отойдя в темный угол.
Молодой охотник порывисто сел, сбросил с себя лохмотья и уставился на незнакомца. В волосах у него застряли перья от прохудившейся подушки.
— Что, дружище, не узнаешь?
Эти мирные слова сразу успокоили парня, он даже заулыбался, показав острые клыки, и спросил:
— Охотник?
— Был и охотником. А ты никак Гавриш?
— Да! — почти вскрикнул Гавриш, услыхав свое имя. — А ты кто?
— Долго об этом рассказывать. Встал бы да покормил меня раньше. Я от бандитов еле ушел. Ты ведь знаешь о белых и красных?
Гавриш достал из-под подушки одежду и, неловко просовывая ноги в штанины, пробормотал:
— Слыхать-то слыхал, да мне что!.. Я охотник.
— Ты бедняк?
— Пусть так. Да не все бедняки красные…
— Тогда, значит, белый?
— Ишь ты как: не красный, так уже обязательно белый! — Гавриш, сутулясь и будто прихрамывая, подошел к торбасам, которые сушились над камельком, а сам все украдкой посматривал на гостя. — Я просто охотник. И неграмотный.
— Я тоже неграмотный. И тоже был охотником. А сейчас вот красный. Да приходится от ваших талбинских бандитов прятаться.
— Все может быть, — сказал Гавриш безразличным тоном и насыпал в чайник горсть искрошенной сердцевины старой березы. — Был у нас тоже один красный, да недавно его…
— Бандиты убили! — обернулся Егор.
— Сюбялиров! — воскликнул Гавриш, выпрямившись.
— Да, — улыбнулся тот.
Гавриш быстро налил в деревянную чашку чаю.
— Пей, товарищ Егор, — сказал он. Потом достал откуда-то две вареные ножки зайца. — Ешь! А я пойду взгляну, нет ли за тобой погони.
Он выскочил на улицу и почти мгновенно вернулся, бледный, с дрожащей челюстью.
— Что, идут? — вскочил Сюбялиров и схватился за винтовку.
— Нет… Лыжи чьи?..
— Ляглярина. Успокойся, друг, он мне сам их дал.
— Уф!.. — Гавриш провел рукой по лицу. — Ну, ешь, а я пошел сторожить.
Вскоре Сюбялиров позвал его в землянку.
— Ну, спасибо тебе, товарищ Гавриш. Я пошел дальше. Бандиты, должно, с утра ищут меня.
— Послушай-ка, Егор…
— Ну?
— Иван вчера ушел в волревком…
— Знаю.
— Так вот, послушай: отсюда в четырех верстах, в той стороне, есть озеро Мундулах…
— Что там? Говори скорей!
— Сам старик Сыгаев. Оказывается, он еще летом заготовил на том месте сено и теперь держит там одиннадцать лошадей. Я вчера проводил Ивана, а на обратном пути и увидел их с дальнего хребта.
— Старый пес… Для бандитов! — произнес Егор, быстро направляясь к двери. — Ну-ка, покажи дорогу!
— Пойдем! — крикнул Гавриш.
Он быстро собрался, стащил с крыши землянки лыжи и стал привязывать их к ногам.
— Нет, ты мне только покажи, куда идти, а я и сам найду. — Егор уже на лыжах подошел вплотную к Гавришу. — Вот что… Ты, пожалуй, иди в наслег и сообщи обо мне бандитам.
— Что?! — Гавриш в изумлении отшатнулся и чуть не упал, запутавшись в лыжах.
— Скажи, что я чуть не застрелил вас, требуя еды, а Ивана увел с собой. Если не сообщишь, тебя непременно заподозрят. Мне ты все равно не сможешь помочь, а себя и семью свою погубишь. Так что делай, как я говорю, Гавриш.
— Пусть так, — проговорил Гавриш после некоторого раздумья.
Он указал, как пройти напрямик к Сыгаеву, и умолк.
— Ну, будем живы — еще встретимся. Прощай, — сказал Сюбялиров.
Ни разу не оглянувшись на парня, провожавшего его взглядом, он через несколько минут скрылся в чаще по ту сторону долины.
Вскоре Сюбялиров уже стоял на взгорке и осматривался. В нескольких местах вокруг озера, наглухо окруженного лесом, виднелись зароды сена. На противоположной опушке ходили, опустив головы, две лошади. Передними копытами они разгребали снег в поисках корма.
Потом Сюбялиров заметил в стороне от себя струившийся откуда-то снизу дымок. Он прошел вдоль по хребту и остановился над возникшей словно из-под земли юртенкой.
Невдалеке от жилья, возле начатого зарода, возился человек в низко нахлобученной рысьей шапке. Это и был старик Сыгаев. Он вилами разбрасывал по снегу сено, к которому уже подходили гуськом, одна за другой девять лошадей. Под лиственницей, служившей коновязью, лежали засыпанные снегом опрокинутые сани.
Дверь юртенки распахнулась, и, окутанная клубами теплого воздуха, на пороге появилась бедно одетая женщина. Она достала из ящика, стоящего перед юртой, кусок мяса и пошла обратно. Огромный гнедой конь вскинул голову и поглядел на Егора, широко раздувая ноздри. Егор оттолкнулся с горки и, едва не налетев на старика, крикнул:
— Здорово, князь!
Сыгаев вскрикнул, отбросил в сторону вилы и с разинутым беззубым ртом, пошатываясь, стал пятиться назад, пока не наткнулся спиной на изгородь. Он дрожал всем телом.
— Давай лучшего коня!
— Егор Иванович…
— Вон того беру, — Сюбялиров указал на гнедого и стал отвязывать лыжи.
Старик, как будто обрадованный таким исходом дела, снял с изгороди узду с поводьями и, быстро поймав гнедого, подвел его к Сюбялирову.
Егор взнуздал коня и сел верхом.
Тем временем лошади, бродившие в поисках подножного корма, подошли к зароду и присоединились к остальным.
— Егор, расписку бы дал.
— Расписку? Чтобы твой Никуша потом с меня взыскать мог? Да я и так отпираться не буду.
Быстро, одна за другой, мелькали мысли. Егору казалось, что они выплеснутся из головы, как только он тронет коня.
«Этот ворон здесь, значит волревком жив. Старик выхаживает лошадей для бандитов… Может, здесь же и ценности хранит. Но сейчас некогда… А с другой стороны — одиннадцать коней!..»
И представилось Егору одиннадцать красных всадников. Он спрыгнул на землю, быстро отломил длинный мерзлый прут тальника и, опять вскочив на гнедого, объехал весь табун, подгоняя его к юрте.
«Оставить Сыгаева — проберется, старый ворон, к бандитам…» — думал он.
— Запрягай скорей сани! Поедешь со мной!
— Егорушка! — взмолился старик.
— Живей! — крикнул Егор, хватаясь за винтовку. — Да положи мои лыжи в сани: пригодятся, вещь хорошая.
— Сейчас, сейчас, Егор Иванович…
Старик быстро направился к юрте, но Егор опередил его. Перегнувшись с коня, он открыл дверь и крикнул внутрь:
— Сбрую давай сюда!
На пороге показалась одноглазая пожилая батрачка. Вглядевшись в Егора, она отшатнулась и выронила сбрую.
Вздрогнул и всадник в седле.
— Что, Марфа, не узнала? — с трудом произнес он.
— Егорка! — Марфа мигом подскочила к нему, вцепилась в рукав, но тут же, опомнившись, опасливо покосилась в сторону старика, хлопотавшего у саней, и торопливо зашептала: — А Сеньку моего не видал?
— Видал… — Егор нагнулся было к женщине, но сразу выпрямился и, глядя куда-то вдаль, тихо и строго проговорил: — Да, видал… Только он, должно быть, в город подался… Ты одевайся, поедем.
— А меня за что, Егорушка?.. Я… я…
— Тебе-то, Марфа, бояться нечего, батракам мы не опасны. Одевайся потеплее, еще замерзнешь, сыгаевская заступница! — невесело усмехнулся Сюбялиров.
Вскоре старик и Марфа уже сидели в устланных сеном санях, к которым сзади была привязана пара лошадей.
— Ишь разини, не заметили, как пропал живой князь, батрачка да одиннадцать коней! — вполголоса упрекнул кого-то Сюбялиров и грозно крикнул: — Погоняй, князь!
Губревком был загружен множеством неотложных дел и вел борьбу с многочисленными очагами контрреволюционных восстаний и заговоров. Поэтому только на третий день после получения тревожных известий о положении в Талбе туда откомандировали Виктора Боброва и молодого чекиста Сергея Кукушкина. Меньше чем за двое суток они проскакали на часто сменяющихся станционных лошадях двести пятьдесят верст и ночью прибыли в Нагыл. Бобров обругал Афанаса за то, что в отдаленных наслегах до сих пор не была организована оборона, и, наскоро попив чаю, выехал вместе с Кукушкиным в Талбу. Он надеялся сформировать там маленький местный отряд и, присоединив к нему охотчан, создать Талбинский пункт обороны.
Не знал Бобров, что в пути его ожидает засада — три бандита, которых Тишко выслал на тракт под начальством Павла Семенова. А эти трое прибыли в указанное место и всю ночь продрожали там, как собаки. Понуро сидели они у дороги на поваленном дереве, тесно прижавшись друг к другу. На тракте было безлюдно.
Но вот к рассвету с запада послышался быстро приближающийся топот копыт — лошадь мчалась галопом. Все трое мигом вскочили и попрятались за пни. Всадник был уже близко.