– Неважно, – сказал Скриппс, глаза его сияли, он подался вперед, что-то внутри него колотилось, что-то, над чем он был не властен. – Я люблю тебя, Мэнди, – сказал он. – Я люблю тебя. Ты моя женщина.
Что-то внутри него колотилось и колотилось. Безостановочно.
– Все правильно, – ответила Мэнди. – Я уже давно знаю, что ты мой мужчина. Хочешь услышать еще историю? К слову, о женщине.
– Давай, – сказал Скриппс. – Ты не должна прерываться, Мэнди. Ты теперь моя женщина.
– Конечно, – согласилась Мэнди. – Это история о том, как Кнут Гамсун был трамвайным кондуктором в Чикаго.
– Давай, – сказал Скриппс. – Ты теперь моя женщина, Мэнди.
Он повторил про себя эту фразу. Моя женщина. Моя женщина. Ты моя женщина. Она моя женщина. Это моя женщина. Моя женщина. Но чего-то ему не хватало. Где-то, как-то должно было быть что-то еще. Что-то еще. Моя женщина. Теперь эти слова звучали несколько легковесно. У него в уме, как он ни пытался отгородиться от этого, снова возникла жуткая картина – та скво, тихо входящая в дверь. Ну и скво. Она не носила одежду, потому что не хотела. Такая крепкая, что и зимняя ночь ей нипочем. Что же тогда будет весной? Мэнди говорила. Мэнди в закусочной все говорит. Мэнди рассказывает свои истории. В закусочной уже поздновато. Мэнди все говорит. Она теперь его женщина. Он ее мужчина. Но так ли это? В мозгу Скриппса засела эта скво. Скво, вошедшая так запросто в закусочную. Скво, выброшенная на снег. Мэнди знай себе говорит. Рассказывает литературные россказни. Подлинные случаи. Они казались достоверными. Но разве их достаточно? Скриппс задумался. Она была его женщиной. Но надолго ли? Скриппс задумался. Мэнди в закусочной все говорит. Скриппс слушает. Но мысли его стремятся куда-то вдаль. Вдаль. Вдаль. Куда же они стремятся? На улицу, в ночь. На улицу, в ночь.
Глава шестнадцатая
В Петоски ночь. Далеко за полночь. В закусочной горит свет. Городок спит под северной луной. На север бегут пути железной дороги Гранд-Рапидс энд Индиана, далеко на север. Холодные пути тянутся на север, в сторону Макино-сити и Сент-Игнаса. Холодно идти по ним ночной порой.
К северу от замерзшего северного городка по путям идет бок о бок пара. Это Йоги Джонсон и скво. На ходу Йоги Джонсон потихоньку снимает с себя тряпки. Одну за другой снимает тряпки и бросает вдоль путей. Под конец он остается лишь в поношенных ботинках с насосного завода. Йоги Джонсон, нагой в лунном свете, идет на север рядом со скво. Скво шагает рядом с ним. На спине она несет карапуза в люльке из коры. Йоги пытается взять у нее карапуза. Он его понесет. Хаски скулит и лижет Йоги Джонсону лодыжки. Нет, скво сама понесет карапуза. Они шагают дальше. На север. В северную ночь.
За ними следуют две фигуры, четко очерченные в лунном свете. Это два индейца. Два лесных индейца. Они нагибаются и собирают тряпки, разбросанные Йоги Джонсоном. Время от времени о чем-то ворчат между собой, мягко шагая в лунном свете. Их зоркие глаза не упускают ни единой сброшенной тряпки. Когда сброшена последняя тряпка, они поднимают взгляд и видят далеко впереди две фигуры в лунном свете. Два индейца выпрямляются и рассматривают тряпки.
– Белый вождь одежный щеголь, – замечает высокий индеец, поднимая рубашку с инициалами.
– Белый вождь прилично замерзнет, – замечает маленький индеец.
Он протягивает жилет высокому индейцу. Высокий индеец сворачивает в узел всю одежду, все сброшенные тряпки, и они направляются по путям обратно в городок.
– Лучше оставить одежда для белый вождь или продать в Армия спасения? – спрашивает низкий индеец.
– Лучше продать в Армия спасения, – ворчит высокий индеец. – Белый вождь, может, никогда не вернется.
– Белый вождь еще как вернется, – проворчал маленький индеец.
– Все равно лучше продать в Армия спасения, – ворчит высокий индеец. – Белый вождь так и так нужна новая одежда, когда придет весна.
Пока они шли по путям к городку, воздух как будто смягчился. Теперь индейцам не по себе. Через лиственницы и кедры возле железнодорожных путей дует теплый ветер. Снежные заносы вдоль путей подтаивают. Что-то шевелится в душах индейцев. Некий позыв. Некое странное языческое волнение. Дует теплый ветер. Высокий индеец останавливается, слюнявит палец и держит в воздухе. Маленький индеец смотрит.
– Чинук? – спрашивает он.
– Чинук до кучи, – говорит высокий индеец.
Они ускоряют шаги к городку. Луну теперь размыли облака, принесенные теплым чинуком, который дует и дует.
– Хочу успеть в город до суматоха, – ворчит высокий индеец.
– Красные братья хотят быть первый ряд, – нетерпеливо ворчит маленький индеец.
– Теперь никто работать на завод, – проворчал высокий индеец.
– Лучше поспешим.
Дул теплый ветер. Странное томление пробудилось в индейцах. Они знали, чего им хочется. Весна наконец наступала в замерзшем северном городке. Два индейца спешили вдоль путей.
Конец
Заключительное замечание автора читателю
Ну, читатель, как вам это понравилось? У меня ушло на это десять дней. Стоило оно того? Я бы только хотел прояснить одно место. Вы ведь помните, как немолодая официантка, Диана, рассказывает о том, как потеряла мать в Париже и обнаружила поутру в соседнем номере французского генерала? Я подумал, что вам, возможно, будет интересно узнать, что же там произошло. Дело в том, что ночью ее мать сразила тяжелая форма бубонной чумы, и явившийся по вызову врач поставил диагноз и известил власти. В тот день должна была открыться всемирная выставка, и можно догадаться, какой рекламой послужила бы для выставки бубонная чума. Так что французские власти попросту позаботились, чтобы женщина исчезла. Под утро она умерла. Вызванный генерал, который лег в постель в том самом номере, где была мать, всегда казался нам храбрым человеком. Полагаю, он был из числа крупных акционеров выставки. В любом случае, читатель, это всегда казалось мне ужасно хорошей тайной историей внутри истории, и я знаю, что вы бы предпочли, чтобы я объяснил ее здесь, а не перетаскивал объяснение в повесть, где ему, если подумать, совсем не место. Впрочем, интересно отметить, как французская полиция замяла все это дело и как быстро взяла в оборот куафёра и кучера. Это, разумеется, говорит о том, что, когда вы путешествуете за границей в одиночестве или даже с матерью, лишняя осторожность не помешает. Я надеюсь, вы не против, что я затронул эту тему, просто я почувствовал, что должен дать вам, читатель, какое-то объяснение. Я не верю в эти велеречивые прощания, как и в долгие помолвки, так что просто скажу: «Прощайте, читатель, и в добрый путь!» – и предоставлю вас самим себе.
Примечание переписчика
Орфографические и типографские ошибки исправлены. Там, где встречается несколько вариантов написания, оставлен наиболее употребительный. Пунктуация сохранена за исключением очевидных случаев типографских ошибок.
Окончание «Вешних вод» Эрнеста Хемингуэя