– Отлично, – сказал Йоги.
– Две «Песьих головы», Брюс, – обратился индеец к бармену.
Бармен хихикнул.
– Над чем смеешься, Брюс? – спросил индеец.
Негр заливисто засмеялся.
– А я знавши, масса Рыжий Пес, – сказал он. – Так и знавши, шо вы завсегда закажете энту «Песью голову».
– Веселый он парень, – обратился индеец к Йоги. – Я должен представиться. Мое имя Рыжий Пес.
– Мое имя Джонсон, – сказал Йоги. – Йоги Джонсон.
– О, нам всем весьма знакомо ваше имя, мистер Джонсон, – улыбнулся Рыжий Пес. – Я бы хотел познакомить вас с моими друзьями: мистер Сидящий Бык, мистер Отравленный Буйвол и вождь Бегущего Скунса Гузно.
– Имя Сидящий Бык мне известно, – заметил Йоги, пожимая руки.
– О, я не из тех Сидящих Быков, – сказал мистер Сидящий Бык.
– Прадед вождя Бегущего Скунса Гузно когда-то продал весь остров Манхэттен за несколько ожерелий вампум [45], – пояснил Рыжий Пес.
– Надо же, как интересно, – сказал Йоги.
– Дорого нашей семье обошелся этот вампум, – скорбно улыбнулся вождь Бегущего Скунса Гузно.
– У вождя Бегущего Скунса Гузно есть немного тех вампумов. Хотели бы взглянуть? – спросил Рыжий Пес.
– Очень даже.
– Они на самом деле ничем не отличаются от любого другого вампума, – пояснил недовольно Скунса Гузно.
Он достал из кармана ожерелье вампум и протянул Йоги Джонсону. Йоги с любопытством осмотрел его. Какую роль довелось сыграть этой нитке вампума в истории нашей Америки!
– Хотели бы одну-две ракушки на память? – спросил Скунса Гузно.
– Я не хотел бы забирать у вас вампум, – ответил Йоги.
– Они на самом деле ничего собой не представляют, – пояснил Скунса Гузно, снимая с нитки пару ракушек.
– На самом деле они представляют чисто сентиментальную ценность для семьи Скунса Гузно, – сказал Рыжий Пес.
– Чертовски щедро с вашей стороны, мистер Скунса Гузно, – сказал Йоги.
– Ерунда, – сказал Скунса Гузно. – Вы бы сделали для меня то же самое.
– Это щедро с вашей стороны.
За барной стойкой бармен-негр Брюс вытянул шею и смотрел, как вампумы переходят из рук в руки. Темное лицо его блестело. Резко, без объяснения, он разразился пронзительным смехом. Темным смехом негра.
Рыжий Пес резко взглянул на него.
– Послушай, Брюс, – сказал он резко, – твое веселье слегка не к месту.
Брюс перестал смеяться и вытер лицо полотенцем. Он закатил глаза с виноватым видом.
– Ай, удержу нет, масса Рыжий Пес. Када я увидал, как миста Скунса Гумно раздает энти вампумы, я просто не мог удержаться. Была ему нужда продавать городище вроде Нью-Яка за энти вампумы? Вампумы! Уберите энти ваши вампумы!
– Брюс у нас чудак, – объяснил Рыжий Пес, – но он первоклассный бармен и добродушный малый.
– От тут вы правы, масса Рыжий Пес, – бармен подался вперед. – Сердце у меня чисто золото.
– Хотя все равно чудак, – сказал Рыжий Пес виновато. – Домовый комитет вечно настаивает, чтобы я нашел другого бармена, но мне, как ни странно, нравится этот малый.
– Я ваще ничо, босс, – сказал Брюс. – Просто, как увижу шо потешное, просто смех разбирает. Вы знаете, босс, я ничо плохого не хотел.
– Это правда, Брюс, – согласился Рыжий Пес. – Ты честный малый.
Йоги Джонсон оглядел комнату. Другие индейцы ушли от бара, и Скунса Гузно показывал вампум группке только что вошедших индейцев в вечерних костюмах. Двое лесных индейцев все также играли в бильярд. Они сняли пиджаки, и свет над бильярдным столом сверкал на металлических суставах протезов маленького индейца. Он выиграл одиннадцатый раз подряд.
– Из того малого вышел бы бильярдист, если бы ему чуть больше повезло на войне, – заметил Рыжий Пес. – Не хотите осмотреть клуб?
Он взял у Брюса счет, подписал его, и Йоги пошел за ним в следующую комнату.
– Комната нашего комитета, – сказал Рыжий Пес.
По стенам висели фотографии в рамках с автографами вождя Бендера, Фрэнсиса Паркмэна, Д.Г. Лоуренса, вождя Мэйерса, Стюарта Эдварда Уайта, Мэри Остин, Джима Торпа, генерала Кастера, Гленна Уорнера и Мэйбл Додж [46], а также портрет маслом в полный рост Генри Уодсворта Лонгфелло. За комнатой комитета была маленькая купальня или небольшой бассейн с раздевалкой.
– На самом деле клуб до смешного маленький, – сказал Рыжий Пес. – Но зато это уютное местечко, куда можно забиться в унылые вечера, – он улыбнулся. – Знаете, мы называем его вигвам. Такое мое маленькое чванство.
– Чертовски приятный клуб, – сказал Йоги с чувством.
– Примем, если нравится, – предложил Рыжий Пес. – Вы какого племени?
– О чем вы?
– Ваше племя. Вы кто – Мошна и лиса? Джибве? Кри, надо думать.
– Ну, – сказал Йоги, – мои родители прибыли из Швеции.
Рыжий Пес внимательно посмотрел на него и прищурился.
– Ты меня не разыгрываешь?
– Нет. Они прибыли из Швеции или Норвегии, – сказал Йоги.
– Я готов был поклясться, что ты малость беловатый, – сказал Рыжий Пес. – Чертовски хорошо, что это выяснилось вовремя. Иначе вышел бы жуткий скандал, – он приложил руку к голове и сжал губы. – Значит, так.
Он вдруг повернулся и схватил Йоги за жилет. Йоги почувствовал, как в живот ему грубо уперся ствол пистолета.
– Тихо пройдешь через клуб, наденешь свою куртку и шляпу и уйдешь, словно ничего и не было. С любым, кто к тебе обратится, вежливо попрощаешься. И не вздумай вернуться. Ты меня понял, швед.
– Да, – сказал Йоги. – Убери пистолет. Я не боюсь твоего пистолета.
– Делай, как говорю, – велел Рыжий Пес. – Что до тех двоих бильярдистов, которые тебя привели, я скоро с ними разберусь.
Йоги вошел в светлую комнату, взглянул на бар, откуда его рассматривал бармен Брюс, надел шляпу и куртку, попрощался со Скунса Гузном, спросившим, почему он уходит так рано, и Брюс поднял крышку люка. Когда Йоги спускался по лестнице, раздался смех негра.
– Я так и знавши, – смеялся он. – Все время знавши. Шобы шведский боров надул старину Брюса!
Йоги оглянулся и увидел черное лицо смеявшегося негра в обрамлении светлого прямоугольника поднятого люка. Спустившись на пол конюшни, Йоги огляделся. Он был один. Солома в старой конюшне у него под ногами была жесткой и мерзлой. Где же он побывал? В индейском клубе? И чего ради? Неужели это конец?
В крыше над ним обозначилась полоска света. Затем ее заслонили две черные фигуры, раздался звук пинка, удара кулаком, серия глухих ударов по мягкому и твердому, и две человеческие фигуры скатились кубарем по лестнице. Сверху донесся мрачный, жуткий звук черного негритянского смеха.
Два лесных индейца поднялись с соломы и заковыляли к двери. Один из них, маленький, плакал. Йоги вышел за ними в холодную ночь. Было холодно. Ночь была ясная. Светили звезды.
– Клуб ни к черту негодный, – сказал большой индеец. – Клуб до кучи ни к черту негодный.
Маленький индеец плакал. Йоги в свете звезд увидел, что он лишился одной своей искусственной руки.
– Мне больше не играть бильярд, – всхлипнул маленький индеец и помахал одной рукой на окно клуба, из-под которого пробивалась тонкая полоска света. – Клуб до кучи охренеть ни к черту негодный.
– Не переживай, – сказал Йоги. – Я устрою вас на насосный завод.
– К черту насосный завод, – сказал большой индеец. – Мы все идем вступать Армия спасения.
– Не плачь, – сказал Йоги маленькому индейцу. – Я куплю тебе новую руку.
Маленький индеец продолжал плакать. Он сел на заснеженную дорогу.
– Не играть бильярд, мне ничего нет дела, – сказал он.
Сверху, из окна клуба, донесся жуткий звук негритянского смеха.
На случай, если это может представлять какую-нибудь историческую ценность, я с радостью заявляю, что предыдущую главу написал за два часа, не отрываясь от пишущей машинки, а затем отправился на ланч с Джоном Дос Пассосом [47], которого считаю очень мощным писателем и, кроме того, исключительно приятным малым. Это то, что в провинциях называют «ты – мне, я – тебе». На ланч у нас были рольмопсы, Sole Meunière [48], Civetde Lièvre à la Chez Cocotte [49], marmelade de pommes [50], и все это мы сполоснули, как у нас принято говорить (а, читатель?), бутылкой Montrachet 1919 года с лимандой и бутылкой Hospice de Beaune 1919 года на брата с тушеной зайчатиной. Мистер Дос Пассос, я полагаю, разделил со мной бутылку Chambertin за marmelade de pommes (так французы называют яблочное повидло). Мы выпили два vieuxmarcs [51] и, решив, что не пойдем в Café du Dôme говорить об искусстве, отправились по домам, и я написал следующую главу. Я бы хотел, чтобы читатель обратил особое внимание, как запутанные жизненные линии различных персонажей в книге стягиваются вместе и удерживаются в этой памятной сцене в закусочной. Когда я прочел ему вслух эту главу, мистер Дос Пассос воскликнул: «Хемингуэй, ты написал шедевр!»
Как раз в этой точке, читатель, я собираюсь привнести тот размах и движение в книгу, какие показывают, что эта книга действительно книга великая. Я знаю, читатель, вы надеетесь не меньше моего, что я привнесу этот размах и движение, ведь и без слов понятно, что это будет значить для нас обоих. Мистер Г.Дж. Уэллс, заглянувший к нам в гости (неплохо мы ведем литературную игру, а, читатель?) спрашивал нас намедни, не окажется ли так, что наш читатель, то есть вы, читатель, – только подумайте, Г.Дж. Уэллс говорил о вас прямо у нас дома… Короче, Г.Дж. Уэллс спросил нас, не окажется ли так, что наш читатель будет слишком склоняться к мысли, что эта история автобиографична. Пожалуйста, читатель, выбросьте эту мысль из головы. Действительно, мы жили в Петоски, штат Мичиган, и естественно, что многие герои взяты из жизни, какой мы жили. Но это другие люди, не автор. Автор появляется в истории только в этих маленьких замечаниях. Действительно, прежде чем приняться за эту историю, мы провели двенадцать лет за изучением различных индейских диалектов Севера, и в музее деревни Крестовая до сих пор хранится наш перевод Нового Завета на язык оджибве. Но вы бы на нашем месте поступили бы так же, читатель, и я думаю, что, если вы поразмыслите над этим, то согласитесь с нами на этот счет. Теперь вернемся к нашей истории. В самом дружеском духе я скажу, что вы не представляете, читатель, насколько трудна такая глава для писателя. К слову сказать, а я стараюсь быть откровенным в таких вещах, мы даже пытаться не будем ее написать до завтра.