— А ты из моей, — кивнула Валя и улыбнулась своей мрачной шутке.
— Обязательно. Получаешь свою капусту, и разбегаемся. Только нужно сделать кое-что, чтобы спать нам с тобой спокойно. Ты — отдельно, я — отдельно. — Бобру, как и Вале, понравилась собственная шутка, он тоже улыбнулся.
Два человека улыбнулись друг другу. Каждый вроде бы своей шутке, а на самом деле оба ощущали у себя за пазухой припасенный камень.
— Значит, так. — Бобров извлек из ящика стола прямоугольный сверток и бережно положил его перед собой.
Валя опасливо покосилась на сверток.
— Здесь, — Костя бережно, словно котенка, погладил сверток, — почти двадцать штук. В рублях. Думаю, что, учитывая твою биографию, путаться тебе с валютой нецелесообразно. Я, честно говоря, думал, что этого хватит, но ты, как я погляжу…
— Двадцать тысяч? — Валя выхватила из его речи главное.
— Да, двадцать тысяч. Остальное я соберу и обналичу в течение недели. Тебе, кстати, тоже не с руки таскать все деньги в одном мешке.
— Я сама разберусь, — отрезала Валя.
— Верю, — с готовностью закивал Костя. — И еще. Мы напишем по бумажке.
Валя насторожилась.
— Ты напишешь, что не имеешь ко мне никаких претензий и что получила от меня… — Он щелкнул пальцами по свертку. — Я напишу расписку, что обязуюсь вернуть тебе восемьдесят штук зелени в качестве погашения долга твоему отцу. К концу недели. Потом ты забираешь первый взнос, мы меняемся бумажками и в следующий раз встречаемся здесь же в субботу. Тогда я передам тебе остальные бабки, а ты мне — расписку. И мы квиты. Идет?
Пару минут Валя думала. Бобров ей не мешал. Он извлек из коробки на столе тонкую сигару, закурил и принялся спокойно пускать в потолок колечки.
— Откуда я знаю, что в свертке деньги? — наконец спросила Валя, прищурившись.
Бобров пожал плечами, ловким движением сорвал бумагу со свертка и толкнул по глади стола запаянные в целлофан пачки стотысячных банкнот.
Валя остановила скользящий к ней увесистый кирпичик и зачарованно уставилась на уголки просвечивающих сквозь мутноватую пленку купюр. Она пыталась перевести сумму в доллары, но от волнения ничего не получалось.
— Рисуй. — Бобров тем же путем послал ей небольшую стопку писчей бумаги и бросил ручку.
Валя медленно взяла ручку и подняла глаза на человека, только что оплатившего собственное убийство.
— Что писать? — спросила она.
— Ну, пиши… как там у вас?.. маляву, что претензий ко мне лично и фирме «Братья Бобровы» не имеешь… тыры-пыры, подпись, дата.
Валя начала писать. Бобров тоже склонился над столом.
— На! — Закончив писать, Валя протянула Боброву листок.
Тот схватил его и жадно прочел. Потом взял со стола свою расписку и протянул Вале.
— Тут несколько больше, потому что курс не ровно шесть. Я округлил в твою пользу, — пояснил он.
Валя тоже прочла написанное на фирменном бланке. Расписка как расписка. Сумма, дата, подпись. Валя сложила листок пополам и хотела сложить еще раз, но Костя кашлянул, привлекая ее внимание.
— Проверь деньги, — сказал он укоризненно. — Убедись, что не кукла, чтоб потом не было проблем.
Какая же она дура! Валя взяла упаковку в руки и попыталась разорвать целлофан. Пленка покоробилась, но выдержала первый натиск.
— На, не майся. — Бобров протянул ей охотничий нож в кожаном чехле. — Разрежь аккуратно, чтобы самой же не мучиться потом.
Валя вытащила нож. Острое широкое лезвие блеснуло, отразив луч яркого летнего солнца. Настоящий нож, тяжелый и прочный, с канавкой для оттока крови, с клеймом мастера возле удобной наборной ручки. Девушка невольно залюбовалась оружием. Она видела, какие шедевры появлялись время от времени у блатных в лагере — подарки из мужских зон, передававшиеся с этапами. Но разве можно сравнить сделанную, пусть и филигранно, заточку из напильника или рессоры с настоящим кованым клинком?
Пока Валя рассматривала нож, Костя снова завел руку под стол, и через мгновение в кабинет ворвались двое в камуфляже. Валя услышала за спиной треск распахивающейся двери, но не успела даже обернуться на звук.
Четыре стальных клешни схватили ее, завели руки за спину, вцепились в только-только начавшие отрастать и виться волосы, запрокинули голову назад так, что потемнело в глазах. Щелкнули наручники, упавший на ковер нож был заботливо поднят за лезвие и упрятан в целлофановый пакет. Через несколько минут в кабинете появились люди в милицейской форме, о чем-то спрашивали, что-то говорили… Смысл слов смутно доходил до Вали, но и так было ясно, что ее взяли с поличным, с оружием в одной руке и деньгами — в другой.
Сегодня Жук нарушил свое золотое правило не марать рук в разборках с фраерами. Когда этот пижонистый ботаник в канареечном галстуке при синей рубахе, получив очередную затрещину, вдруг попер на него, на бригадира, с кулаками и какими-то глупостями о тамбовской «крыше», нервы у Жука сдали. Конечно же этот штымп до него не дотянулся — братки уложили козла на паркет и принялись пинать, прежде чем тот понял, что упал. Но разозлить Жука он успел.
Жук бросился вперед и с размаху заехал носком ботинка в обрамленную жиденькими бакенбардами физиономию. Хрустнуло. Кровь брызнула в разные стороны. Серп и Киря, флегматично пинавшие рекламщика под ребра, аж замерли от такого поворота дела. Вывел их из ступора второй удар Жука, явно сломавший фраеру ключицу.
— Жук, ты че? — Они оттеснили озверевшего ни с того ни с сего бригадира. — Убьешь ведь на хрен!
Жук сделал попытку прорваться между ними к затихшему на полу рекламщику, но, поняв, что это не удастся, сразу успокоился.
— Козел! — Жук сплюнул себе под ноги. — И убил бы! Ненавижу таких.
Серп и Киря недоуменно переглянулись, искренне удивляясь, что уж такого сделал этот несчастный парень, если огреб от их бригадира тумаков. Вслух они не сказали ничего, но каждый отложил среди своих немногочисленных извилин собственный вариант ответа на этот вопрос. Более прямолинейный Серп объяснил вспышку ярости своего бригадира просто: Жук сорвал на борзом парне злость после убийства Дятла. Киря, у которого извилин было столько же, сколько у напарника, но были они чуть длинней и слегка извилистей, выхватил из выкрика рекламщика слово «тамбовские». Ага! Уж не тамбовские ли завалили Дятла и ребят? Скверное дело! С этими отморозками, говорят, лучше не связываться…
— Поднимите его. — Жук был уже спокоен и невозмутим.
Парни подхватили распростертого на полу пижона за плечи и стали поднимать. Боль в сломанной ключице привела того в чувство, и он взвыл, запрокинув голову. Серп и Киря вопросительно посмотрели на главаря.
— Посадите его у стены, — брезгливо махнул рукой Жук.
Когда команда была выполнена, он присел на корточки возле окровавленного рекламщика. Убедившись, что тот смотрит на него, Жук пожевал губами и сказал чуть слышно:
— Запомни, козлиная морда: или ты будешь делать что тебе говорят, или мы тебе рога пообломаем и сделаем из тебя, козла, петуха. Понял меня?
Губы у парня дрогнули. Ответ, который он пытался протолкнуть сквозь кровавую пену, был очевиден, но этого мало. Фраера нужно доломать психологически, заставить его сделать все, что ты ему приказал. Это закон. Уступишь в чем-то, пожалеешь, и он не будет бояться так, как должен бояться. В нем появится червоточинка надежды, будто его могут снова пожалеть. Этого нельзя допускать. Никогда.
— Не слышу. — Крылья носа у Жука угрожающе шевельнулись.
— По… ял, — всхлипнул рекламщик.
— Молодец. — Жук поднялся. — Надеюсь, нам больше не придется встречаться, потому что в следующий раз ты уже не сможешь сказать, что понял.
Бригада покинула первый из трех офисов, навестить которые им дал команду Шала. Начались боевые действия, и, хотя трупов пока еще не было, не приходилось сомневаться, что в войне за передел столь богатого рынка, как реклама, кровь будет литься не только из носов несговорчивых рекламщиков.
Война сама по себе штука крайне неприятная и опасная, но зато любая военная кампания предоставляет ее участникам массу возможностей сделать головокружительную карьеру, заработать авторитет, нажить состояние. Можно включить в этот список также шанс получить пулю в лоб, сесть лет на пятнадцать, потерять все, что имел, но кто же из солдат фортуны думает о таких пустяках?
Для Жука начавшийся передел также имел исключительно позитивное значение. За месяц активных действий он мог чужими руками и чужой кровью заработать столько регалий, сколько за пятилетку не наживешь, просто собирая дань с подшефных фраеров.
Кроме того, должность бригадира в гангстерской войне — наименее опасная. Бригадир руководит своими боевиками. В ходе перестрелки или драки кто-то из простых солдат может быть убит. Жаль. Бригадир проследит, чтобы были организованы похороны и сбор денег для родных. С другой стороны, бригадиров почти никогда не заказывают. Убийц подсылают к ключевым фигурам, авторитетам или крупным деловым, которые финансируют войну и обеспечивают легализацию отошедших победителю территорий. Убивать бригадира, тратить на это деньги — бессмысленно. Он ничего не решает и не меняет. Бывает, однако, что пулю получает и бригадир. Но здесь почти всегда личные счеты. Скажем, невеста кастрированного барыги, не разбираясь в иерархии криминального мира, просто покупает у копателей парабеллум времен Отечественной войны и палит в руководившего операцией бригадира, пока ржавый раритет не развалится в руках. Бывает такое. Но редко. Опять-таки со стороны ментов все довольно безопасно. Прямого криминала в действиях бригадира нет — он рук не марал, а по мелочи трогать продвинутого братка никто не спешит.
Короче говоря, Жук радовался началу войны. Он не сомневался, что выйдет из нее вором со всеми прилагающимися привилегиями и благами. Был только один момент, омрачавший радость. Объявляя первых трех кандидатов на разнос, Шала назвал в их числе агентство «Макс’С» — фирму Макса Андросова.