Неужели она убила его? Хильда пошевелила пальцами, словно желая убедиться, что перед ней ее собственные руки. Почему, собственно, она вообще смотрит на свои руки? При чем здесь руки? Они почти не принимали участия. Да, открытки и ампулы с лекарством — дело ее рук. Но ведь то главное, что произошло, — произошло в ее голове. Родилось и осуществилось прежде всего в ее мозгу. Невероятно! Одним лишь усилием своей воли она смогла заставить человека уйти из жизни…
История с генералом не давала ей покоя многие годы. Тогда это произошло случайно. Тогда наивная девушка рассчитывала спасти человека. Теперь же… Теперь она задумала убить человека и убила его. Заставила, убедила его умереть. Неужели такое возможно? Неужели она сделала это?
И кто она теперь? Убийца? Отмщенная жертва? Врач, нарушивший свой долг, употребивший свое умение во зло, а не во благо?
Кто же она?
Хильда медленно повернула голову и поймала свое отражение в висевшем на противоположной стене зеркале. Во время приема она обычно периодически мельком поглядывала в него, дабы убедиться, что выглядит должным образом. Теперь она пристально посмотрела на свое отражение и, встретившись с самой собой взглядом, долго смотрела в свои глаза, словно надеясь увидеть ответ на многие вопросы. Она заметила, что из старательно уложенного каскада прически выбилась одна прядь, и поправила ее. Машинально проверила и макияж. Все было в порядке, все безупречно, как всегда. Хильда не считала себя красавицей, но холеная кожа, тщательно уложенные пышные волосы, чувственные губы, аккуратный макияж делали ее более чем заметной. Возможно, она и не была красавицей — о вкусах не спорят, — но черты лица ее не имели ни единого изъяна, словно были выточены гениальным скульптором из гладкого камня. Благодаря строгости пропорций лицо становилось похожим на маску, на утонченное в своей вековой неподвижности лицо античной скульптуры…
И в этот момент Хильда поняла, кто она! Вспомнила, осознала это. Она — божество, ниспосланное на Землю, чтобы покарать людей за зло, творимое и сотворенное ими…
Она — мессия, призванная восстановить справедливость, воздать каждому по делам его…
Хильда вытащила ящик стола и принялась выбрасывать на пол тонкие папки. Десятки папок с досье на тех, кто заслуживал кары и заслуживал принять эту кару из ее рук.
Папку, помеченную инициалами А. Б., — одну из самых потрепанных — она разорвала надвое и бросила в корзину для бумаг. За ненадобностью.
Валя чуть не забыла позвонить. Довольная, что поездка в банк обошлась без неожиданностей, она торопилась вернуться в квартиру. Уже подходя к дому, посмотрела вверх, скользнув взглядом по напоминающей невымытую терку гирлянде балконов почти до самой крыши, но на обратном пути взгляд «зацепился» за окно третьего этажа.
Валя даже не поняла сначала, что привлекло ее в этом человеке, сидевшем вполоборота у распахнутого настежь окна. Человек курил, стряхивая пепел во что-то, скрытое в его руке. Сидел он неуклюже, неудобно: ему мешал большой цветочный горшок, возвышавшийся посредине подоконника. Вместо того чтобы снять его или на худой конец сдвинуть в сторону, человек предпочел скрючиться, скрутившись жгутом и пригнув голову, чтобы не задевать занавеску.
Что-то знакомое было в нем. Валя не могла понять, что именно. Она даже замедлила шаг и теперь, рискуя споткнуться, шла, не сводя глаз с человека на подоконнике и силясь понять, кого же он ей напоминает.
Человек в окне увидел девушку и заметил, что она смотрит на него. Положив нечто, служившее ему пепельницей рядом с цветком, он поднял руку и помахал Вале.
Этот жест помог ей вспомнить. Ну конечно же! Какая она дура! Человек в окне просто напомнил ей сцену из фильма «Семнадцать мгновений весны». Эпизод, когда профессор Плейшнер идет по Цветочной улице, смотрит на окно проваленной квартиры и видит цветок. Все правильно. Только в фильме гестаповцев было двое, и один из них именно так помахал профессору.
Довольная, что загадка так быстро и просто разрешилась, Валя вбежала в подъезд.
Вот так и бывает, рассуждала она. Посмотрит человек фильм или журнал с фотографиями, а потом мается: где я видел это или то? А бывает и наоборот: смотришь в упор на вещь и не видишь. Тот же Плейшнер сто раз смотрел на цветок, а сообразил, что он значит, только в последний момент.
Валя нажала кнопку лифта.
Стоп! Она вдруг вспомнила, что Сергей просил ее предварительно позвонить. Валя нащупала в кармане карту.
Двери лифта открылись.
Что же теперь — идти обратно к метро? Неохота.
Валя вошла в лифт и нажала кнопку нужного этажа. Кабина послушно понесла ее вверх.
Когда оставалось проехать всего пару этажей, Валя опять вспомнила о Плейшнере. О печальной участи, постигшей резидента, позабывшего инструкции Штирлица…
Валя решительно нажала на кнопку «стоп» и отправила кабину вниз. Выйдя из подъезда, она решительно направилась обратно к метро, повторяя себе, что береженого Бог бережет. Подойдя к таксофону, девушка вставила карту и набрала номер.
Она услышала гудок, второй, третий…
Чем они там занимаются? Валя разозлилась на Сергея — за то, что надул ее, на подругу — за вероломство, на себя — за глупость. Так им просто нужно было остаться вдвоем? И для этого детектив разыграл комедию с предупреждающим звонком?
— Алло? — Голос Ольги звучал как-то странно, сонно.
— Алло, — недовольным тоном ответила Валя. — Я иду.
— Да? Ладно, — произнесла Ольга рассеянно и, спохватившись, добавила: — А у нас все нормально.
— И у меня все нормально! — Валя повесила тяжелую трубку на рычаг и, сунув руки в карманы ветровки, зашагала к дому.
Человек все еще сидел на подоконнике. Увидев девушку, он улыбнулся ей и снова помахал рукой.
Валя остановилась и, выдернув руку из кармана, хлопнула себя по лбу: как же можно быть такой дурой?! Ведь Ольга произнесла условную фразу, предупредила об опасности, а она, идиотка, чешет себе в засаду, как… как профессор Плейшнер.
Валя огляделась по сторонам. Ничего интересного. За исключением одной детали: теперь Валя иначе взглянула на стоявший у подъезда армейский фургон — санитарный «уазик». Когда Валя уезжала в банк, его здесь не было. Что он здесь забыл? Кого ждет водитель, не сводящий взгляда с подъезда?
После покушения на Боброва Валя так и не выбросила пистолет. Сергей осмотрел его и поставил диагноз о летальном исходе механизма, обмолвившись, правда, что при отсутствии патронов этот кусок железа уже не рассматривается уголовным кодексом как оружие, а воспринимается именно как кусок железа. Валя решила оставить этот кусок у себя, на всякий случай. И, хотя детектив не одобрил этой идеи, положила его во внутренний карман ветровки. Он был с ней и сейчас.
Валя подошла к фургону со стороны водителя. Шофер покосился на нее и снова уставился на двери подъезда.
— Привет. — Валя поставила ногу на колесо.
— Чего надо? — Шофер даже не повернул головы.
— Не подбросишь ковер до центра? — спросила Валя небрежно.
— Занят. Сходи к мебельному. Там калымщики пасутся.
— Да это быстро. Ковер в соседнем подъезде, уже скручен, — невинным тоном продолжала Валя.
— Чё, не понятно? — огрызнулся водитель. — Занят. Отойди.
— Ну выручи, дядя…
— Отвали. — Водитель покосился на зеркало. — И ногу убери.
— А что, нельзя?
Шофер одарил Валю красноречивым взглядом и высунулся из окна, чтобы взглянуть, все ли в порядке с его грязным колесом. Этого движения Валя и ждала. Выхватив из-под ветровки свое бутафорское оружие, она приставила его к носу водилы.
— Кто «скорую» вызывал? — спросила она тихо. — В какую квартиру?
— Какую «скорую»? Ты что, дура? — Водитель не особенно испугался, но делать резких движений не спешил.
— В семьдесят вторую?
— Ну, кажется… — Теперь он заметно сник, сообразив, что происходящее — не случайность и не глупый розыгрыш в духе Тарантино.
— Вылезай! — скомандовала Валя и чуть подалась назад, чтобы не получить удар дверью.
Через несколько минут шофер был уже надежно привязан к металлической скобе в кузове машины, а Валя узнала, что в квартиру поднялись трое с автоматами. Оружия у водителя не оказалось, так что пополнить свой смехотворный арсенал Вале не удалось. Захлопнув дверцу фургона, она вошла в подъезд, сжимая в руке то, что уголовный кодекс даже не относил к оружию.
Хильда-Харон отвечала на ходы довольно быстро. Скорее всего, рядом с ней сидел некто, дававший ей советы. Как и в партии с Максимилианом, они ушли в итоге от теории в дебри интересных импровизаций, где Алексей Владимирович чувствовал себя несколько неуютно. Он почувствовал себя еще более неуютно, когда в очередной схватке потерял лишнюю пешку, а сдвоенные ладьи черных вдруг взяли под контроль центр доски.
Алексей Владимирович занервничал. Чем больше он пытался успокоить себя, напоминая, что это лишь игра, тем больше заводился.
Противники разменяли слонов. Белый слон, прежде чем исчезнуть, повернулся вокруг своей оси, и Кирьянов увидел, что на головке фигуры нанесены черты лица Евгения Зыкова. С точки зрения возможностей компьютера это был весьма заурядный трюк.
— Давишь на психику? — усмехнулся Кирьянов, глядя на экран. — Зря.
По экрану прошел титр: «Когда игра закончится, ты умрешь».
Секундой раньше у Алексея Владимировича родилась мысль прервать игру, но этот глупый титр выглядел как вызов, и вынести такой наглости Кирьянов не мог. Хотя шансы его были невелики, он продолжал игру. Одна пешка — ерунда!
С доски ушли белый конь и черный слон.
Харон проделал тот же трюк с конем, переделав его морду в профиль Макса и снабдив эту картинку все тем же комментарием: «Когда игра закончится, ты умрешь».
— Пошла ты! — огрызнулся Алексей Владимирович. Фигуры разменивались поровну, и праздновать победу Хильде было рановато. — Мы сейчас посмотрим, как ты выиграешь, тварь!