Бонго Бо нежно обнял ребёнка и покачал на шоколадных руках.
— Папа, смотли, — девочка показала пальцем на Гуннара, — валвал не стлашный! У него глазки как мои!
— Эх, Сиана, — неуверенно улыбнулся торговец, — он может лишить папу состояния и уже поэтому страшен.
— Нет, не-эт, не стлашный, — смешливо заблеяла девочка. — Я видела, как он смеёца!
— Как ты, Бонго Бо? Завтра у нас ответственный день.
— Я пастараус.
— Нелегко будет, этот буйвол, он…
— Я пастараус.
— А ты, викинг?
— Я тоже, — честно кивнул юноша. — Хотя мне будет жалко его убивать…
Гоам Блэйн потёр переносицу, поморщился и, хитро подмигнув дочери, прошептал:
— Есть, ребятки, один вариант… Можем обойтись без поединка вообще… Гуннар из Скандинавии, хочешь ли ты обрести свободу? Без боя? Сейчас… Этой ночью?!
— Интересно, — отозвался Гуннар, проглатывая последний кусок колбасы. — Что ты предлагаешь?
— Я случайно оброню здесь маленькую пилочку. Опа! Да и мало ли кто мог обронить. Может, не я, а кто-то из сочувствующих зрителей или обслуги…
— Такую маленькую, что её даже не видно… — тем же тоном сказал Гуннар, подбирая и пряча под шкуру отнюдь не маленькое полотно по металлу. — И что же дальше?
— В полночь темно, как в кулаке у Бонго Бо, а тут ещё и стража напилась… Если ты сумеешь взобраться на южную стену, она ближе к дворцу…
— Я взбирался на стены Друстара, торговец. Будь спокоен. Чем обязан тебе?
— После… — Торговец пресекающе поднял руку. — В это время поля безлюдные, до Парижа дойдёшь. Мои кости разболелись, значит, вот-вот и выпадет снег… Снег заметёт твои следы.
— Я не оставлю следов, — заверил пленник. — Мне бы оружие.
— Никакого оружия.
Гуннар ухмыльнулся волчьим оскалом.
Девочка, притихшая на руках у Бонго Бо, заладила:
— Холосый валвал! Холосый!
Отец забрал её и поставил на ноги:
— Пора спать, конфетка моя. — Он вынул из-за пазухи и положил к ногам Гуннара кошелёк. — Оружие купишь в Париже. Желаю удачи!
Гладиаторы проводили уходящих задумчивыми взглядами, долго не решаясь взглянуть друг на друга.
Гуннар подобрал кошелёк и высыпал на ладонь несколько серебреников.
— На месяц жизни в приличной таверне… А оружие викинг не покупает, викинг отнимает оружие у врага.
Бонго Бо засиял одобрительной улыбкой.
— Забыри моию безрукафку, — совершенно раздобрился негр. — Фот надень, волчий мех как раз для тебья.
— А ты? Неужели хочешь оставаться вечным гладиатором?
— Главним гладиатарам! — поправил варвара Бонго Бо.
Викинг хмыкнул, но от подарка не отказался. В одних штанах можно бегать по арене, но не в чистом поле — слишком легко подхватить банальный бронхит.
Вышло, как и было сказано торговцем: пьяные цирковые охранники спали вповалку в пустом стойле на охапке сена, укрывшись старым одеялом и наплевав на свои прямые обязанности. «Последняя рабочая ночь, — не без удовольствия отметил беглец, проходя мимо. — Завтра вы будете расстроены по самое не хочу, но это завтра, а пока — крепких снов, парни!» Он равномерно распределил на них пуховое одеяло, подоткнул края, чтоб не дуло, слыша в ответ благодарное сладкое причмокивание и посапывание. Завтра этих балбесов отправят вместо гладиаторов резать друг друга на глазах у обманутой публики, но это завтра…
Вот и ладненько.
Южная стена была сложена из неотёсанных камней, между которых зияли щели, подобные ступеням. «Разве ж это преграда», — подумал Гуннар и одолел стену словно лестницу, ведущую на вершину к старому храму… На спуске чуть не сорвался, вляпавшись в свежий птичий помёт, но удержался на кончиках пальцев и остался цел. В голове приятно шумело выпитое на пару с негром вино. Нет, совсем неплохо, даже хорошо, притупляет чувство страха. Да он и без вина не струсил бы. Подумаешь, другой город, пускай даже Руан или столица — Париж. И что с того? Да, он бежит. Ну и? Сегодня его догоняют, а завтра он будет мчаться за сверкающими пятками жертвы…
Плотно закутавшись в широкую безрукавку из волчьего меха, Гуннар споро двигался вперёд, в холодную ночь. Врожденный инстинкт самосохранения требовал не ходить в Париж, как советовал Гоам Блэйн. Ветер и падающий снег заметали следы. По полям разливался протяжный волчий вой, возвещая о начале великих скитаний.
ГЛАВА 5Спасение горбатого Слейпнира
Когда-нибудь я брошу ремесло,
Побрею рожу и сожгу весло,
Отмою наконец кривые ноги
И скромно сяду на краю дороги.
Я расскажу про викингов набеги
Хозяину какой-нибудь телеги
И буду робко слушать и молчать,
Когда он станет на меня кричать.
Пойду в кабак, где рай для сизой пьяни,
И просто так напьюсь дешёвой дряни,
Я дряни дам себя заворожить
И буду видеть в небе миражи…
Я встречу столб и сложный поворот,
Устрою небольшое наводненье,
Так получилось — лопнуло терпенье,
Теперь ищите безопасный брод.
Я прокричу, как Гудрид целовал,
И те слова, что в ухо ей шептал,
И буду у прохожих до рассвета,
Просить подать мне мелкую монету!
Многое испытал сын Торна и суровой Норвегии, покинув чёрного гладиатора и его хитроумного хозяина. Судьба и рок бросали его из конца в конец, как буря бросает корабль, испытывая корпус на прочность, а команду — на живучесть. Мы возвращаемся к Гуннару через пару лет после побега и снова находим его не на родине, а вдали от неё — где-то в бескрайних просторах африканской пустыни. Как попал он туда, пусть расскажет сам, но прежде навестим одного больного человека, нашего доброго знакомого из белокаменной Мадары — столицы Булгара.
— Воды-ы-ы! — прохрипел Реас.
От страшного чужого голоса папу-герцога непроизвольно передёрнуло. Его сын в бреду метался на кровати..
— Как вы ещё ухитряетесь слушать его все ночи напролёт и оставаться в своём уме? — устало обратился он к астроному.
Не поднимая головы и тщательно записывая каждое слово, «верный слуга» охотно пояснил:
— Я рад помогать вам, господин! Желание облегчить ваши страдания и муки моего лучшего ученика — вот что даёт мне силы оставаться в своём уме.
Отец больного потянулся к графину с водой, но сухая старческая рука остановила его.
— Довольно! Поверьте, мальчик достаточно пил сегодня!
— Но он умирает от жажды! — не согласился Пощаков.
Старый Галлий сдержанно улыбнулся:
— Это всего лишь видение. Скоро пройдёт.
— Скоро? Вчера было то же самое! Почему-то не прошло!
— Реас не хочет пить. Страдает тот, кого он в данный момент видит…
— Чёртов Гуннар!
— Вы угадали.
Герцог опустился на стул и уронил седую голову на грудь.
— Как ты думаешь, друг, за что мне это?
Польщённый столь доверительным обращением, бывший учитель прокашлялся и собрался сказать в ответ что-нибудь «высокое» и «признательное», но парень вновь заговорил, и поэтому слова благодарности пришлось отложить.
Не желая мешать занятому пером и бумагами Галлию, а также страдать, наблюдая за происходящим, Делян Пощаков со скрипом заставил себя подняться и покинуть спальню сына.
Солнце замерло в зените.
Бесконечные барханы плыли в горячем мареве.
Пустыня, которую поэты будут сравнивать с морем в грозу, — жёлтая и неумолимая Сахара.
Смертельно усталый человек брёл по раскалённым пескам. Голое тело прикрыто дырявой шкурой, лицо в шрамах, иссиня-чёрная грива припорошена. Очень похож на северного бога. Это варвар из холодных фьордов, громоздящихся за тысячу миль отсюда. Сын Торна Кузнеца, известный скифам как Гуннар-варяг, а пиратам архипелага Пахеро — как Северный Волк, англичанам — как Я Тут Чуток Пограблю, французам — как Викинг а-ля кошмар, немцам — как Шнапс-думкопф-фантастиш, а арабским купцам — как О Аллах, Он Опять Припёрся!
Воображение перенесло его в страну меж двух морей, на песчаный сырой берег. Сквозь полубред проступали очертания Скандинавского полуострова, скалистые острова — шхеры — с многочисленными бухтами, бухточками и широкими проливами; фьорды, строгие утёсы и могильные курганы на них; чайки; пышные северные леса; ковёр из мягкого мха под босыми ногами; аромат полярного дня с грустным мычанием мускусных быков…
Двое суток под палящим солнцем днём и в привычном холоде ночью. Без воды и одежды, только рваная шкура на плечах. Он охотился на змей, мышей и скорпионов. Силы заканчивались. Взбираясь на следующий бархан, такой же типовой, как и все предыдущие, Гуннар пошатнулся. Песчаный холм казался высоким, как Гималайские горы. Растрескавшиеся губы растянулись в гордой ухмылке.
— Эй, Оди-ин! Если я — твой сын, то какого лося ты не поможешь мне? Или ты так далеко в пустыню не заглядываешь? Молчишь?! А я заглядываю! Мне нравится скитаться. После того как отец и команда скорее всего утонули, а я остался жить, но попал к датчанам, мне уже не хотелось видеть долину. Ты забрал отца, но не меня, почему? Я чем-то недостоин? Или ты тоже мечтал попасть на гладиаторские бои? Поглазеть, как Бонго Бо выбьет мне зубы или я вобью нос ему? — Гуннар хрипло расхохотался. — Да, я не послушал того доброго человека, его хозяина, и не в Париж потопал, а прямиком в порт. И нашёл приличное судно с отличными ребятами. Мы отправились в Италию, в Испанию, в Аравию, пограбили там-сям, а потом сошли на эту песчаную землю, Африку, чтоб её! — Он упал лицом в песок; поднявшись, попытался сплюнуть, но слюны не было. — Мы договорились с туарегами, чтоб их… и пошли с караваном грабить золотой город тиббусов… А они нас кинули! Где ты был в это время и почему не вмешался, а?
Нет, викинг не сердился на мудрого бога, ведь тот наградил Гуннара сильным, крепким телом, выносливостью, и не Один виноват в том, что скрелинги оказались обманщиками. Просто хотелось поговорить напоследок. Хоть с кем-нибудь…