Происходило это так…
Стояла глубокая ночь. Верблюд тихо смотрел в остывающий песок и клевал носом. Бдительные стражники дремали под навесом. Из большой пирамиды, пыхтя, вышли два нагруженных карлика. Слейпнир пошевелил ушами и стал их разглядывать. Эти двое тащили что-то большое — тело человека, сразу догадался дромадер.
Блохи и оводы! Знакомое тело…
Хозяин!
— Тир Пений! — сказал один из злодеев. — Где здесь караванная остановка?
— Не знаю, спроси кого-нибудь, — отмахался второй.
Они положили груз на песок, критически посмотрели на неотрывно глазеющего на них Слейпнира и направились к навесу. Хозяин даже не шевельнулся, странно…
— Эй, люди! Проснитесь! — крикнул тот, которого назвали Тиром Пением. — Скажите нам, люди, где ближайшая остановка караванов?
— Там, — сонно ответили из-под навеса, указывая неизвестно куда.
— Пошли, — сказал второй похититель хозяина.
В небе молчали звёзды, а на грешной земле раздавался храп.
«Хорошо ли они поступают? — озадачилось животное, — Каковы их намерения?»[35]
Единственный способ проверить — слежка. Слейинир лёг в песок и пополз следом за незнакомцами, уносящими хозяина.
— Эй, — шёпотом спросил один карлик другого, — ты не знаешь, зачем за нами ползёт эта скотина?
— Она тебе мешает?
— Нет.
— Ну и пускай себе ползёт.
— Да странно как-то…
— Ничего странного, банальный лунатизм.
— Но при лунатизме ХОДЯТ, а не ползают!
— Видимо, очень ленивая скотина. Ты давай тоже пошевеливайся…
Свартальвы с трудом доковыляли до хлипкого сооружения из четырёх столбов и привязанной к ним охапки сухих пальмовых листьев — ближайшей караванной остановки[36]. Там они положили Гуннара спиной на холодный песок и сели ему на ноги.
Свет луны равнодушно отражался в их бегающих глазёнках.
— Знать бы, когда следующий, — пробормотал Тир Пений. — Надо было спросить.
— Надо было…
— Могли и расписание повесить. Неужели так трудно?
— Дикая страна, дикий народ…
— Эй, Трутт, он опять на нас смотрит.
— Кто?
— Оранжевый зверь.
— Ну и что? Остановка, между прочим, для всех. Он, в отличие от нас, наверняка местный. Прояви уважение, будь так добр.
Караван без предупреждения появился из тьмы, будто длинный гигантский змей, бороздящий пустыню в поисках добычи. Тир Пений и Трутт принялись орать как ненормальные, скакать и размахивать руками.
Довольно быстро к ним примчался кто-то из прислуги:
— Тише вы, шайтаны пустыни, а то мигом лишитесь своих безмозглых голов! Остановка пять минут. Чего у вас? Предупреждаю, мест нет!
— Э-э-э-э, — начал Тир Пений, обдумывая, какую бы назначить цену за норвежца. — Рабы нужны?
— Сколько?
— Один! Вот этот, — ответил Трутт, поглаживая бессознательного викинга по широкой груди. — Силач, красавец, послушный, как… как…
— Как волосы Аллаха? — с надеждой в голосе подсказал человек из каравана.
— Да! — ничего не поняв, подхватили свартальвы.
Незнакомец внимательно осмотрел товар, заглянув ему (товару) буквально везде.
— Что с ним?
— Тяжёлый день, жрецы совсем заездили.
— Понятно. Вот вам три арабские монеты — и мы в расчёте.
— Постойте! — не согласился Трутт. — Что значит — три? Ведь мы не сможем поделить их поровну.
— Хорошо. Две монеты, и донесёте раба до каравана.
— ???
— Эй, вы ещё думаете?!
Обиженные карлики кивнули.
— У вас минута на доставку. Караван отходит, а следующий будет только через месяц. Или вас уже устраивает одна арабская монета?
— Нет!!! — в один голос ответили гномы, ощущая себя самыми хреновыми работорговцами на свете, но дружно подняли Торнсона. — Мы готовы!
— Тогда шевелитесь быстрее! — чрезвычайно довольный результатом торгов, скомандовал незнакомец.
Двое утащили хозяина в темноту, следуя за человеком в чалме. Ветерок донёс до одногорбого много новых запахов: людей, братьев-верблюдов, ослов, фруктов, запылённого шёлка, спрятанных в горшках с дёгтем пакетиков кокаина и многого другого, запрещенного к провозу, — всего не перечесть…
Дромадер затаился в прохладном песке, прижав уши.
Похитители возвращались обратно без ноши. Значит… всё?!
И только тогда глаза животного налились кровью, а шерсть стала дыбом, и сжалось большое сердце, ибо понял Слейпнир — что-то совсем нехорошее сделали они с его хозяином.
И поднялся одногорбый на четыре ноги, и стряхнул с морды скупую слезу.
Он найдёт и спасёт хозяина, чтобы вместе наказать негодяев.
Слейпнир стиснул кривые зубы и тихо побежал на запахи.
Только луна знала об этой клятве.
ГЛАВА 9Ковчег вечной жизни
Там, на маленьком плоту,
В трудовом, бликующем поту,
Кто-то после шторма тканью машет
И ладонь свою несёт ко рту.
Мы галеру быстро повернём,
Мы ему рукой своей махнём,
Мы его спасём, возможно, даже,
Если в нашу веру обернём.
Коли станет спорить, правду гнуть,
Мы в обратку можем повернуть,
Пусть попробует сказать, что сосны — лажа.
Без таких пройдёт наш верный путь…
Сверху пустыня похожа на океан. Верблюды — на корабли, барханы — на волны, а суслики — на селёдку…
Но вот где-то в Атлантике затерялась старая галера, команда которой называла собственное судно не иначе как «ковчег вечной жизни». Подобно Гуннару Торнсону, судно скиталось. Но в отличие от сына кузнеца эти скитальцы не знали женщин, войны и простой логики варваров. Все члены команды мнили себя не мужчинами, не путешественниками и даже не славными ребятами, а «разумами»…
— Встаньте, разумы! — приказал самый высокий разум, ростом около семи футов. Одежда на нём истлела, как и на остальных разумах на этой галере. — Дайте мне посмотреть на ваши просветлённые лица.
Намеренно лиц никто не прятал, правда, бороды были столь густы и длинны, что устилали не только скамейки, но и дощатый пол ветхого судна, где перемешивались с волосами, ниспадающими с плеч и подмышек.
— Благословляю всех на утреннее избавление от инграмм. — Высокий разум, кряхтя, сел на скамью. — Приступайте!
Разумы зашевелились.
— Есть одна! — послышался приглушённый негромкий голос с кормовой части.
— Разум Евстихий? — прищурился высокий.
— Я, о недосягаемый!
— Кого одолело зло на этот раз?
— Соседа по лавке, — ответили с кормы. — Вы же знаете, здесь только разум Хныч.
— Вера покидает Хныча, — с грустью в голосе отметил высокий разум. — Я могу рассчитывать на твою честность и преданность, Евстихий?
— Беспредельную честность и безграничную преданность, — тихо, но уверенно подтвердили с кормы.
— Скажи правду, только одна инграмма?[37] Или, может быть, две за левым ухом и ещё восемь в паху, как выяснилось вчера при осмотре разума Выдоха?
— Я не заглядывал в пах, — скорбно признались в ответ.
— Все мы суть единое целое, коллективный разум, — нравоучительно заявил высокий. — Моя подмышка, твой пах или его затылок — всё это только часть бессмертного космоса! Приказываю, Евстихий, тщательно проверь ближнего своего.
— Можно я скажу? — послышался другой тихий голос с кормы.
— Ты хочешь признаться социуму, разум Хныч? — Высокий растянулся в улыбке, — Мы принимаем друг друга такими, какие мы есть. Говори без стеснения. Мы рады тебе!
— Я хочу признаться в желании покинуть корабль.
Сотня глаз развернулась, чтобы посмотреть на самоубийцу, произнесшего эти слова.
— Э-э-э, — начал высокий, осторожно дотрагиваясь до уха. — Это как понимать?
— Хочу сойти, мой глубокоуважаемый гуру, чьё имя можно произносить вслух, лишь думая о свистящих соснах.
Лицо высокого окаменело.
— Епона-мать! — крикнул он. — Епона-мать! Слышишь, что говорит твой заблудший сын, чей разум отвернулся от космоса, желая вкусить земного греха? Где я допустил ошибку, Епона-мать?
Мать не ответила, ибо среди членов экипажа не значилась.
— Если вы не против, — сдержанно попросил Хныч, — я возьму с собой Евстихия.
— Да, — кивнул Евстихий, — я давно хочу много раз познать женщину, вкусить паров кальяна, как следует дерябнуть ужаса алкоголя и, в конце концов, умереть старым и здоровым в охренительном богатстве, под рыдания многочисленных детей, родственников и любовниц.
— А я бы хотел поесть пирожков, — в тему добавил разум Выдох.
— Вы все будете наказаны, — негнущимся тоном отсёк гуру. — Неблагодарные! Зачем вам женщина? Или здесь мало космической любви? Зачем кальян, ведь вокруг целебный воздух? Вы бессмертны, как Вселенная, и вдруг изъявляете желание уподобиться обычным людям?! Где вы этого дерьма нахватались? Я вас решительно не понимаю!
— А мы вас, — упрямо буркнул Евстихий. — Я не могу желать Хныча как женщину, потому что у него такая же борода, на которую можно привязать якорь и бросить в самом глубоком месте океана. К тому же у него нет груди четвёртого размера, а у женщин такая грудь есть, и вообще… у Хныча ноги волосатые и эти противные инграммы…
— А ещё женщины пекут наивкуснейшие пирожки, — подтвердил разум Выдох. — Пожалуй, я тоже хочу женщину. С пирожками!
— Олухи! У коллективного разума не может быть низменных желаний! — громогласно провозгласил высший разум. — Все мы следуем Пути, завещанному посланниками, даровавшими этот ковчег. Взгляните за борт и убедитесь — мы не одиноки. За нами вот уже три месяца преданно следует ганзейский когг. Что вы на это скажете?
Под бездонным небом Атлантики натянулся парус торгового судна Ганзы.
— А я скажу, что теперь он является вотчиной разума Лысого, — продолжал наставническим тоном главный среди разумов. — Знаете почему? Потому, что Лысый отказался от желаний. Потому что Лысый в поисках инграмм мог заглянуть не только под мышку, но и куда подальше. Потому что Лысый — человек космоса! Хвала Лысому!