— А ещё Медведь! Представляешь, Медведь, Знающий Пути На…
— Отвали, заклинатель, я сам решу. Мой ребёнок, а не твой!
Они сидели на бревне перед длинным домом. За дверью хлопотали женщины, слышался визг младенца. Тёплый февральский ветер лизал губы, щёки, шею, заигрывал и путался с дымом, идущим от очага.
— Сам! Сам! Что ты знаешь о силе имён? — Порн слегка постучал новеньким посохом по голове собеседника, — Я же не просто ворчу. Три тысячи лет назад миром управляла империя чернокнижников. Никто не осмеливался оспорить господство Ахерона. Но Святой Скелос бросил злым чародеям вызов. Позвал на помощь народы Севера, и пришли племена, и был у племён храбрый вожак — Стингер. И Ахерон пал, придуши его змей! — Брови Порна поднялись, как иглы дикобраза. — Твой сын рождён для великих дел, Торн. Назови Стингером!
— Я назову мальчика Гуннаром, в честь брата моей матери. — Счастливый отец шутя отобрал посох и поставил его у стены. — Отличный, весёлый мужик был, девки рожали от него направо и налево.
— Славно, — скривился заклинатель, — и где он теперь?
— Захлебнулся пивом на пиру, — завистливо произнёс Торн, — в последний из семи дней праздника, когда овсяная каша со сметаной была слизана с последней ложки.
Порн задумался и нехотя спросил:
— В честь чего праздник-то устроили?
— Так монастырь тогда разграбили, этот… забыл, как называется… да рядом тут, на островах.
— Линдисфарн он называется. Стыдись!
— Не-эт, этот уже давно пустой.
Они уставились друг на друга, припоминая.
— Э-эх! — Торн поднялся и распахнул дверь. — Женщины! Как назывался тот монастырь, в котором побывал дядя Гуннар?
— После которого он помер? — уточнили из жилища.
— Да!
— Это был монастырь Свистящих сосен.
— Точно! — сказали мужчины, захлопнули дверь и помолчали.
— Сколько мачтового леса перевели чокнутые монахи! — с горечью в голосе сказал Порн, прикрывая ладонью лицо и уходя в воспоминания. — Скальды поют, что эти отшельники порубили на обереги лучшие стволы.
— Дядя рассказывал, — согласно кивнул Торн, — что в тот день, когда отряд наших причалил к острову, на горизонте показалась венецианская галера, пережившая шторм. Монахи добровольно сдали своё добро и начали уговаривать нашу дружину вступить в братство свистящих сосен, они обещали викингам вечную жизнь.
— Вечную жизнь… — эхом повторил заклинатель, не открывая лица.
— Неизвестно, чем бы это кончилось, но на галере подали сигнал бедствия. Свистящих братьев связали, Заткнули их рты кляпами, и часть отряда вернулась на ладью, чтобы встретиться с неизвестным судном. Выяснилось, что почти все гребцы на галере утонули, осталось человек пять, не больше, и полный трюм специй, шёлковых нитей и тканей.
— Счастливчик Гуннар! — брякнул старик, и Торн расплылся в самодовольной улыбке.
— А ты мне говоришь! Всё это добро везли во Фландрию, но могучий морской великан Эгир вмешался и забросил их…
— Куда не надо, — закончил Порн. — И что же стало с монахами? Скальды поют, их убили.
— Нет, врут скальды, — махнул рукой кузнец. — Слушай, как было. Галеру, понятное дело, облегчили. Обойная ткань на стене этого дома, изрисованная драконами, дядин подарок, настоящий шёлк! Монахов резать не стали, просто перебросили на пустую галеру и сказали, что свистящие сосны велят своим детям вечно бороздить воды Скандинавии, выслеживать корабли из Европы и устраивать на них плавучие монастыри.
— И что, поверили? — изумился прожжённый теолог.
— Как миленькие! Сели за вёсла и уплыли. Воля свистящих сосен превыше всего — так сказал дядя, — подтвердил кузнец. — Он мне ради шутки ихний оберег подарил, там где-то у жены в коробке валяется. Ну и? Разве можно желать первенцу лучшей жизни, чем прожил дядя Гуннар?
— Ты балбес. И дядя Гуннар твой, как я погляжу, тоже был балбес. Умер на славной гулянке! Велика честь! Запомни старую мудрость. Выруби её на своём дубовом лбу самым большим топором, какой найдёшь в долине. Помни всю жизнь. И пусть следуют ей твои потомки. — Брови Порна рухнули и снова пошли вверх. — И скот падёт, и близкие уйдут, люди смертны; но не умрёт доброе имя достойных. И скот падёт, и близкие уйдут, люди смертны; я знаю, лишь одно бессмертно — слава великих дел!
Торн бессильно вздохнул. Такое количество текста он не осилил бы и за всю полярную ночь.
Старик просёк это дело и быстро сменил помпезность на вкрадчивость:
— Мудрости тебе не хватает, кузнец! Знаешь, что сделал Один, дабы получить её?
— Один?
— Да, тот самый, что спас твоего сына…
— Не знаю, — насупился викинг.
— Он отдал собственный глаз, — Порн демонстративно оттянул нижнее веко.
— Бла-бла-бла! — Кузнец начинал багроветь. — Хочешь, выдирай себе глаз, выщипывай брови, подкрашивай реснички, а сын мой будет Гуннар. Женщины, несите пива! Да здравствует славный викинг — Гуннар Торнсон! Я научу его отбирать руду, ковать негнущиеся мечи с узорами, а когда придет время — мы вместе сложим новую плавильную печь!
— А я научу его тайным зубным заговорам, — растянул губы в блаженной улыбке сдавшийся Порн.
— Это ещё зачем? — нахмурился Торн.
— Как — зачем? Девушкам зубы заговаривать.
— А-а-а! — расхохотался молодой отец и обнял старика за плечи.
— А ты как хотел?! — лукаво оскалился заклинатель, — Хочешь, тебя научу?
Дверь отворилась, и выглянуло сердитое лицо Реи.
— Я те научу! Чё разорались-то? Дрова кончились, ну марш за хворостом!
ГЛАВА 2Мама Рея
Существуют саги,
В которых много влаги:
Ладьи, архипелаги
И океаны браги.
Имеются легенды:
«Беовульф и Грендель»,
«Невероятный Гэндальф
И волшебный пендель».
Существуют сказки
Про масленые глазки,
Золотые маски,
Раскованные пляски, Пирамиды Сета,
В которых много света,
Где думают об ЭТОМ
И зимой и летом.
Существуют мифы,
Истории и байки —
В них живут калифы,
Жрицы и бабайки,
Один Одноглазый
(Пьёт медок один),
Разум долговязый
И Пламен Славянин!
Шло время. Малыш рос. Зима сменяла лето. Когда Торн пропадал в походах, Рея рассказывала сыну длинные истории. В те долгие вечера жестокий ветер с воем затачивал скалы, бил в дерновую крышу, а фьордские пони философски жевали сено[17]. В котле варилась селёдка, домочадцы сидели по лавкам: женщины чинили льняные туники, юноши и старики беседовали о дальних странах, а Рея взяла на себя роль сказительницы:
— Я хочу рассказать тебе одну дивную историю о рабе по имени Пламен Славянин, — прошептала она на ушко семилетнему Гуннару. — Когда я была в твоём возрасте, мне поведал её твой покойный дедушка Сезар Велазен.
— Ух ты! — обрадовался сын и перестал мучить пленную зимнюю муху. — Что-то новенькое!
— У одного французского короля был сын. Когда принцу исполнилось восемнадцать, злые разбойники похитили его и отвезли в далёкий Константинополь. У юноши были рыжие волосы, поэтому все его называли Пламен Славянин — Огненный Раб. Принц ужасно уставал, таская тяжёлые камни наравне с могучими и выносливыми эфиопами и нубийцами. Его били кнутом, кормили постной похлёбкой без единого кусочка селёдки и не давали отдыхать. Но один эфиоп сжалился над Пламеном и сказал ему: «Я разобью твои цепи, а надсмотрщикам скажу, что ночью пришёл леопард и съел тебя, потому что ты был самый слабый».
— И они поверили? — не вытерпев, спросил маленький Гуннар.
— Поверили, — кивнула Рея. — Для убедительности чернокожие рабы расцарапали друг друга в кровь и съели самого толстого нубийца. Славянин бежал и вернулся в милую Францию. Старый король, не видевший сына больше года, давно считал его мёртвым, и, когда Пламен вошёл в замок и встретил своего отца, они расплакались.
— А разве викинги не разграбили замок французского короля?
— Дурачок, это было давно. Нет, не разграбили.
— А что было потом?
— Потом Пламен вернулся в Константинополь и выкупил рабов.
— И сделал своими рабами?
— Нет, — улыбнулась мама. — Предложил им выбрать между свободой и службой в гвардии его величества. Чёрные люди знали, что свобода не будет долгой — в Константинополе их снова сделают рабами, а служба в гвардии — почётное и хорошо оплачиваемое дело.
— Пламен молодец, — подтвердил малыш. — Я бы тоже взял их к себе в замок. Мама, а почему у нас нет замка?
— Потому, что нет. — Рея сунула ему миску с супом. — Поешь, а я буду рассказывать дальше. Увидев собственными глазами, как страдают люди, принц уже не хотел править страной. Светские приёмы, встречи с важными людьми и посланцами из других стран казались парню такими скучными, что он без конца, к негодованию своего отца, зевал и зевал.
— Я бы тоже зевал, не люблю посланцев, — высказался мальчик, деловито разглядывая содержимое миски. — Мам, а когда Огненный Раб начнёт драться с великанами? Мне скучно.
— Скоро, милый. Ведь Пламену тоже было скучно, и вот однажды принц вызвал чернокожих гвардейцев и сказал: «Я ненавижу рабство, и если вы любите свободу, как люблю её я, пришло время оседлать коней, взять мечи и покончить с этой гадостью».
— Так и сказал? Мам, а он точно не был викингом?
— Нет.
— А когда появятся великаны?
Рея рассмеялась:
— Не терпится тебе. Хорошо. Как только принц произнёс эти слова, содрогнулась земля, попадали деревья и перестали работать фонтаны в парке. — (Глаза Гуннара заметно увеличились.) — Кто-то шёл ко дворцу, сотрясая землю и задевая за небо.