Представьте себе ребенка на крыле.
Вообще-то Брит довольно часто представляла себе ребенка, когда описывали весовые ограничения для личных вещей на одного ДЭТА в месте заключения. 23 кг – вес маленького, трех- или четырехлетнего ребенка, так что, когда прибывали новые ДЭТА, она использовала это вместо склерозки: больше или меньше веса маленького ребенка? Потому что если на вид намного больше, они в любую минуту начнут брыкаться, как только заберут вещи.
Место заключения – не место проживания. Скорее, в том смысле, как умер отец Брит и все говорили о врачебном заключении – короче, это и все, что остается после твоей смерти.
Поэтому контора, где ей платили зарплату, казалась какой-то преисподней. Местом обитания живых мертвецов. Вратами преисподней были новые рядки живой изгороди в ящиках, расставленные спереди между парковкой и зданием, чтобы принарядить или, возможно, как-то смягчить это место для посетителей. Теперь каждый день, приходя на работу, а затем уходя в конце смены домой, она кивала этой ДМЗ между преисподней и остальным миром.
Привет, саженцы. (Пожелайте мне удачи.)
Пока, саженцы. (Прошел еще один день.)
Она заходила внутрь по инерции. Уходила по инерции. Инерция подсказывала, что она могла уйти. Она могла уйти в конце каждого дня (или утром, если работала по ночам).
Но она как бы всегда была здесь, даже если ее здесь не было. Хотя она могла уйти и в конце смены действительно уходила – мимо этих живых изгородей, через дорогу, через парковку, шагала по дороге к аэропорту на вокзал, садилась на поезд и добиралась домой.
Что тебя заставляют там делать? – спросила мать, когда она проработала две недели.
Я ОСИЗО на одном из ЦВСНИ, нанятых чопом СА4А, которое от лица ХО[22] руководит Весной, Полем, Усадьбой, Равниной, Дубом, Ягодой, Гирляндой, Дубравой, Излучиной, Лесом и еще парой других, – сказала она.
Бриттани, – сказала мать. – На каком языке ты сейчас говоришь?
Брит была не дура. Ей хорошо давались языки. Она без усилий успевала в школе по всем предметам. Хотела поступить в колледж, но сейчас они не могли себе этого позволить. Будем реалистами. Они никогда не смогут. Но мать из-за этого убивалась. Поэтому Брит никогда не жаловалась. Когда она приходила домой: Как дела на работе? Хорошо. Что ты сегодня делала? Всякое, ты же знаешь, как обычно. Потом слегка усмехаешься.
Лишь бы ты смеялась, – сказала мать. – Тяжелая работа и смех всегда идут руку об руку, как море и непогода.
Уж в это-то я врубаюсь, – сказала Брит.
Однажды мать сказала:
Бриттани, что такое ДЭТА?
Неужели она сказала это матери вслух? ДЭТА – словечко Торквила, так он их называл. Хотя не сказать, что неприятное. Торк был норм.
ДЭТА, – сказала ему Брит в первую свою неделю. – В смысле, реальное вещество. Ну знаешь, для отпугивания насекомых[23].
Угу, – сказал он.
Но тогда стебутся над нами, – сказала она. – Если ДЭТА – это они.
Угу, – сказал Торквил.
Если их называют ДЭТА, значит, мы – насекомые, – сказала она.
Угу, – сказал Торквил.
Кровососущие, – сказала она.
Угу, – сказал Торквил.
Она рассмеялась.
Угу, – сказал Торквил.
Торк был шотландцем, потому у него и смешное имя.
Я объясню, – сказал он. – В этой работе все отпугивает. И надо быть поосторожнее с ДЭТА. Может язык заплетаться, может сильно тошнить – это нейротоксин, мгновенно проникает под кожу. Онемение, кома. Просто предупреждаю пораньше, чтобы ты могла отследить у себя симптомы, Британия.
Бриттани, что такое ДЭТА?
Ну, знаешь. (Смех.) Слэнг такой. Сокращенно «детали».
А как дела на работе?
Хорошо.
Что ты сегодня делала?
Как обычно. Всякое. (Смешок.)
Лишь бы ты смеялась. Тяжелая работа и смех…
Мать снова повернулась и смотрит круглосуточный новостной канал. Как и каждый день, она качала головой над тем, что происходит.
В мире столько дестабилизирующих событий, – сказала она.
Это просто новости, мам, – сказала Брит. – Все это фуфляк.
Новости всегда казались матери важными. В наши дни все знают: нам не показывают того, что происходит в действительности. Все, кроме матери. Она по-прежнему верила в телевидение. Старики верили.
Интересно, что там в мире происходит, – сказала она.
Мать понятия не имела о реальном мире. Тяжелая работа, смех. Не то чтобы на работе мало смеялись. Сами ДЭТА смеялись так, как будто что-то сломалось, а некоторые ОСИЗО смеялись над ДЭТА, и этот смех задевал за живое – смех-угроза. Обычно было много шума: смех, плач, хлопанье дверей, стук дверей, крики. Если только ты не на осмотре, на ресепшене или в комнате для посетителей. Пусть смеются, пусть плачут, пусть ждут – вот что говорил Торк, когда ДЭТА смеялся как сумасшедший, уж пусть подождут: в этом месте, первоначально предназначенном для задержания на 72 часа максимум, некоторые люди находились годами – по много-много лет.
Семьдесят два часа? Трое суток.
Большинство из них находились здесь минимум несколько месяцев.
Привет, саженцы.
Пока, саженцы.
День за днем.
Но в тот день… Все было другим.
Жутковатая тишина.
Никто не смеялся. Никто не плакал. Никто – ни ДЭТА, ни ОСИЗО – не хлопали дверьми.
Прошел слух.
Говорили, что в центр вошел ребенок – девчонка в школьной форме.
Во-первых, это невозможно. Никто не может просто так войти в этот или любой другой центр. Невозможно, и точка. Здесь не самый строгий режим, но вас все равно должны обыскать, проверить, сфотографировать, проверить, выдать бейдж для посетителя на шнурке, проверить, осмотреть, снова проверить, потом арочный металлодетектор, двери, заборы, двери, еще три проверки, а затем последняя проверка на ресепшене крыла.
Разлетелась весть, что ребенок точно так же вошел – и вышел – в четыре других ЦВСНИ.
Вранье, – сказала Брит. – Фейковые новости.
Потом она увидела туалет в комнате, где находились турецкий ДЭТА Аднан и польский ДЭТА Томек.
Потом некоторые другие туалеты на крыле Б.
Они были чистейшими.
Это типа такая первоапрельская супершутка? – сказала она Дэйву. – В сентябре, блядь? СА4А устроили какой-то тест?
Дэйв не видел девчонку своими глазами, но слышал кое-какие слухи. Он пересказал их Брит за кофе. Потом после обеда она была в комнате для посетителей и услышала другие слухи от Расселла, который считал, что, раз она это сделала, значит, они – кучка полнейших лохов.
Прошел слух, что девчонка, врубитесь, позвонила еще в дверь борделя в Вулвиче, пробралась туда и вышла обратно живой и нетронутой.
Что, даже в школьной форме? – спросила Брит.
Они с Расселлом заржали как лошади.
Прошел слух, что продажную полицию вызвали сутенеры. Приезжайте и арестуйте ее. Заберите ее, – сказали они. – Умоляем. Она разорит нас нахрен. Просто она пробралась туда и за полчаса прошла через несколько комнат, отговаривая клиентов от того, чем они как раз занимались, – что само по себе прикольно, – а потом заставила чувака у входной двери отпереть ее, и пятнадцатилетние подростки и девочки еще младше вырвались на волю и помчались со всех ног, спасая свою жизнь.
Ага.
Ну ясно.
Еще прошел слух, что один ДЭТА-членовредитель, эритреец из крыла В, Брит его не знала, поднял голову и обнаружил девчонку у себя в комнате, которая просто стояла там, как видение, как ебучая Дева Мария (Расселл). Членовредитель из Эритреи сказал ей, в этом месте, где меня держат, такая безысходность, так зачем же мне жить? Одна лишь боль не дает мне умереть. Тогда школьница сказала что-то в ответ, хоть он никому и не признался что, и теперь он стал другим человеком. Расселл и Брит минут десять придумывали, чтó она ему там сказала, – всякую похабщину. Бред, – сказала Брит. – Как она вообще добралась до крыла В, и никто ее не вышвырнул? У нее крылья, – сказал Расселл. – Пролетела как ангел, с крылышками от маленьких подростковых прокладок на пятках.
Еще прошел слух, что мать девчонки была ДЭТА в Лесу, что ХО забрал ее мать на улице, потому что она подала документы в универ – она выросла здесь, но у нее не было паспорта, и ХО забрал ее прямо на улице, она выскочила на десять минут, сгоняла в «Эзду»[24], без пальто, сумка с покупками осталась на тротуаре, когда ее забрали. А потом эта девчонка проникла в Лес, после того как мать пробыла там пару недель, и девчонка встала там и сказала чувакам на воротах, чтобы они разобрались с этим сегодня же вечером, заставили ОСИЗО отпереть комнату матери, затем отпереть подразделение, а потом отключить систему и выпустить ее мать.
Так они и сделали, – сказала Брит. – Мы бы все так сделали. Просто надо вежливо попросить.
Они с Расселлом заржали как лошади.
Но…
Послушай…
Говорят…
В Лесу образовалась внутренняя брешь, и некоторые люди вышли, а никакой видеозаписи не было. Однако на записи с камер видеонаблюдения напротив главных ворот видно, как какая-то женщина среди ночи выходит из Леса, а с ней еще несколько других.
Брит засмеялась. Похлеще комедии. Она все смеялась и смеялась. Она смеялась так долго и так громко, что посетители по всей комнате повернулись и уставились на нее. Пришлось подавить смех.
Затем она вернулась в комнату – проследить за тем, чтобы ни один ДЭТА никого не касался и не сидел рядом. Сидеть рядом с родней запрещено.
Но бредовые слухи разрастались и разрастались весь день.
Они разнеслись по всему блоку Ж.
Одна из секретарш подслушала за дверью, что девчонка сказала руководству.
Она была там максимум минут десять, сказала Сандра (секретарша Оутса) Брит и нескольким другим (плюс Торк – почетная девочка) в женском туалете для персонала.
Сандра говорила шепотом, хотя двери всех кабинок были открыты и там больше никого не было.