Как Британия? – говорит девочка.
Ну, типа того, – говорит Брит. – Но все называют меня Брит.
Я тоже название места, – говорит девочка. – Город в Италии. Вообще-то вы даже не одно название, а почти что название двух разных мест – Британии и Бретани.
Все дело в том, э, что моя мать, представляешь, я не вру, ходячий учебник географии, – говорит Брит. – Не смейся. Это правда. Большую часть детства моя мать провела в школьном шкафу. Она просидела там целую вечность, мечтая, чтобы этот шкаф открыли. Ей отчаянно хотелось, чтобы ее саму тоже открыли и прочитали – особенно тот, кто полюбил бы ее рассказы и узнал множество новых фактов о мире, которые она хранила внутри. Ее распирало от карт, географических названий, координат стран и городов и сведений о деревьях и образовании облаков, она еле удерживала в себе все эти факты и цифры о реках, долинах, горах, равнинах, морях, эрозии – вот это все.
Значит, она уже больше не учебник по географии? – говорит девочка.
Брит представляет свою мать сейчас дома.
Круглосуточный новостной канал. Интересно, что там происходит.
Она сейчас на пенсии, – говорит Брит. – Она, э, слегка замшелая, как говорят в книжках.
Жалко, наверно, – говорит девочка. – Ваша история немного трагична.
Так и есть, – говорит Брит.
При этом она понимает, что сама готова расплакаться над собственной нелепой историей о своей матери.
Она таращит глаза, стараясь сдержать слезы.
А еще ей немного стыдно. Ее мать, дурацкая история. Ее мать со всей этой сложной сменой красок на лице и шее, когда она что-то чувствует. Ее мать со всеми этим бесящими привычками, хотя Брит и знает, что никакие они не бесящие, а бесят одну лишь Брит, потому что Брит – ее дочь.
От одной мысли, что мать – раскрытая книга, которую кто-то держит в руках с добротой, Брит хочется плакать.
Как она вообще выбралась из шкафа? – спрашивает девочка. – Как книги рожают? Как книга родила вас? Почему вы не книга? А ваш отец? Он тоже учебник географии? Или он другой учебник – учебник истории? Математики? Поэзии? Чем это делает вас?
Нет, теперь твоя очередь, – говорит Брит. – Расскажи историю о ком-нибудь. Например, о матери. Я рассказала о своей. Это необязательно должна быть твоя родная мать. Подойдет любая.
Девочка качает головой.
Моя история утонула в море, – говорит она. – Конец.
Твоя мать? – говорит Брит.
Девочка жалобно смотрит на нее.
Твой отец? – говорит Брит.
Девочка жалобно смотрит на нее.
Кошмар, – говорит Брит.
Девочка жалобно смотрит на нее.
Это правда? – говорит Брит.
Правда, если вы хотите от меня это услышать, – говорит девочка. – Но реальная история в том, что я не собираюсь вам ничего рассказывать. Вы можете, сколько вам влезет, сидеть в удобном пластиковом кресле, повторяющем форму тела, со встроенным отверстием для вашей колы, в теплом многозальном кинотеатре своих предубеждений и думать при этом все, что вам заблагорассудится.
Ни фига себе, – говорит Брит. – Ну ты даешь. Где ты научилась так говорить?
Опять ваша очередь, – говорит девочка. – Продолжайте. Поразите мои предубеждения.
Ага, но твоя история слишком уж коротка, – говорит Брит.
Это короткая история, – говорит девочка.
Затем Брит и девочка пересаживаются на двухместное сиденье, чтобы пара с детьми могла сесть вместе: семья выходит в Ньюкасле, и в вагоне снова становится тихо. По нему проходит контролер. Он говорит Брит, что не будет штрафовать ее в этот раз, но чтобы больше так не делала. Он спрашивает, где она садилась. Разрешает купить билет по обычной цене, расплатившись карточкой, и улыбается перед уходом.
Он даже не взглянул на девочку, не то что спросить, есть ли у нее билет или кто за нее заплатит.
Брит удивленно смотрит на девочку, когда за ним со свистом закрывается дверь.
Ловко у тебя получилось, Флоренс, – говорит она.
Я же ничего не сделала, – говорит девочка.
А у тебя билет вообще-то есть? – говорит Брит.
Иногда я бываю невидимой, – говорит девочка. – В некоторых магазинах, ресторанах, билетных очередях или супермаркетах и даже в местах, где я вообще-то говорю громко, например, спрашиваю что-то на вокзале или типа того. Бывает, люди смотрят сквозь меня. Особенно некоторые белые иногда смотрят сквозь молодых людей, а также черных и смешанной расы, как будто нас нет.
Это могло бы объяснить, как ты проникла в кабинет нашего босса в прошлом месяце, – говорит Брит.
Теперь, когда они смотрят в одну сторону, поднять этот вопрос на удивление легко. Когда девочка сидела напротив, что-то мешало Брит спросить. Но теперь, когда они не смотрят друг на друга в упор, а обе смотрят вперед, она может сказать напрямик:
Это же была ты, да?
Девочка отворачивается к окну, снова напевая старинную песню, теперь уже «Ясеневую рощу»[33], и листая свою тетрадку.
Это объясняет, как ты прошла мимо ресепшена – так мы называем проходную – и через сканеры, – говорит Брит. – Для человека это считается невозможным. Но теперь я догоняю. Ты была невидимой.
Девочка смотрит в окно.
Но больше всего мне хочется узнать вот что, – говорит Брит. – Мы все хотим это узнать. В смысле, на работе. Потому что нам очень многое хочется ему сказать, а у нас никогда нет возможности. Что ты ему сказала?
Девочка все так же сидит к Брит спиной. Она молчит.
Ну, я не знаю, знаешь ли ты об этом, – говорит Брит. – Но что бы ты там ему ни сказала, они действительно провели уборку. В тот же вечер вызвали уборщиков, и они очистили туалеты паром. Ну и денек был, после того как они все там почистили, – говорит Брит. – Как говорит мой друг Торквил, в центре был всего один похожий день, когда все, включая персонал, были такими, э, не могу подобрать слова.
Чистыми, – говорит девочка.
Ага, – говорит Брит.
Неужели это все, что они сделали, – говорит девочка, не оборачиваясь. – Почистили туалеты.
Она произносит это не в форме вопроса. Но Брит на 99,99 % уверена, что едет на поезде с девчонкой, которая перехитрила систему.
Брит не показывает эмоций. Она меняет тему. Стучит по школьной тетрадке в руках у девочки.
«Сотрясение воздуха», – говорит Брит. – Школьная.
Ну, не совсем, – говорит девочка. – Это подарил мой… один мой знакомый. Просто мне иногда приходят мысли, и ему показалось, что я должна их записывать.
Девочка показывает Брит, всего на долю секунды, первую страницу, вверху которой, под подчеркнутыми словами Твоя тетрадь для сотрясения воздуха, кто-то написал ПОДНИМИ МОЮ ДОЧЬ ВВЕРХ, и несколько рукописных строк ниже.
А можно помедленнее, чтобы я рассмотрела? – говорит Брит.
Нет, – говорит девочка.
Что там еще написано? – говорит Брит.
Сотрясение воздуха, – говорит девочка. – Личное сотрясение воздуха.
Голос в репродукторе сообщает, что они скоро прибывают в место под названием Берик-апон-Туид.
Вот-вот Шотландия, – говорит Брит.
Но у меня же нет паспорта, – говорит девочка.
А он тебе и не нужен, – говорит Брит. – Только не для этой границы. По крайней мере, пока.
Что значит «пока»? – говорит девочка.
Ну, Шотландия и Англия, – говорит Брит. – Это как бы само собой.
Что само собой? – говорит девочка.
Разные страны, – говорит Брит.
Мы сможем ее увидеть? – говорит девочка.
Шотландию? – говорит Брит.
Разницу, – говорит девочка.
Она прижимается к окну.
Вообще-то, мы, кажется, уже в Шотландии, – говорит Брит.
Не заметила никакой границы, – говорит девочка. – Вы заметили? Не замечаю никакой разницы.
Когда-то в прошлом, – говорит Брит, – никаких паспортов вообще не было. Люди могли ездить куда угодно. Причем это было не так уж давно.
Вам это рассказал ваш отец – учебник истории? – говорит девочка.
Мой отец, – говорит Брит. – Учебник истории. Когда я расскажу это матери… Она будет ржать как лошадь.
Девочка поворачивается на сиденье и начинает:
Если бы мы говорили, например, не «граница разделяет эти страны», а что-то наподобие… наподобие того, что ваша мать – это учебник географии… что, если бы мы говорили: моя мать – это две разные страны, а мой отец – граница?
Такое никогда бы не прокатило, – говорит Брит. – Матери начали бы горько жаловаться на изоляцию. Отцы заявили бы, что будут расширяться, пока не станут размером со страны по обе стороны от них. Возникли бы совершенно новые виды бракоразводных процессов.
А ваши родители развелись? – говорит девочка.
Это личное, – говорит Брит.
Что, если, – говорит девочка, – мы говорили бы не «эта граница разделяет эти места», а «эта граница объединяет эти места»? Эта граница удерживает вместе эти два очень интересных разных места. Что, если бы мы объявили пограничные посты местами, – послушайте, – пересекая которые получаешь двойные возможности?
Звучит наивно, – говорит Брит. – В очень многих смыслах.
Мне двенадцать, – говорит девочка. – Чего же вы ожидали? Но послушайте. Просто скажите. Скажите. Вместо того чтобы доказывать, кто вы, при помощи бумажной книжечки, подводя к экрану свой глаз, при помощи отпечатка вашего пальца или информации о вашем лице, – вместо этого вы могли бы доказать, кто вы, при помощи того, что видите своими глазами, делаете своими руками и…
…при помощи гримас, которые можно корчить своим лицом, – говорит Брит. – Началась бы всеобщая война. Сверниязыковые войны.
Что еще за Сверниязыковые войны? – спрашивает девочка.
Войны против тех, кто умеет сворачивать язык из-за генетической предрасположенности, – говорит Брит. – Их будут атаковать люди, которые генетически этого не могут. И/или наоборот. Так или иначе будет война. А ты умеешь сворачивать язык?
Девочка пробует. Брит смеется и показывает.
Ага, но если вы это умеете, а я нет, я же не хочу из-за этого идти на вас войной, – говорит девочка.