Но что случится, если этот ресурс иссякнет? – говорит он. – Такая модель не может работать долго.
Иногда она не работает от слова совсем, – говорит она. – Иногда все идет абсолютно не так, как надо. Но мы все улаживаем. Обычно мы находим другие ресурсы. Один из наших недавно перезаложил дом. Так мы разжились халявой. Когда она кончится, подумаем еще. Мы знаем, что нам везет. И распространяем свое везение вокруг. Мы организованны.
Как насчет полиции? – говорит он. – Охранные предприятия?
Закона мы не нарушаем, – говорит она. – Помогать людям, которым нужна помощь, – это не противозаконно, по крайней мере пока. И если даже когда-нибудь найдут способ заявить, что мы занимаемся чем-то нелегальным, разницы никакой. Мы все равно будем это делать. Волонтеры по всей стране. В масштабах страны мы пытаемся изменить невозможное, по одному дюйму за раз пройти все тысячи миль к возможному, и поверьте, есть тысячи тысяч людей, если воспользоваться вашим названием, готовых помочь.
А если по совести? – говорит он. – Вас же, скорее, человек тридцать пять, а не тысяча тысяч?
Ну, мы еще новички, – говорит она. – Только раскручиваемся. Но многим людям очень не нравится то, как обходятся с другими. Многие хотят что-то сделать, чтобы это исправить.
Люди больше не могут жить вне поля зрения, – говорит он.
И все же многие живут, – говорит она.
Жизнь людей больше не может оставаться незапротоколированной, – говорит он.
Мы работаем над тем, чтобы изменить протоколирование жизни, – говорит она. – Вы знаете об этом. Вы тоже над этим работаете. Вот почему вы здесь протоколируете мои слова.
Он качает головой.
Даже если и так, то, что вы делаете, это утопия, – говорит он. – Несбыточная мечта. Вас разгромят в считаные минуты. Это сказка для детей. Волшебная сказка.
Да, – говорит она. – Вы правы. Мы и есть волшебная сказка. Народная сказка. Я не хочу, чтобы это звучало хоть сколько-то выспренне. Эти сказки глубоко серьезны, все они – о преображении. О том, как нас меняют вещи. Или заставляют измениться. Или учат меняться. Над этими-то переменами мы и работаем. Мы тоже серьезны.
Она наливает ему еще виски из бутылки в шкафчике грузовика, на полу которого они сидят вдвоем в весенних сумерках.
Эта бутылка была у вас в грузовике в тот день, когда мы сюда приехали? – говорит он.
Единственный напиток на всей площади, – говорит она.
В тот день я бы не отказался, – говорит он.
Ну и денек был, – говорит она. – Обычно к нам так не приходят – ну вот, как вы с нами столкнулись. Мать той девочки. Обычно люди не выбираются обратно, после того как их проглотит система. В тот день вы испытали на себе отклонение от нормы. Но затем порой случается невероятное, вопреки прогнозам, и дверь открывается – на малюсенькую щелочку. Мы помогли группе женщин, на выручку которым пришла та девочка. Бог знает как она это сделала – в смысле, каковы шансы? Они сами и есть шанс. Вот кто они. Ты пытаешься не упустить его. Упущенный шанс – заглубленная жизнь.
Но я не знаю, как этой малышке удалось вызволить свою мать и других женщин оттуда, где они находились. Этого я не понимаю. Главное, я, хоть убей, не пойму, никто из нас не может понять, почему ей показалось уместным привести сюда СА4А. Такая откровенная жертва.
Я решил, что они подруги или родственницы, – говорит он. – Подумал, вы просто по-дружески подвозите людей, как подвозили меня. И… можно спросить?
Валяйте.
Вы так и не знаете, что случилось? – говорит он. – С ребенком и с матерью? Когда я встретился с девочкой, я понятия не имел, что происходит. Я был так поглощен собственной драмой… Но эта девочка, с таким бременем на плечах – бременем собственной истории, и все же… Она остановилась, чтобы помочь мне с моей историей.
Олда качает головой.
Конца этой истории мы не знаем, – говорит она.
В кармане его пиджака – ручка из «Холидей Инн».
Он будет носить ее в карманах всех своих пиджаков и пальто всю оставшуюся жизнь.
Через пять лет, когда он наконец разыщет девочку – Флоренс, ставшую уже девушкой, первым делом он достанет из внутреннего кармана пиджака эту ручку и покажет ей.
Но сперва нужно разобраться с ближайшими перспективами.
К примеру, с этой.
На адрес Ричарда приходит конверт – от поверенного. Внутри – старинная книга, завернутая в папиросную бумагу.
В письме говорится, что книга была отписана Ричарду согласно завещанию покойной Патрисии Хил.
Сборник рассказов Кэтрин Мэнсфилд. Издательство «Констебл», 1948. Синий твердый переплет, золотые буквы выцвели и осыпались на корешке. Послевоенная бумага эпохи пайков – пожелтевшая, тонкая, шершавая на ощупь. На обратной стороне титула – надпись девичьей рукой: Патрисия Хардимен.
Пару недель она просто лежит на столе, и он видит ее ежедневно, проходя мимо.
Как-то после обеда он открывает книгу наугад ближе к началу. Читает прикольный, язвительный рассказ о буржуазии, устраивающей званый ужин. Персонажи карикатурные, уязвимые, поглощенные собой и исполненные самомнения, сами выдумывают для себя истории собственной жизни. Тем временем в саду вовсю цветет груша. Она стоит там, тяжелая от цветов, ошеломляюще прекрасная, и ей нет никакого дела до людей, которые на нее смотрят, любуются ею, просто что-то думают о ней или даже не замечают ее, – нет никакого дела до их реальности и их иллюзий, их побед и поражений, до осведомленности или невежества людей, считающих, что они могут владеть этим деревом.
Какой великолепный рассказ.
Лишь только закрыв книгу и перевернув ее в руках, он впервые замечает надписанные страницы в конце.
Почерк Пэдди.
Он мысленно читает свое имя ее голосом.
Привет, Дубльтык.
Ее старческий почерк. Письмо начинается на третьей странице обложки и растягивается на все шесть с небольшим пустых страниц между обложкой и текстом, вплоть до самой последней страницы последнего рассказа, заключительного слова книги прописными буквами: КОНЕЦ.
Он встает. Наливает себе выпить.
Садится и открывает книгу с конца.
Привет, Дубльтык.
Всю Ирландию занесло снегом, да и Лондон, ей-богу, тоже.
Поджилки трясутся, как ты сказал сегодня перед уходом.
(И не говори, что я никогда тебя не слушаю.)
Когда я получила свою первую зарплату в 1948-м, за первую неделю работы девочкой на побегушках на студии «Лондон Филмз», пока выпускали в прокат «Красавчика принца Чарли» (полный провал – какая жалость), я пошла прямиком в «Фойлз» на Черинг-кросс-роуд.
Эта книга – первое, что я купила для себя на свои деньги.
Теперь она твоя.
Вот кое-какие сведения для твоего «Апреля».
Прежде всего, конечно, Кэтрин Мэнсфилд однажды дала обещание своей подруге и верной партнерше Иде Бейкер. «Когда я умру, то докажу тебе, что загробной жизни не существует», – сказала она. Ида спрашивает: «Как?» А Кэтрин отвечает: «После смерти я пришлю тебе могильного червяка в спичечном коробке».
Она говорит это, зная, что мягкосердечная Ида будет верещать без умолку, и та верещит, она визжит: «Я не хочу, чтобы ты присылала мне червяка», потому Кэтрин говорит ей: «Ладно, вместо червяка обещаю прислать в спичечном коробке уховертку».
Вот так. Через несколько месяцев Кэтрин Мэнсфилд умирает – все там будем. Ее подруга убита горем. Она добирается до сельского дома, где жила в каком-то там месте, прошло много недель после смерти Кэтрин М., Ида устала как собака, ей грустно и холодно, она идет зажечь газ и заварить чаю, берет спичечный коробок, а спичек в нем и нет.
Но там что-то все-таки есть.
Она открывает его.
Уховертка.
Теперь Рильке, у него было аж несколько загробных жизней, которых хватит на целый спичечный коробок с уховертками.
Графиня по имени Нора переводила поздние элегии Рильке с немецкого на английский. Она переписывалась с Рильке по поводу спиритизма незадолго до его смерти (а не после, ха-ха). Поэтому она считает, что будет неплохо встретиться с медиумом, кстати довольно известным, чтобы поговорить с умершим Рильке очно.
Медиум говорит: «Есть кто-нибудь?» И на спиритической доске прочитываются буквы «Р-И-Л», и да, это сам мертвец поднимается из могилы, чтобы сказать графине Норе, что хочет поработать с ней над ее переводами.
Короче, мертвый Рильке и графиня встречаются на нескольких сеансах, и он говорит ей, какие слова и фразы хочет поменять в ее переложениях.
Затем он поздравляет ее с тем, что ее английские стихотворения очень близки к его оригиналам, и рассказывает, какая для него честь с ней работать.
Гмм.
Сама люблю такие вот жутики: мы с тобой как раз сегодня говорили, что они жили очень близко друг от друга, Кэтрин М. и Рильке, и ни разу не встретились, а если и встречались, то, вероятно, так об этом и не узнали. Но после твоего ухода я полезла из-за тебя в интернет и нашла письмо Рильке: он был еще в Сьерре в Швейцарии, и письмо датировано 10 января 23-го года – это на следующий день после смерти Кэтрин М. в Фонтенбло, Франция.
Он пишет в нем другу, как его потрясло чтение по-немецки романа Д.Г. Лоуренса «Радуга». Он в восторге от книги, и после ее прочтения в его жизни открылась новая глава.
При этом я знаю, что Кэтрин М. дружила с Лоуренсом и его женой Фридой, и однажды она рассказала им по секрету пару эротических историй из своей молодости. Наверняка что-то очень близкое к историям из ее собственной жизни – я хочу сказать, настолько близкое, что она очень разозлилась, когда прочитала это сама, – просочилось в образ одного из персонажей «Радуги».
В общем, представляешь, кого Рильке наконец встретил? Ну, по крайней мере, в художественной форме.
У меня осталась для тебя всего одна загробная жизнь, и я знаю, что выбешу тебя, Дубльтык, этой последней жизнью после смерти. Иногда я говорю с тобой о Чаплине, только чтобы увидеть, как ты любезно притворяешься, будто тебе все равно, когда я о нем говорю.