Хорошо хоть, – думает Брит, – это поется на тайном языке, и никто не обязан заморачиваться по такой высокомерной шняге на английском или вообще задумываться над ней хоть на долю секунды.
Баба снова затягивает песню, будто они застряли в каком-то отвратном пабе при царе Горохе.
Уильям-Кузнец, – говорит Флоренс. – Хочу впредь называться Флоренс-Кузнечихой. Поэткой, философкой и браконьеркой. Кто такой браконьер?
Тот, кто бракует коней, – говорит Брит.
Тот, кто одним лишь взглядом приручает оленей или рыб, которые ему не принадлежат, – говорит баба.
Брит смеется.
Флоренс-Кузнечиха. И не говори. Это ты и есть. Та еще Флоренс-Кузнечиха, – говорит Брит.
Ее уже достало служить подлокотником режиссеру, от которого за версту разит стариканом. Она нехило подталкивает его рукой и локтем, как будто фургон сворачивает за угол.
Режиссер просыпается и отодвигается.
Сработало.
Но потом они с бабой-водилой снова начинают трындеть друг с другом, будто они друг на друга запали или типа того. С виду у обоих все давно позади: он выглядит древним старцем – кстати о Седом. Ей максимум пятьдесят, но за нее стыд берет – такая она вся противная для своего возраста, а Брит с Флоренс типа вообще нет в фургоне…
она: кажется, я знаю очень хорошее место, где вы могли бы попрощаться со своей подругой ля-ля тополя очень древнее место стоячие камни древнее место погребения очень красивое
он: похоже, это как раз то, что нужно
она: только вот там становится все оживленнее, с тех пор как начали снимать «Чужестранку»
он: что за «Чужестранка»?
она: телесериал о путешествиях во времени вы не знаете «Чужестранку»? ну и ну все знают «Чужестранку» вы вообще откуда свалились? ля-ля навеяно Клавой сейчас столько машин что иногда трудно домой добраться или припарковаться у своего дома и теперь туда ходят проводить спиритические сеансы и вызывать умерших персонажей из «Чужестранки»
он: спиритические сеансы чтобы вступить в контакт с мертвыми вымышленными персонажами?
она: эге знаю
(Смех)
он: и получается? вымышленные персонажи присылают сообщения с вымышленного неба?
она: без понятия
он: как бы ей хотелось чтобы очень захотелось чтобы все это ее рассмешило и она сказала что-нибудь очень философское о человеческой природе а затем вероятно пошла бы и составила список всех персонажей которым ей самой хотелось бы задать вопросы а потом поехала бы туда и задала их ля-ля ей-богу поразительно спиритические сеансы для общения с мертвыми вымышленными персонажами
она: только в горах да? где мы встречаем всех сотней тысяч приветов это наш девиз теплый прием даже для призраков эге даже для призраков воображаемых людей
он: вы очень разносторонний народ
она: согласна
(Смех)
он: красивые запоминающиеся песни полагаю это ваш родной язык?
она: нет ходила в вечернюю школу захотелось выучить язык на котором говорили мои предки двести лет назад а потом им запретили на нем говорить вообще-то это не мертвый язык он живет и здравствует ля-ля не выбрала его в школе потому что пришлось бы слишком много заниматься казался чересчур трудным ля-ля пять лет курсов и теперь я могу на нем петь а это уже кое-что
…ну хотя бы адское пение на стремном языке (Брит никогда в жизни ничего подобного не слышала – даже в Весеннем доме со всеми его языками, а это ужасное чувство, когда не говоришь на языке и при этом не отвечаешь за человека, который на нем говорит, или не стоишь выше его, и он может говорить вообще что угодно, а ты вообще ни хуя не въезжаешь и не имеешь права сказать ему, чтобы заглох, или просто не обращать внимания), слава богу, прекратилось.
Хотя бы песни о том, как твои шаги преследуют тебя, куда бы ты ни шла, и о том, что они в разы больше тебя, закончились.
Наверно, дети, родившиеся в этой стране, наслушавшись в детстве такой вот шняги, остаются потом психованными на всю жизнь.
Ну а если нет, то, наверно, они фантастически приспособлены, когда с ними происходит что-то невероятное.
И хотя бы теперь сама Брит перестала о чем-либо сожалеть.
Ее сильно удивило, как некрасиво она ведет себя с другими, даже не задумываясь об этом, и как она теперь жалеет о том, что некрасиво ведет себя с другими.
Но она единственная в этом фургоне прикрывает Флоренс спину. Хорошо, что здесь Брит. Все остальные даже не обращают внимания – все, кроме Брит. Во время пения Флоренс была словно сжатая пружина, как по-гейски выражается Торк, когда пытается описать напрягшегося чувака. Теперь они говорят о какой-то музыкальной машине из прошлого, но никто из них не заметил, что Флоренс все больше и больше нервничает.
Тем не менее Флоренс говорит о ней приятное, когда мужик рассказывает историю изобретателя этой машины. Флоренс говорит:
Бриттани – тоже изобретательница, у нее очень хорошие идеи, как делать всякие штуки.
Они не слушают и не слышат ее. Но Брит себя слышит.
Вчера ночью в «Холлидей Инн», перед тем как пойти в свой номер, Брит дает Флоренс часть шоколада, купленного для обеих в коридорном автомате, и выясняет, все ли устраивает девочку в ее номере.
Тебе что-нибудь нужно? Хочешь, чтобы я рассказала тебе на ночь сказку? – говорит она.
Брит спрашивает не то в шутку не то всерьез. Ведь так обычно делают, укладывая ребенка спать?
Действуй по программе, близкой к подростковой, Бриттани, – говорит Флоренс.
Много теряешь, – говорит Брит.
Почему? Что же я теряю? – говорит Флоренс.
Я бы рассказала тебе на ночь сказку. Теперь ты уже никогда не узнаешь, какую историю я бы тебе рассказала, – говорит Брит.
Вообще-то у меня есть история для тебя, – говорит Флоренс. – Нет, не совсем история. Скорее, вопрос.
Я слушаю, – говорит Брит.
Что такое беженский шик? – говорит Флоренс.
Не знаю, – говорит Брит. – Это что, вопрос на засыпку?
Нет, – говорит Флоренс. – Я серьезно хочу узнать, что это такое.
Название группы? – говорит Бритт.
Эти слова я увидела на полу автобуса, – говорит Флоренс. – Они были на первой странице одного из тех журналов, что выходят вместе с газетами по выходным. Там была фотография с людьми в одежде, и на ней были написаны слова: беженский шик. И я задумалась: я и сама уже начинаю переживать, что встану завтра утром, а у меня нет чистого сменного белья, поэтому мне стало интересно, каково это – никогда не знать, что случится с тобой дальше, или не иметь возможности помыться и узнать, найдется ли чистое место для сна, а на следующий день все сначала.
Заговариваешь мне зубы всей этой левацкой кликушеской болтовней? – говорит Брит.
Флоренс поводит глазами.
Или это манипулятивная попытка заставить меня постирать за тебя одежду? – говорит Брит. – Тебе же двенадцать. Для сказок на ночь уже взрослая, а стирать свои трусы еще маленькая? Постирай их сейчас и повесь вон там на батарее с полотенцами. До завтра высохнут.
Я просто спрашиваю: что это такое? – снова говорит Флоренс. – Что такое беженский шик?
Брит поворачивается к девочке спиной, прислоняется к столу с телевизором и закрывает руками лицо, словно не хочет чего-то видеть.
Какого хера я здесь делаю? – говорит она.
Вы моя частная охранница, – говорит Флоренс. – Охраняете меня от лица СА4А. СА4А с тобой, СА4А для тебя, СА4А вместе.
Это слоганы СА4А. Они на постерах, развешанных по всему центру, чтобы каждый, кто прочитает, знал о политике СА4А – равенство подхода для всех независимо от пола, расы и религии.
Задрачиваешь меня? – говорит Брит, не убирая ладони с глаз. – Только попробуй. Только попробуй надо мной прикалываться.
Нет, – говорит Флоренс. – И в мыслях не было. Просто говорю на одном из наших языков.
Зачем тебе частная охранница? – говорит Брит. – Тебе и так неплохо живется на свете. У тебя все схвачено. Занимаешься своими делами, и перед тобой все двери, блядь, нараспашку. Я тебе не нужна.
Нужна, – говорит Флоренс. – Как же вы не понимаете? Ведь это ясно как божий день.
Нет, – говорит Брит. – Не догоняю. Понятно?
Бриттани, мы очеловечиваем машину, – говорит Флоренс. – Действуй по программе очеловечивания машины.
Мы? – говорит Брит.
Да, – говорит Флоренс. – Я не могу сделать этого без тебя. Никто не может.
Брит все так же не убирает ладони с глаз.
Поясни, – говорит она из-под ладоней.
Ладно, в общем так, – говорит Флоренс. – Машина работает только потому, что, во-первых, люди заставляют ее работать, а во-вторых, люди позволяют ей работать. Так? Согласны?
Угу, – говорит Брит.
Потому я решила, что попробую использовать ее напрямую. Попрошу ее поработать на меня – для разнообразия, – говорит Флоренс. – И она согласилась. Вы согласились.
Ох, – говорит Брит, по-прежнему видя лишь внутреннюю сторону своих ладоней. – Ну и чем же ты мне отплатишь за эту работу, за которую мне в будущем по-любому светит дуля с маком?
Своим уважением, – говорит Флоренс. – Это ваша лепта. Наш долг перед обществом.
Да ты у нас просто мастерица слова, – говорит Брит.
Да, – говорит Флоренс. – Я собираюсь писать книги. Когда-нибудь вы прочитаете книгу, которую я напишу о вас.
Это обещание или угроза? – говорит Брит.
Флоренс смеется.
И не говорите, машина, – говорит она.
Брит наконец оборачивается, убирает руки с лица, смотрит прямо на Флоренс.
Потому что я в натуре не догоняю, – говорит она. – Почему ты выбрала меня? Меня, а не любого другого, кто сошел с поезда? На том поезде было навалом других сотрудников СА4А. Немало наших на пересменке, и все они в то утро тоже прошли мимо тебя. Так почему я? Что такого было во мне? Почему ты решила, просто взглянув на меня, что да, этот человек, а не тот или вон тот?
Бриттани, – говорит Флоренс.
Что? – говорит Бритт.