– Ну что ж… Поздравляю. – Она как-то потухла.
– На канале все жалеют, что вас нет. – Я попытался возродить ее интерес к разговору.
– Правда? Что-то не очень верится.
– Правда.
– Ну тогда передавайте всем привет, как вернетесь.
Какое-то время мы сомнабулически двигались в полном молчании.
В один момент я встретился с осоловевшими глазами Макарова, впившимися в нас с бессильной злобой.
– А вы зачем в Киеве? – Я приблизил губы к ее уху.
– А вы не в курсе? Весь инет об этом шумит.
– Я читал только, что вас пригласил Хороводский поучаствовать в выезде творческой интеллигенции в страну, изгнавшую пророссийских тиранов и убийц.
– Ну вот видите. А зачем тогда спрашиваете?
– Ваши спутники тоже участвует в этой акции? – Я чуть провел рукой по ее спине.
– Я не уверены, что хочу сейчас это с вами обсуждать…
– Юра. Меня зовут Юра.
– Вы полагаете, я не знаю, как вас зовут. – Она засмеялась. – Зря. Грех не помнить, как зовут сына такого знаменитого отца… Я, кстати, люблю это имя. Что-то в нем есть гордое. – Нина замолчала, давая мне время оценить важность только что ею сказанного.
– У вас тоже красивое имя. – Я избавлялся от чего-то закостеневшего и неуклюжего, прежде меня стеснявшего.
– А мне оно, между прочим, не очень нравится. Но ничего не поделаешь. Как назвали – так назвали. Может, подсядете к нам?
– А ваши ухажеры возражать не будут?
– Полноте. Какие они мне ухажеры? Друзья.
– Простите.
– Ну что, идем?
– Идем.
Я последовал за ней к столу, где Савкин и Макаров дожидались, когда я возвращу им их спутницу.
– Господа. Это мой коллега, журналист из Москвы. – Я мысленно поблагодарил ее, что она умолчала о моей фамилии во избежание лишних расспросов.
Савкин посмотрел на меня сквозь очки с вялым интересом, чуть приподнялся и протянул руку:
– Рудольф.
– Юрий.
Рука у Савкина поразительно маленькая. Почти как у ребенка.
Макаров склонил голову набок, с мерзковатой расплывающейся ухмылкой рассматривая меня, потом коротко кивнул. Рукопожатием он меня вызывающе не удостоил.
– Вы присаживайтесь. – Савкин засуетился, сглаживая неловкость. – Будете вина? – Он взялся за бутылку.
– Нет, спасибо. – Я поискал глазами официанта и подозвал его. – Вы рыбку мне сюда принесите. И воды еще.
Я не сразу определил, что Макаров пьян до крайности. Как только я присел за их стол, он разразился нравоучительным монологом о российском ТВ, обвинив его в тотальной лжи и подлости. Российских журналистов он называл не иначе, как холуями и слугами режима. Очевидно, все эти пассажи были рассчитаны на мою реакцию, но я не поддавался на провокации и сосредоточенно ковырял вилкой форель. Савкин поначалу кивал сочувственно, со всем соглашаясь, хотя лицо его выдавало: он явно был погружен в свои мысли и Макарова слушал невнимательно. Затем ему кто-то позвонил, и он вышел из-за стола, чтоб поговорить. Макаров же распалился не на шутку:
– Скажите, Юрий. Вас так ведь зовут?
Это он так показывал, что не в состоянии запомнить имя человека столь незначительного, к тому же с российского телевидения.
– Да. Меня зовут так.
Господи, чего он пристал ко мне?
– Так вот, Юрий. Нина представила вас как своего коллегу. Значит ли это, что вы сотрудник этого мерзкого и лживого канала «Ньюс», с которого так беспардонно уволили эту чудесную девушку? – Макаров прикусил верхними зубами нижнюю губу прищурился, по всей видимости, чтобы меня таким образом припугнуть.
– Да. Вы правы. Я работаю на этом канале.
– И как вы относитесь к возмутительному политически ангажированному увольнению Нины Деминой?
Как бы его урезонить поскорей? Только скандала сейчас не хватало.
– Я плохо отношусь к этому. Но со мной не советовались по этому поводу.
Нина во время макаровского монолога сидела с опущенной головой.
– Не оправдывайтесь, юноша. Нина, ты слышала? С ним не советовались… Если бы таких, как он, в Украине было бы большинство, Майдан бы не победил. Слава богу, украинцы другие. О, наш русский жалкий народ… – Макаров встал и схватил бокал с вином так резко, что чуть не пролил его содержимое на скатерть.
– Слава Украине! – проорал он раскатисто, на весь ресторан.
Изо всех концов зала поползло, множась каким-то жутким спецэффектом: «Героям слава, героям слава, героям слава…»
Я тоже поднялся, взял рюмку с коньяком и не очень громко, но так, чтобы и Нина, и Макаров слышали, произнес:
– Слава России!
Коньяк показался мне сладким, как микстурный сироп.
Макаров аж скривился от злости. Музыканты снова затянули медленную песню.
– Вы позволите… – Я встал и протянул Нине ладонь.
Певец метнулся к нам, схватил меня за локоть и дернул его на себя.
– Оставь ее в покое! – рявкнул он.
Я вырвался:
– Да пошел ты!
Я трудом удержался, чтобы не плюнуть в его перекошенную опухшую рожу.
– Я тебе сейчас… – Макаров поднял к лицу кулаки.
Тут Нина вскочила и почти приказала Макарову.:
– Виктор! Что ты делаешь? Уймись! Ты пьян. Нам пора идти…
– Сейчас. Только разделаюсь с твоим коллегой и пойдем. – Он обошел Нину, снова выставил вперед руки.
– Виктор! Ради меня… Не надо скандалов! Ну же… – Она вцепилась ему в пиджак сзади.
Моя кровь билась о стенки головы, как вода в закрытой кипящей кастрюле.
На нас уже пялились со всех столов.
Нина продолжала держать Макарова за пиджак.
Наконец он поддался и позволил ей себя оттащить от меня.
– Только ради тебя, Ниночка. – Он повернулся ко мне спиной, а затем через плечо бросил: – Еще встретимся.
– Пойдем. Пойдем, – торопила его девушка.
Он, чуть покачиваясь, шел рядом с ней. У самого выхода из ресторан попытался обнять ее за талию, но она уклонилась. Через несколько секунд откуда-то вынырнул Савкин, о чем-то поговорил с барменом за стойкой, что-то сунул ему и устремился вслед за Ниной и Макаровым.
Я стоял, как идиот, посреди ресторана и часто дышал.
Как я жалел, что все же не двинул этому кретину!
Теперь уж точно пора уходить.
Я рассчитался, оставив Костику хорошие чаевые. Однако это не смягчило его суровость по отношению ко мне. Очевидно, он винил меня в случившемся. Решил, что Макаров отстаивал честь Нины от приставучего наглеца. Ну да бог с ним, с Костиком!
В лифте мое разгоряченное воображение нарисовало инфернальную картину: это не я спускаюсь к земле, а она с огромной скоростью поднимается мне навстречу. Я вполне реально представил, как сталкиваюсь с ней, как меня подбрасывает вверх… Даже голова закружилась…
На улице ощутимо похолодало. Но воздух не бодрил, а погружал в вязкую влажную прохладу, тяжело пахнущую асфальтом. Чуть вдали, в сером мареве, возвышалась Святая София, перед ней застыл на коне Богдан Хмельницкий. Огни светофоров цветными пятнами оживляли мертвенную бледность фонарей. Голые парковые деревья в темноте боязливо словно жались одно к одному, сливаясь верхушками в неровные линии. Горизонта нигде не было…
Пока я шел до гостиницы, мне несколько раз попадались навстречу группы подростков в куртках с шевронами цветов украинского флага. Они беззастенчиво рассматривали меня, но не трогали. Кое-где я замечал разбитые витрины – подтверждения недавних мародерств.
Великий город точили черви глухой неприязни.
Я устал за сегодняшний день. В теле затаилась тяжесть, спина ныла, ноги болели. Мысли спотыкались и неуклюже сталкивались друг с другом. Никак не получалось избавиться от гадкого ощущения. И зачем я полез к этой компании? На что рассчитывал? Что Нина все бросит и будет общаться со мной? Для этого не имелось никаких предпосылок в нашем с ней прежнем общении, фактически мимолетном. Чего я добился своим демаршем? Стал участником отвратительной ресторанной ссоры? Большая честь! Эх. Не стоило пить. Ишь как расхрабрился! Кураж проходил, сменяясь недомоганием.
И все же Нина пошла со мной танцевать. Не отшила… Мне так надо еще раз увидеть ее. За кого она меня теперь держит? За хама? За навязчивого амбициозного выскочку? Надо объяснить ей свое поведение. Чертов Макаров все испортил…
Я спустился к Крещатику, который, казалось, не знал куда деть великолепие своих советских зданий.
На Майдане было тихо. И как-то покойно…
В номере я быстро стянул с себя одежду и лег на кровать. Глаза закрылись сами собой, и перед ними замелькали бессмысленно перемешанные картины… На короткое время я куда-то исчез. А потом…
А потом я резко проснулся. Проснулся, как просыпается тяжко хворающий в первый день выздоровления. В моем теплом после сна теле и неожиданно прояснившейся голове созрела такая любовь, о существовании какой я раньше не догадывался. Все дело в том, что я люблю Нину Демину.
Между ней и мной не должно остаться никаких преград…
Я лежал и блаженно улыбался. Так, наверное, улыбаются душевнобольные… Меня ничто и никто не остановит! Я, как мальчишка, мечтал о ней, воспроизводил в памяти ее лицо, вглядывался в ее воображаемые губы и представлял, как они чуть приоткрываются и припадают к моим даже чуть быстрее, чем я этого жду; как они робки, целомудренны и в то же время настойчивы…
И как мне теперь быть? Все просто. Завтра с утра я отправлюсь в «Хайятт» и найду ее. А там посмотрим. Приглашу ее позавтракать. Черт! Я… У меня же встреча с Геной… И задание. Что делать? Спокойно. Надо выяснить на ресепшен телефон «Хайятта», позвонить ей в номер и пригласить на ужин! Господи, как все просто!
А теперь спать! Силы пригодятся.
Но заснуть не удавалось.
Включил телевизор, полистал каналы. Что-то заставило меня задержаться на фильме, демонстрирующемся на украинском языке с русскими титрами. Действие, похоже, происходило сразу после Отечественной войны. Посмотрев немного, я сообразил, что главный герой фильма – не кто иной, как икона украинских националистов Роман Шухевич, командующий УПА, фашист и убийца. Однако авторам фильма Шухевич представлялся прям украинск