о перед старенькими покосившимися воротами. Шофер просигналил несколько раз. Из дома вышел человек и открыл их. Мы заехали внутрь. Мои провожатые как по команде выскочили из машины, потом один из них сделал мне знак, что можно выходить. Наступив на землю, я довольно глубоко угодил в жидкую земляную кашицу. Похоже, здесь недавно прошел сильный ливень.
Наблюдавший за мной водитель сокрушенно покачал головой, рассматривая мой покрывшийся грязью ботинок:
– Не переживайте! Его приведут в порядок, пока вы будете в доме!
Они почти обходительны со мной. Чего это? В городе вели себя так, будто я их пленник, а теперь изображают, что желанней, чем я, гостя для них нет. В Киеве что-то их так сильно нервировало, что они не в состоянии были держать себя в руках? Не исключено. Передо мной явно не сторонники победившего Евромайдана.
Я пошел к дому, хлопцы за мной. В сенях – полумрак, но я все же разглядел, что перед порогом для меня приготовлены мягкие домашние туфли. Я снял ботинки, и их моментально подхватило неизвестно из какой щели выскочившее существо, тотчас так же молниеносно исчезнувшее. Кто это? Служка неопределенного пола, боящаяся привлечь к себе внимание? И что это за дом такой?
Вероятно, с утра хозяева натопили печку с запасом, чтоб хватило на весь день. Куда и зачем меня привезли? Посреди комнаты стоял широкий прямоугольный стол, накрытый белой скатертью с частой бахромой по краям и большим желтым узором посередине, а вдоль белых стен, словно в мебельном магазине, расположились разной высоты комоды и шкафы. Судя по всему, здесь подолгу никто не бывал. Никаких предметов, говорящих о том, что в доме постоянно кто-то живет, не попадалось на глаза.
Хлопцы встали за моей спиной, будто их задача состояла в том, чтоб помешать мне отсюда выйти. Я повернулся и шагнул в их сторону, намереваясь проверить свою догадку, но они, к моему удивлению, расступились.
– Вы ищете удобства? Они во дворе. Проводить вас? – предложил Старшой.
– Нет, спасибо.
Комната на первый взгляд не имела никаких других дверей, кроме входной. Окна были плотно закрыты ставнями, дневной свет через них почти не проникал, а все помещение освещалось огромной люстрой с оранжевым абажуром. По всему выходило, что тот, с кем мне предстоит встретиться, прибудет с минуты на минуту.
– Можно узнать, зачем я здесь?
В ответ на их лицах появились извиняющиеся выражения, а Старшой и вовсе начал оправдываться:
– Мы понимаем, что доставили вам известное неудобство, но придется немного подождать. Присядьте пока за стол. Сейчас вам принесут поесть.
Тут, как я погляжу, все по-военному. Время обеда никак не зависит от пожеланий личного состава. Голоден я или нет, их особенно не волнует. Поглядим, что будет дальше…
Уже знакомое мне существо бесшумно выплыло из дверей с черным подносом в руках. Это была женщина лет пятидесяти пяти с морщинистым лицом и узкими старушечьими губами, одетая в блузу с широкими рукавами и в длинную, ниже колен, серую юбку, которую до половины закрывал праздничной расцветки фартук. Она поставила передо мной кувшин с девственно-белым молоком и тарелки, на которых тускло желтели толстые куски сыра, сочились алые пластины помидоров и нежно розовели аккуратные, с прожилками жира ломти окорока.
– Угощайтесь, – предложил Старшой.
Да уж! Ситуация, мягко говоря, нестандартная. Но деваться некуда…
Я отхлебнул молока, съел несколько кусков сыра и окорок. Что дальше?
И тут мой взгляд словно что-то направило туда, где в избе был уголок для молитв. Как я сразу не заметил, что там, на миниатюрной, привинченной к стене подставке стоит подсвечник, и на нем ровно и горит одна свеча около изображения Богоматери? Я поднялся и подошел ближе. Мне показалось, что на иконе, которую я рассматривал, что-то не так. Когда я наконец разобрался, в чем дело, мне стало не по себе, а внутри все затрепетало. Глаза изображенной на холсте Богоматери выскреб какой-то вандал, и от пустых ее глазниц веяло чем-то непоправимо жутким и в то же время поражающим своей святостью. Повинуясь зову, я встал на колени и стал часто и истово креститься. Раз, другой, третий, еще, еще…
Меня крестили, как положено, на сороковой день от рождения, и я считаю себя человеком верующим, но свои поступки меряю по другим, куда более житейским меркам, чем надлежит настоящим православным. Сейчас, в эти секунды я пережил нечто, прежде никогда мной не испытываемое. Вся моя предыдущая жизнь сжалась до ничтожного и смутного воспоминания о ней, и в этом воспоминании неприятно чернели точки мелкого тщеславия, выгоды, малодушия. Мне не хотелось вставать с колен, во мне крепла уверенность: если я поднимусь на ноги, случится что-то страшное, пространство искривится и уничтожит все дорогое для меня. Я не отрывал глаз от свечи, от ее недвижимого пламени и осознавал, что в этом горении сосредоточилась Божья воля на все, что творится в мире хорошего и дурного, или на то, что нам видится хорошим или дурным. И эта воля бесценна и бесспорна, и все мы это знаем, но почти никогда не в состоянии беспрекословно ее принять, сопротивляясь, бунтуя и совершая ошибки. Чей-то голос откуда-то изнутри шепнул мне, что до начала моих испытаний осталось немного и чтоб я был готов. Потом я отчетливо уловил, что в комнате появился кто-то еще и внимательно за мной наблюдает.
– Это одна из самых старых православных икон, Богоматерь с младенцем. Ей молились в храме недалеко от Полтавы. Две недели назад евромайдановцы надругались над святыней, а потом подожгли церковь. Мой брат, тамошний священник, спас икону из пожара, получив при этом ожоги, несовместимые с жизнью. Я вижу, она произвела на вас впечатление. Неудивительно. В ней огромная сила и огромная боль. Разрешите представиться: меня зовут Дмитрий.
Я поднялся и встретился глазами с улыбающимся немолодым человеком, стоявшим скрестив руки на груди, и весьма благожелательно меня разглядывавшим. Ростом он был, пожалуй, чуть ниже меня, но выделялся некой особенной, горделивой осанкой. Большие серые глаза скорее подошли бы девушке, щеки выглядели несколько обвисшими, брови поднимались под углом, очерчивая снизу очень внушительный лоб, уголки же губ, наоборот, горько клонились к мягкому и широкому подбородку.
– Юрий.
– Будем знакомы. Правильно сделали, что не отказались от угощения. Нам предстоит непростой и долгий путь. Вы готовы?
Его безукоризненная короткая стрижка выдавала в нем военного.
Видимо, нам действительно предстояла трудная дорога. Не зря же меня попросили переодеться, выдав нечто подобное так называемому афганскому хэбэ, не новый, но очень прочный плащ и непромокаемые сапоги!
Куда он меня собирается вести? Почему не отдать мне все здесь? Кто этому сейчас способен помешать?
Неопределенность начинала надоедать мне.
Дмитрий натянул на себя камуфляжную куртку и теперь держал за ремень небольшой рюкзак.
– Вы хорошо выглядите. По-боевому. Пойдемте.
Комплимент по поводу моего внешнего вида – это, бесспорно, то, в чем я сейчас нуждался острее всего. Хм…
Мы вышли из избы. Он сразу же взял очень быстрый темп.
– Мы куда-то опаздываем? – Я едва успевал за ним.
– Можно и так сказать. Не переживайте. Я просто не выношу медленной ходьбы. Если вы устанете, скажите.
– Я не устану. Просто непривычно все время находиться в неведении. Мне поручили встретиться с человеком, который обладает сенсационной информацией. Но никто не предупреждал меня, что мне придется ради этого месить грязь неизвестно где… Цирк какой-то.
– Нам надо добраться до вон того холма. Видите, впереди? А потом мы поднимемся на него. – Он коротко взглянул на меня, но почему-то сразу отвел глаза, словно обнаружил во мне что-то отталкивающее.
– Зачем?
– Нам нужно там кое-что взять.
– Где?
– На холме.
– А вы не могли это забрать сами и отдать здесь мне?
– Нет.
– Очень исчерпывающе. – Я был близок к отчаянию.
– В чем я еще могу удовлетворить ваше любопытство?
– Ни в чем.
– Не злитесь.
– Я не злюсь. Делайте, как хотите. Надеюсь, что вы меня не будете таскать бесконечно.
– Не буду.
О чем говорить дальше?
Дмитрий вдруг засмеялся, раскатисто и звонко.
– Что вас рассмешило? – Глядя на него, я почему-то тоже захохотал.
Самый бесшабашный смех приходит к людям тогда, когда нет ни одного повода для веселья.
– Вы действительно забавный. – Он, успокоившись, похлопал меня по плечу. – Я давно не встречал таких.
– Вы тоже тот еще гусь. – Я, вдруг полностью примирившись с ним, вытирал заслезившиеся от хохота глаза. – Но что вас так забавляет?
– То, что мы идем по деревенской улице в стране, где вот-вот начнется война, нам предстоит дело, которое может изменить очень многое в мире, а тем не менее препираемся о всяких пустяках.
– Есть немного, – согласился я.
– Вы не устали?
– Нет.
– Правда?
– Зачем мне вас обманывать?
– Ну, тогда прибавим шагу.
– Как, еще? Вы издеваетесь?
– Нет. Просто дело безотлагательное.
Он не собирается объяснять мне, зачем они меня сюда притащили. Что за секретность? Неожиданно я подумал, что при нынешней системе компьютерной защиты для обмена информацией вовсе не обязателен живой человек. Так в чем больше заинтересован этот Дмитрий? В передаче каких-то мифических сведений или в том, чтобы тащить меня куда-то? Вдруг он не какой не источник, а обычный похититель? Сейчас на Украине похищение людей – расхожий бизнес. Меня заведут куда-нибудь, посадят в яму. И будут требовать у отца выкуп… Уф! Теперь все ясно. Поэтому он так спокоен. Бежать некуда. Это его вотчина. Его люди наверняка поблизости. Я весь на виду. Скорее всего, у него есть оружие и он прострелит мне руку или ногу без всяких проблем.
Главное, не подать виду, что я обо всем догадываюсь. Спокойствие…
Мы быстро дошли до края деревни. Когда последний дом остался за нашими спинами, Дмитрий обернулся и несколько минут не отводил взгляда от селения, только что покинутого нами. Оторвавшись наконец от созерцания, он потер тыльной стороной ладони подбородок, несколько раз моргнул, словно освобождая окоем от чего-то лишнего, и, не взглянув на меня, двинулся дальше.