– Вас что-то расстроило? – Буду водить его за нос, изображать простачка.
– Вспомнилось кое-что. Не обращайте внимания, к вам это не имеет отношения.
– Это связано с вашим погибшим братом?
– И да и нет.
Каков артист… Или я все же ошибаюсь и он мне не враг?
Погода опять менялась, и хоть небо еще не до конца прояснилось, солнце уже нащупало брешь в плотной осаде туч и отчаянно пробивалось сквозь нее к людям.
Теперь мы пересекали огромное пустое поле. Идти стало тяжелее.
– Ваш голос очень похож на голос вашего отца… – Дмитрий наконец нарушил молчание.
– Никогда не замечал.
– Мы сами слышим наш голос не таким, как окружающие.
– Я знаю, как звучит мой голос. У отца совсем другой тембр.
– Тембр – да. Но интонации у вас его. Как он там?
– Весь в работе. В делах. Сейчас его время.
Он никак не отреагировал на мои слова и опять погрузился в молчание.
Холм приближался.
– Информация, которую я вам скоро передам, очень важна. – Он смотрел не на меня, а перед собой. – Мы должны удостовериться, что нас не выследили. Поэтому мы идем, а не едем. Не удивляйтесь. Я мог бы встретиться с вами где угодно, хоть на Крещатике, но после за вашу жизнь никто не дал бы ломаного гроша. Поле – самое удобное место для выявления слежки. Потому что, если кто-то пристроился у нас на хвосте, он так или иначе себя выдаст. Мои ребята контролируют каждый участок в радиусе нескольких километров. И обязательно заметят соглядатая, если он здесь.
– А если выяснится, что за нами действительно кто-то следит? Нам ползти?
– Пока все в порядке. Если бы ребят что-то насторожило, они бы сообщили.
– Как?
– Выпустили бы три сигнальные ракеты.
– Все прямо как в фильмах. А по телефону нельзя сообщить?
– Нельзя.
– И вот они сообщают, что нас засекли… Что тогда?
– Тогда мы возвращаемся обратно. Передачу придется отложить.
– Пока все по плану?
– Пока да.
Справа вдали виднелся лес, впереди – поросшие редкими деревцами холмы, один из которых выглядел значительно выше других. Тающие клочья белых облаков напоминали местами вату, а кое-где – рассыпавшийся зернистый творог.
– Почему вы не спрашиваете, кто я? – Дмитрий произнес это слегка обиженным тоном.
– Мне как-то неловко. – Я все еще считал нужным притворяться непоседой.
– Не предполагал, что пришлют такого стеснительного человека. Журналисты обычно народ бойкий. По крайней мере, у нас. О приличиях особо не пекутся. И врут с удовольствием и без стыда.
– Я посчитал, если вы не рассказываете сами, значит, не хотите.
– А разве для эфира вам не пригодятся сведения обо мне? Для достоверности. А? – Он повернулся ко мне и подмигнул.
Он на самом деле такой чудной или придуривается? Нет. Врагом он мне быть не может. Просто проверяет меня зачем-то. Вопрос только, зачем мне этот экзамен? Меня об этом не предупреждали. Не я искал этой встречи.
– Когда говорили про холм, вы какой имели в виду? Их впереди несколько.
– Разумеется, самый высокий. То, что я отдам вам, хранится там.
– В тайнике?
– Вроде того. – Он вздохнул обреченно.
Когда, интересно, он там ее спрятал? Вдруг мы поднимемся, а там засада?
– Скажите, а все же, если бы мы встретились в городе, моя жизнь, как вы сказали, сразу подверглась бы опасности? Там что, везде шпионы?
– На тотальную слежку у них сейчас не хватает сил и средств. Но береженого Бог бережет.
– Кто может следить?
– Что за вопрос? СБУ, конечно. Служба безопасности Украины. Хотя сейчас этой службе больше подходит название «служба опасности для Украины».
– Я не очень в это верю. Честно. За каждым не уследишь. Все это из фильмов и книг. Сказки!
– В прошлом году никто еще не верил, что из Украины выкинут законного президента. Так что советую ко мне прислушаться. Я и сам из СБУ. В прошлом. Удивлены?
– Не особо. Вас уволили из СБУ после Майдана? – Я сразу пожалел о своем вопросе, поскольку лицо моего спутника исказила болезненная гримаса. Да. На нем отражалась немыслимая внутренняя борьба и страдание. Вдруг он остановился, причем так резко, что я по инерции проскочил несколько шагов вперед.
– Впечатляет? – он показал рукой куда-то вдаль. – Нравится все это?
– Красиво. – Я насторожился. В его тоне угадывалась агрессия.
– Я всегда считал своей Родиной СССР. И Москву, и Ленинград, и Баку, и Ереван, и Таллин. После 1991 года двадцать лет меня убеждали, что моя Родина – это только территория Украины. А пару месяцев назад я узнал, что и этой Родине я не нужен… – он сглотнул, – что я слуга тоталитарного режима. Предатель… Русский агент. Они посчитали, что я не люблю Украину. Вот так. Украине сейчас грозит большая беда. Ее хотят подменить на другую страну. Ваш отец, – он постепенно справлялся с волнением, – из тех, кто любит Украину и желает ей добра. Я только вчера узнал, что из Москвы прислали к нам вас, его сына. И очень обрадовался этому. Берегите вашего отца!
Пожалуй, зла он мне не желает. Зря я так напрягался на его счет.
Ничего больше не обсуждая, мы дошли до подножия холма. Подъем на него выглядел довольно крутым. Забраться на него будет непросто.
– В начале пути всегда страшно. Но на то и высота, чтоб ее брали, – подбодрил меня мой спутник. – Лезьте первым. А я сзади вас подстрахую.
Я ставил ногу, потом переносил центр тяжести, а руками вцеплялся что есть силы в остатки росшей по склону прошлогодней травы. Выданные подручными Дмитрия сапоги оказались очень устойчивыми.
– Главное, не отклоняйте корпус назад, – наставлял меня Дмитрий.
Я старался следовать этому, но ноги все равно подрагивали от страха. Чем выше мы забирались, тем менее привлекала перспектива полететь вниз.
Злосчастный подъем внезапно оборвался, перейдя в ровное плато. Я обернулся и посмотрел вдаль. На краю поля выстроились крошечные избы села, которое мы совсем недавно покинули.
– Переживаете, как мы будем возвращаться? – Он угадал мои страхи. – Не стоит. Вы спуститесь совсем в другом месте. Вас встретят там, – он махнул рукой в неопределенном направлении, – и отвезут в город. Другим путем. Так безопасней.
Я обозлился. Если есть менее крутой подъем сюда, отчего нельзя было им воспользоваться? Зачем ему потребовалось проверять мои альпинистские способности? Что это за конспирация такая странная?
Но от моего возмущения ничего бы не изменилось. Скорей бы уже он передал мне то, что хранилось, по его словам, где-то здесь.
Дмитрий не торопясь направился к одиноко растущему дереву, очень тонкому, на вид совсем молодому, изгибающемуся то ли от силы, то ли от слабости. Я пошел вслед за ним. К своему стыду, я не мог определить, что это за дерево. Не береза, это точно.
Дмитрий остановился, присмотрелся к стволу, потом удовлетворенно провел по нему рукой и ни с того ни с сего предложил:
– Давайте выпьем.
– Я не пью, – отказался я скорее по инерции, чем оттого, что действительно не хотел выпить с ним.
– У меня с собой домашняя настойка. От пары глотков вреда не будет. Вряд ли мы когда-нибудь еще увидимся… Давайте за этот вяз. Это не последнее дерево в истории человечества.
– Ладно. Уговорили. – Похоже, тайник находится тут.
Выходит, вяз…
Он снял со спины рюкзак, положил его на землю, а сам сел, облокотившись на тонкий ствол. Я устроился рядом.
Дмитрий вытащил из рюкзака темно-зеленого цвета флягу и осторожно пальцами открутил крышку.
– Закуски нет. Уж не серчайте. Хлебните. – Он протянул емкость мне.
Я отпил. С трудом проглотил. Дмитрий забрал у меня флягу и тоже приложился к ней.
– Мы только сегодня познакомились, но я успел заметить, что вы неиспорченный и хорошо воспитанный молодой человек.
Зачем сейчас говорить об этом?
– Спасибо. Хотя я сегодня много возмущался. Но вы сами виноваты. Толком ничего не объясняли.
– Ваше возмущение не испортило общее представление о вас.
– Воспитанность не лучшие качества для журналиста. Предполагается, что лучшие репоретры – люди решительные и нахальные.
– Это спорно.
– Какая вам забота о том, какой я журналист? Я ведь только орудие в ваших руках. Вы через меня хотите что-то донести миру. Разве не так?
Мне нет никаких поводов с ним церемониться. Я ему нужнее, чем он мне.
– Не психуйте. Понимаю, что вы нервничаете. Но не поверю, что вам все равно, что случится с Россией, с Украиной. Вы – сын Василия Громова.
– Я же не знаю, что у вас за информация. – Ему удалось смутить меня. – Дайте еще выпить. – Я приложился к фляге.
– Самое ценное в вас – это способность сопереживать. Вам других жалко больше, чем себя. Прекрасное свойство молодости и добросердечия. А профессионализм – дело наживное. И не всегда, кстати, полезное.
– Откуда вы столько про меня знаете? Мы познакомились только сегодня.
– Я разбираюсь в психологии и типах личности.
– Вы действительно работали в СБУ?
– Вы думаете, в органах безопасности служат одни безмозглые кретины? Поверьте мне, вы ошибаетесь.
– Простите. У меня не было цели вас задеть.
Последние робкие облачка кто-то словно стер с голубого шатра. День опять просветлел до предела. Прояснилась бы еще также моя жизнь…
– В мире давно не было большой войны. Те, кто помнит ужас Второй мировой, уходят. Скоро все они умрут. Вырастают люди, для которых война как футбольный матч, где рьяно болеешь за одну из команд. Бойню ничем нельзя оправдать. В ней гибнут те, кто не может себя толком защитить. Дети, старики, женщины. Извиняюсь за банальность. Но сейчас нет ничего значительней этой банальности. Здесь, в Украине, готовится большой вооруженный конфликт. Все продумано до мелочей. Сценарий запущен. То, что я передам вам сегодня, подтверждает это. Мне надо было, чтоб из Москвы прислали неизвестного журналиста во избежание повышенного к нему внимания. Геннадий помог мне в этом. Я рад, что в Москве остановили свой выбор на вас И не только потому, что ваш отец – Василий Громов. Вы из тех людей, которые могут удержать мир от непоправимого. Для вас противоестественно страдание других. Вас не победили цинизм и расчет. И в этом ваша сила. Сила таких, как вы.