Лариса… Лариса? Лариса. Все нормально.
Никто никогда ничего не узнает о нас с Ниной.
До этого мне никогда не снились такие реальные кошмары. Бывали, конечно, достоверные сны, но чтобы так, как будто я и не спал вовсе!..Очнувшись, я не мог разобрать, где нахожусь, что это за комната, где мое тело, куда подевалось все то, что я только что видел, и чем закончилась эта жуткая история.
Несколько секунд мне потребовалось, чтобы прийти в себя. Не было еще и пяти. Я спал совсем немного. Поскорее бы заснуть опять. Но картинки из недавнего сна пробились ко мне из подсознания и взбудоражили до предела.
Передо мной словно прокручивали по второму разу снятый какими-то маньяками ролик… Я занимаюсь любовью с Ниной, но это получается плохо, натужно, мне явно недостает мужской силы, и я сгораю от стыда, но ничего не могу с собой поделать. Нина обнимает меня ногами, и пятки ее так остры, что я ощущаю физическую боль. Она стремится привлечь меня к себе все ближе, но мне уже известно, что это бесполезно. У нас ничего не получится. Около кровати висит огромное зеркало, и я могу видеть, как уродливо сплетены наши тела, как неестественны наши движения; и вдруг в зеркале появляются Лариса, мои мать и отец, а также мать Ларисы. Они тычут в меня пальцами, хохочут и орут: «У него опять ничего не получилось, ничегошеньки, ничего!» Я вскакиваю в ужасе оттого, что меня застали, выследили; оказывается, я нахожусь в комнате Ларисы, но в ней все не так, как обычно. Различаю расплывчатый силуэт детской кроватки и осознаю, что в ней спит наш ребенок. Вцепившись в свои волосы, я пытаюсь вырвать их. Похоже, я проснулся от этой несуществующей боли…
Ощупав рукой голову, я удостоверился, что наяву с ней все в порядке. По крайней мере внешне.
И тут в дверь постучали. Это еще что? Загулявший Славик потерял счет времени? Ну и наглец!
Я подошел к двери и строго спросил:
– Кто там?
– Нина.
Сердце упало, поднялось к горлу, рванулось еще выше и снова упало!
Я впустил ее, пахнущую улицей и шампунем. Шагнув в комнату, Нина бросилась ко мне в объятия… Кожа ее была свежа и прохладна, как новое постельное белье в хорошо проветренной комнате.
Потом, когда мы отпрянули друг от друга, я включил ночник.
– И отчего ты все-таки прогнала меня?
– Слишком хорошо было. Побоялась привыкнуть… И так все сложно в жизни. А тут еще ты.
– Глупая девочка. Я же простой.
– Сам глупый. Но я без тебя не могу.
– Не боишься?
– Чего?
– Разочароваться?
– Нет. Не боюсь. Знаешь, в договорах пишут: обстоятельства непреодолимой силы. Ты для меня такое обстоятельство. Не обижайся.
– Я тоже не могу без тебя.
– Ты хорошо сложен. Занимаешься спортом?
– Стараюсь поддерживать форму.
– Молодец. Ты спать сильно хочешь?
– Нет. Не сильно.
– Тогда пойдем куда-нибудь выпьем кофе. На Крещатике обязательно что-нибудь открыто. Мне так хочется сейчас куда-нибудь выйти… В родном городе с родным человеком.
– Пойдем. У меня есть еще пара часов.
– Почему пара часов?
– Потом за мной заедут и отвезут в аэропорт.
– Ты сегодня улетаешь? А почему раньше не предупредил?
– Ты не спрашивала.
Без двадцати девять. Настроение хуже некуда. Сколько я теперь не увижу Нину? Что ждет меня дома? Как быть с Ларой? Как сложится моя жизнь дальше? Да еще Славик куда-то подевался. Я уже раз семь звонил ему, но неизменно натыкался на механическое «аппарат абонента заблокирован». В номере я его, как и вчера, не обнаружил. Что с ним? На ресепшене сегодня другая смена. Вместо моей почти приятельницы, которая с курносой официанткой умоляла вчера меня выручить их, заступил хмуроватый тощий мужик. На мои расспросы о Славике он выдал лишь сухие сведения, что его номер убрали вчера в положенный срок. Не хватало еще из-за него опоздать на самолет. Не запил ли он «вглухую»? Все предпосылки для этого имелись. Увы…
Я нервно прохаживался по холлу отеля, чем, похоже, раздражал одного из дежуривших около входа охранников, периодически бросавшего на меня зверские взгляды. Чтобы он немного успокоился, я отошел к бару и заказал себе чашку кофе. Позавчера мы здесь со Славиком распивали коньяк. С тех пор я его больше не видел…
Надо написать смс Нине. Я уже невыносимо скучал по ней. Можно, конечно, и позвонить, но смс будет лучше. Я боялся не совладать с голосом. Да и тревожить ее не хотелось. Когда мы прощались, она выглядела уставшей. Скорее всего, сейчас отдыхает.
Мы договорились встретиться в Москве через неделю. У нее оставались еще какие-то дела на канале «Ньюс», связанные с расторжением контракта, и она собиралась приехать. А что потом? Ни я, ни она не обсуждали это, как будто после того, как мы встретимся, жизнь остановится в точке нашего свидания навсегда…
Как я проживу эту неделю? Что мне делать без тебя, любимая?
Когда мы завтракали в единственном открытом в такой ранний час на Крещатике кафе, расположенном почти у самого Бессарабского рынка, передо мной сидела и потягивала шампанское не та Нина Демина, которую я знал до позавчерашнего дня как недоступную экранную диву, а гибкая, живая, чистая девушка, мечтающая не о славе и поклонниках, а об обычном человеческом тепле, доверии и нежности. Такая, какой она была на самом деле. Такая, какой ей предназначено быть со мной.
Пока шли по Крещатику, отыскивая работающее заведение, через каждые десять шагов останавливались и целовались. В один момент Нина робко спросила меня, не жалею ли я о том, что произошло между нами. В ответ я взял ее на руки и закружил с такой силой, что она немного испугалась. Тяжести ее тела я совершенно не почувствовал, вся она, легкая и складная в моих руках, тянула меня вверх, к невесомости нежданного счастья.
– Поставь меня! Я еще вчера поняла, что ты сумасшедший. Больше не буду спрашивать глупости, обещаю.
– Мое сумасшествие началось, только когда позавчера увидел тебя в ресторане с этими «красавцами». До этого я был нормальным.
– Ну уж ладно. Не лукавь. Я помню, как ты пялился на меня, когда встречал в наших коридорах.
– Ну, конечно. Это тебе показалось.
– Такое показаться не может. Я все ждала, когда ты что-нибудь предпримешь.
– Дождалась?
– И ждать уже отчаялась. Ты такой красивый. Постой-ка. – Она остановилась и поправила мне воротник рубашки, потом пригладила мне волосы. – Так лучше.
– Я смотрю, ты выдумщица.
– А ты нет?
– Я реалист и прагматик.
– Оно и видно. О, смотри, вон что-то открыто. И пахнет как вкусно!.. Слушай. Я перехотела кофе. Давай шампанского немного выпьем.
Мы зашли в пустое кафе. В нем пахло готовящимся завтраком, в котором кофе будет подано вместе со свежей выпечкой.
Юный официант с любопытством разглядывал нас, когда мы заказали бутылку «Просеко». Не нас, конечно. Нину.
– Я вас вчера по телевизору видел, – заявил он. – Это же вы?
– Это я. – Нина по-доброму улыбнулась парнишке.
– Супер. А можно автограф? Я сейчас. – Он помчался к бару.
Нина вся светилась:
– Понимаешь, украинцы очень простодушный народ. А из нас делают каких-то монстров. Будто все мы поголовно бандеровцы и только и делаем, что угнетаем русских. Это несправедливо.
– На то есть причины. – Я вовсе не собирался во всем соглашаться с ней.
– Не начинай. У нас так мало времени. Тебе еще вещи укладывать…
– У мужчин это не занимает много времени.
– Смотря у каких.
Как она ловок уходит от тем, которые не хочет продолжать.
Пацан появился вновь. Он поставил перед нами красивую светло-зеленую бутылку с золотистым верхом, при нас открыл ее и аккуратно разлил пенящийся напиток по бокалам. Затем умоляюще посмотрел на Нину и запричитал:
– Я сейчас подойду к вам. Вы мне распишетесь?
Его лицо было усыпано яркими и частыми веснушками.
– Конечно. – Моя любимая обращалась с соплеменником как с младшим братом.
До приезда Геннадия еще минут пять. А Славика все нет. И телефон его по-прежнему недоступен.
Как же хорошо было с ней!
Пока мы завтракали, я никак не мог определить для себя, нужно ли мне заводить разговор о ее муже. Пока между нами его не существовало, его тень мелькнула пару раз и сразу же исчезла. Но это не значит, что пропал он сам. Наверное, если Нина соберется переехать сюда, чтобы не бросать больную маму, семья тоже переберется в Киев? У них двое детей… Но в итоге она сама ответила на все мои вопросы.
Когда официант, осчастливленный росчерком Нины на блокноте с символикой киевского «Динамо», отошел от нас, она немного погрустнела. Заметив, что от меня это не укрылось, моя любимая поделилась со мной тем, что первое время в Москве ей очень не хватало этого киевского уюта: кафешек, людей, улочек, говора. Первопрестольная представлялась ей на редкость неудобной для жизни, холодной и жестокой по отношению к тем, кто в ней живет. И вот теперь, глядя на этого мальчишку в кафе, она вспомнила то, давнее… Детство… Юность… Потом в ней прорвалась какая-то плотина, и она выложила мне всю свою семейную историю. Федор Демин увез ее из Киева в Москву, когда ей было двадцать лет и она училась на третьем курсе Киевского университета. Музыкальный продюсер, углядев в ней певческий талант невиданной силы, собирался лепить из нее новую звезду и верную жену. Однако все пошло не по первоначальному плану. Ниночка неожиданно забеременела, а Федор так вдохновился будущим отцовством, что не принуждал супругу предпочесть карьеру материнству. Беременность проходила тяжело, а после того как на свет появился первенец, случилось непредвиденное. Она больше не могла петь. Нет, голос не исчез, но пение доставляло ей невыносимую физическую боль. Когда говорила, даже громко, все было прекрасно, а как только пробовала взять ноту, начинался кошмар. Муж, пользуясь своими связями, устроил Нину вести музыкальное шоу на одном из телеканалов, а потом ее заметили медийные боссы, и она переквалифицировалась в ведущую информационно-аналитических программ, быстро став заметной фигурой в эфирном пространстве. Второго сына она выносила и родила почти без отрыва от работы. Вроде бы ничего не мешало ей наслаждаться жизнью, пока не выяснилось, что у Федора есть кто-то еще. Ей не составило большого труда докопаться до правды, оказавшейся ошеломительной. Федя завел себе любовницу. Причем любовница эта была старше его и ко всему прочему являлась Нине троюродной сестрой. Нина предъявила ему доказательства супружеской неверности, а он и не отрицал их, признавшись, что давно потерял интерес к Нине как к женщине, что она зациклена на детях и ей нет дела до него, а он нуждается в том, что ему посвящали жизнь полностью. У той, у сестры, вероятно, посвящать ему жизнь получалось лучше. Как ни странно, Нину это даже успокоило. Сама она испытывала к мужу нечто подобное, причем уже очень давно. С тех пор их брак носит формальный характер. Но ни он, ни она не решаются объявить о разводе, щадя психику детей, но оба отдают себе отчет в том, что рано или поздно это произойдет. Мужчин у нее с той поры не было, поскольку при ее жизни она всегда на виду. А слухов и сплетен о