– А где ты его отыщешь?
На этот простой вопрос у меня не нашлось ответа. Действительно, где сейчас можно было обнаружить Славика? Если его похитили, то рано или поздно бандиты дадут о себе знать. Хотя зачем он бандитам… Неужели он впутался в какую-нибудь фатально-пьяную историю? Бедный бородач! Господи, только бы он был жив… Перед глазами возникло его лицо, когда он рассказывал о сыне, мечтающем еще раз приехать в Киев…
Пришлось согласиться с Геной, что здесь нам больше делать нечего.
– Стоп! Дай я позвоню Кабанову, скажу, что на корпункт сейчас нельзя. Хотя он уже в курсе нападения, наверно.
– Звони. Твое начальство – не мое… – Он безразлично повел плечами.
Я решил пока не звонить. Пусть хоть что-нибудь прояснится.
Мы вышли, спустились по ступенькам. Город всеми своими майданными уступами хранил безразличие к нашим напастям. Нездоровый румянец весеннего солнца покрывал стены домов. Больничная свежесть весны сразу же утомляла, погружая людей во что-то тягостное и неестественное.
– Ключ от номера Славика не будем отдавать?.
– Конечно нет. Чудной ты. – Гена покачал головой.
Я повесил сумку на плечо. Любопытно, что все то время, что мы провели наверху, она так и простояла в холле, где я ее впопыхах оставил.
С майдана в нашу сторону плыл едкий дым.
– Не надоело им, интересно, покрышки жечь? Вроде бы взяли верх, Януковича прогнали, расходились бы уже по домам… Предлагаю немного пройтись. Не возражаешь? – Гена снова обретал свойственную ему в предыдущие дни любезность.
Мы начали спускаться в сторону консерватории, к Крещатику.
Беспокойство одолело меня настолько, что я не мог сообразить, что сейчас следует предпринять и как вести себя с Геннадием.
Ведь совсем недавно я шел тут с Ниной. Это воспоминание я любил теперь больше всего на свете, но то же самое пространство, что еще несколько часов назад тяжелело, налитое нашим тягучим и долгожданным счастьем, превратилось в невидимую кучу металлических шаров с шипами, заставляющих постоянно защищаться от них.
– Куда мы идем? И почему пешком? Ты же на машине? – Я подтянул сумку повыше.
– Не хочу тебя пугать, но я, коли уж ты не улетел в положенный срок, я все еще отвечаю за твою безопасность и вынужден перестраховаться. Моя машина слишком заметна. Я не исключаю, что те, кто причастен к исчезновению Славика, вот-вот доберутся до тебя. Ты же кое с кем встречался. Не забыл еще?
– Ты думаешь, исчезновение Славика как-то с этим связано?
– Все может быть.
– Я никакой связи не вижу.
Гена никак это не прокомментировал, только хмыкнул.
Странно это все! Как же это он обеспечивал мою безопасность? Следил, что ли, за мной? Или кого-то просил следить… Что-то не очень я себя вчера и сегодня утром чувствовал в безопасности. В принципе, ко мне могли подойти на улице, приставить нож к горлу и отнять флэшку… И что бы тогда делал Гена? Такое ощущение, что кто-то водит меня за нос, считает за идиота. Но вот кто? Флэшка со мной… Никто на нее пока не покушался, как и на мою жизнь. А неприятности, и судя по всему крупные, – у Славика, который не имеет никакого отношения к моему заданию. А вдруг он где-то вчера по пьяни проговорился, что прибывший с ним журналист имеет серьезное поручение? И это услышал кто-то, кто никак не должен был услышать? Какой-нибудь майданный осведомитель. Зачем я ему все разболтал в аэропорту? Нет мне прощения. Не дай бог из-за меня Славик серьезно пострадал.
Мы спустились в подземный переход, перешли на другую сторону, потом стали подниматься по бульвару Богдана Хмельницкого, перпендикулярно отходящему от Крещатика. Даже вывески магазинов и кафе выглядели грустно, словно за ними и в помине нет того, о чем они извещают прохожих. Налитые весенней силой упругие деревья устремлялись к небу, стремясь оторваться от земли. Советский Киев окружал нас стенами высоких помпезных домов. Он был бы рад укрыть нас от чего-то, но из него выпустили дух.
Геннадий попросил меня подождать его – ему нужно зайти ненадолго в продовольственный магазин. «Гастроном». Названия такого рода еще какое-то время будут роднить нас с Украиной, напоминать об общем быте, но потом «Биллы» и прочая сетевая лабуда вытеснит все… Батюшки! Как я мог забыть, что мама просила привезти меня киевский торт?! Может быть, он продается в этой лавке? Я прошел внутрь. Сидельников что-то втолковывал кассирше, а она показывала ему то одну пачку сигарет, то другую. Увидев меня, мой провожатый крикнул:
– Я сейчас!
– Не спеши. Я хочу торт выбрать.
– Здесь ничего на найдешь. Надо в специализированный магазин идти. В «Рошен». По дороге есть один. Тебе, наверное, «Киевский» торт нужен? – Он положил мелочь на блюдечко перед кассой, потом взял пачку сигарет, зажигалку и засунул их в карман.
Когда мы вышли, он остановился, посмотрел на меня немного виновато, помялся и попросил:
– Давай постоим. Я хочу покурить. Хоть и бросил два года назад. Сейчас невмоготу.
– Хорошо, давай постоим. Но если бросил, стоит ли начинать?
– Один раз живем. – Он достал курево, неумело раскрыл пачку, вытащил сигарету, вставил в рот, щелкнул зажигалкой.
Затягиваясь, он прищурился.
– Полегчало?
Он курнул еще пару раз и потушил сигарету о край стоявшей у входа высокой и узкой урны.
– Нет. Еще противней стало. Пошли торт твой смотреть.
Что у него в голове? Он собирается как-то действовать или так и продолжит водить меня по городу, ничего не объясняя? Куда он вообще меня тащит?
– Как ты думаешь, наши уже объявили, что Славик пропал? – Я еще не до конца свыкся с вероятностью того, что с моим коллегой могло произойти что-то непоправимое.
– Скоро узнаем. Не бери в голову. Зря я поддался на твои стенания. Надо было везти тебя в аэропорт. Хоть насильно. Чем ты сейчас поможешь Раппопорту? Дашь показания киевской милиции? Бросишься его искать неизвестно где? Поэтому план теперь такой. – Его голос приобрел важность. – Сейчас быстро покупаем торт, после этого следуем на квартиру одного моего знакомого. Там достаточно надежно! Осмотримся, оценим обстановку, а потом я отвезу тебя в аэропорт, и ты улетишь в Москву.
– Это исключено. Я не могу. Без Славика.
– Возражения не принимаются.
– Тебя Кабанов просил на меня повлиять?
– Какой же ты дурной. – Он устало вздохнул. – Поверь, тебе не нужно задерживаться в Киеве. Если ты еще не понял, тут все сдвинулось с места и никто не может чувствовать себя спокойно. Ты нужнее в Москве. Твоему другу ты сейчас помочь не в состоянии.
Я угрюмо молчал, внутренне соглашаясь с ним. Гене опять кто-то позвонил. Я с надеждой поднял на него глаза, ожидая, что сейчас он чем-то утешит меня.
Судя по его репликам, разговор шел обо мне.
– Сегодня же вечером он улетит, – убеждал кого-то Сидельников. – В этом форс-мажоре кое-что вышло из-под контроля. Наберитесь терпения.
Видно, его собеседник не дослушал оправданий и отсоединился.
– Кто звонил?
– Неважно… – Гена ускорил шаг.
– Но ведь ты говорил обо мне?
– О тебе. – Он вдруг остановился и очень зло продолжил: – Слушай, перестань все время задавать вопросы! Соображай хоть немного сам.
Он ушел вперед, словно меня и не было рядом. Что он себе позволяет? Пусть идет куда хочет! Билет себе взять я и сам могу. Как-нибудь разберусь!
Так мы и шли на расстоянии друг от друга, пока Гена не возвратился ко мне.
– Не обижайся… – Он взял меня за локоть. – У меня в голове все перепуталось. Нервы ни к черту. Это звонили от того человека, который вчера передал тебе материалы. Им не нравится, что ты до сих пор в Киеве.
– Они следят за каждым моим шагом?
– Не в курсе. Мне не докладывают. Ты разве не просек, откуда они?
– Что ты им сказал?
– Что отправлю тебя вечером.
– Ты потому меня так торопишь с отлетом, что им обещал это устроить?
– Не только. Стоп. Чуть не проскочили. Тут за углом «Рошен». Пошли за тортом, сладкоежка.
– Меня мама просила купить. Она нездорова и очень любит сладкое. – Я снова насупился. – И еще она сала просила. Но это необязательно.
– А… Понятно. – Гену что-то насторожило на другой стороне улицы, и теперь он пристально вглядывался в скопление прохожих около офиса с зеленой вывеской Сбербанка.
– Что там такое? – отвлек его я.
– Подозрительное сборище какое-то. Но нас это не касается. Не будем терять времени.
В магазине сладкий запах перебивал все другие. Так раньше пахло на стрелке Москвы-реки, пока не закрыли легендарную фабрику «Красный Октябрь». На витринах и полках красовались разных размеров торты, пирожные, коробки конфет…
– Давай живее, – поторопил меня Гена. – Бери любой. Не прогадаешь. Чего тянуть…
– Вам маленький или побольше? – засуетилась до этого безразличная к нам продавщица.
– А средний есть?
– Нет. Только маленький и большой. – Показалось, она расстроилась, что не может предложить мне то, что я прошу.
И тут я услышал тонкий смех. Геннадий хохотал мелко, тонко, неестественно, как шут.
– Ты что?
– Ты отдаешь себе отчет в том, что сейчас происходит?
– Что ты имеешь в виду?
– То, что мы сейчас поднимаем бизнес человека, который спонсировал Майдан. Порошенко! Киевский торт! Вот умора…
Я все меньше понимал его. Что тут страшного? Это всего лишь торт. Но настроение покупать его тем не менее пропало.
– Ну и пошли тогда отсюда. – Я невольно подыграл ему.
– Да брось ты. Покупай!.. Я пошутил.
– Ну и шутки у тебя…
Торт я все же приобрел. Большой. Такой, что он еле-еле влез в сумку.
Пока мы были в магазине, обстановка на улице изменилась. Не зря Гене не понравилась толпа! Теперь из нее неслись возмущенные крики, а какой-то человек в расстегнутом пиджаке с крыльца убеждал собравшихся разойтись, что у него не очень-то получалось, поскольку в одно из мгновений ему пришлось пригнуться, а над его головой глухо треснуло стекло от брошенного булыжника. Несчастный, закрывая голову руками, срочно ретировался в помещение. Это вызвало у хулиганов восторг, и они стали скандировать: «Москаляку на гиляку!»