мой отец помирились? Причастен ли Кабанов к вбросу дезы о том, что я исчез, или это дело рук кого-то другого?
Наверное, что-то прояснится только тогда, когда материалы, переданные мне Дмитрием, попадут в эфир. Я словно наяву услышал его голос: «До того, как вернетесь в Москву, не пытайтесь ее открыть. Это смертельно опасно».
Выходит, я только один знаю, что Дмитрий стоит за всей этой операцией? А если нет? Тогда кто еще может допустить утечку, а подозрения лягут на меня? Как же все нервно и бестолково. Обо всем этом мне надо было беспокоиться заранее. Я же полез сломя голову в пекло. На это и рассчитывали те, кто все это затеял. На мою неопытность и управляемость.
Конечно, Сидельников пару часов назад успокоил меня тем, что тиражирование сведений о моем исчезновении, скорей всего, медийное недоразумение, но сейчас я не очень во все это верю.
Стюардесса предложила мне выбрать что-нибудь из привычного набора напитков аэробара. Я попросил томатного сока.
Проглотив тягучую светло-красную жидкость, пристроил пустой стакан в специальное приспособление на спинке впереди стоящего кресла и взялся за сегодняшний «Московский комсомолец». Тон материалов относительно спокойный. Про АТО и бои на Донбассе не нашлось ни слова. Один из авторов рассуждал, за кого будут голосовать жители Донбасса на предстоящих в конце мая выборах президента Украины, другой пытался предугадать, чем закончится встреча в Женеве. В еще одном материале рассказывалось, как в Николаеве напали на Олега Царева. Олег Царев! Как я забыл про это! Ведь отец наставлял меня, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств я связывался с ним. И телефон его у меня имелся. Почему я не вспомнил об этом? Хотя чем он сейчас мог мне помочь в поисках Славика? В Киеве к нему, судя по всему, не очень прислушиваются.
Я отложил газету. Странно. Наши журналисты пока пишут о событиях на Украине как о том, что нас напрямую не касается. Завидная позиция. Но дальновидная ли? Крым нам никто не простит. А значит, у нас под боком толпы людей, готовых вцепиться в глотку всякому русскому. Или не всякому? Припоминая разговор с Ниной, я подумал, что она так и не объяснила мне причину появления в ее сюжете этого крымского моряка. Ушла от разговора. А потом не вернулась к нему.
Самолет споткнулся в воздухе и накренился вперед.
Скоро посадка. Мое внутреннее состояние сейчас напоминало аэроплан, который никак не может приземлиться, уносимый потоками воздуха неизвестно куда. Лететь бы так и лететь. Но Киев и Москва слишком близко друг к другу…
Меньше всего я ожидал, что отец встретит меня в аэропорту. Как он узнал, что я лечу этим рейсом? Он сигнализировал мне так энергично, словно без этого я бы его не признал. Когда папа обнял меня, я почуял, что от него крепко пахнет спиртным.
– Как ты долетел?
– Без происшествий, как видишь. Как ты узнал мой рейс?
– В посольстве дали информацию.
– Оперативно. Ты прямо сыщик.
– Пойдем скорее. – Он пропустил мимо ушей мою шутку.
Я предполагал, что в машине он вынудит меня дать ему подробный отчет о поездке, но батя, как только мы тронулись, почти сразу же заснул. Зачем он приехал встречать меня? Что его тяготит? Сейчас, с чуть запрокинутой головой, он выглядел непривычно беззащитно.
Проснулся отец почти одновременно с тем, как автомобиль притормозил около нашего подъезда. В первый момент он взглянул на меня испуганно, словно не узнавая. Потом потряс головой, протер глаза, зевнул и обратился ко мне:
– Прости, сынок. Я что-то устал сегодня. Вот и отключился. Возраст сказывается. – Он улыбнулся немного виновато и открыл дверцу.
– Не стоило меня встречать. Ты и так еле живой. Я бы и сам добрался, – попенял я ему, когда мы поднимались в лифте.
– Не терпелось скорее тебя увидеть, я так волновался…
– В последние годы я отвык от того, что ты за меня беспокоишься.
Отец в ответ как-то тревожно и печально посмотрел на меня и промолчал. Может быть, ему что-то мешает быть со мной искренним?
Лариса позвонила совсем не вовремя. «Турецкий марш» сейчас на редкость неуместен.
– Ты прилетел?
– Только-только, – соврал я.
– Как только-только? Ты же должен был утром? Я что-то перепутала?
– Мне пришлось поменять билет. Были дела. Всякие обстоятельства… Ты новости не смотришь?
– Как-то не до этого было. Сегодня столько клиентов! Недавно закончила.
– Ты где?
– Хочешь увидеть меня?
– Нет. Давай завтра. Я без сил. У меня такое произошло…
– Что? Тебя еще повысили?
– Я тебе перезвоню минут через десять. Хорошо?
– Но ты в порядке?
– Все расскажу. Не волнуйся.
– Буду ждать.
После этого короткого разговора настроение вконец испортилось. Я залез в меню телефона и поменял звонок с «Турецкого марша» на обычный сигнал. Моцарт мне надоел. Слишком навязчивый и беззаботный. Как мне теперь обращаться с Ларой? Любопытно, что она ничуть не обеспокоилась тем, что я не прилетел вовремя, попросту говоря, не обратила на это внимания, словно так и надо. А позвонила, скорей всего, из вежливости. Как я мог так долго заблуждаться, что нужен ей?
На лестничной клетке запах свежей выпечки. Неужели мама с бабушкой затеяли пироги?
– Мы пришли! – прокричал отец.
– Мыть руки и к столу, – мгновенно откликнулась мать.
Все почти как в детстве, когда мы с отцом откуда-нибудь возвращались, а мама ждала нас и готовилась побаловать чем-нибудь вкусненьким.
Сняв пальто, я прошел на кухню, где мама и бабушка усердно хлопотали. Обнял их. Они одновременно прижались лбами к моим плечам и замерли.
– Как здорово, что вы так быстро доехали, – запричитала бабуля.
Я шутливо попенял ей на нарушение режима: ведь с ее давлением никак нельзя бодрствовать в такой поздний час. Бабушка только задорно хохотнула в ответ. Мама непривычно раскраснелась и выглядела оживленной. Такой я давно ее не видел. Она предупредила меня и отца строго-настрого, что через пять минут все будет на столе и опоздавшие пусть не рассчитывают на снисхождение.
Зайдя в свою комнату, я зажег прикроватную лампу, поставил сумку на пол, переоделся в домашнюю одежду, открыл форточку, чтобы проветрить перед сном. Флэшку я положил в ящик тумбочки и на всякий случай задвинул ее поглубже. Но потом снова вытащил и принялся разглядывать, словно на этом крошечном, умещающемся на ладони носителе что-то можно было рассмотреть. Ну вот. Я в Москве. Не открывать и никому не показывать до эфира! Но самому-то можно ознакомиться? Нет. Не буду. Что от этого изменится? Не я отвечаю за ее содержание. А если Кабанов потребует показать ему перед программой? Скорей всего, так оно и будет. Придумаю что-нибудь. Поздно уже. Уже за полночь. Стоп! Ведь Лариса звонила не больше четверти часа назад. А что она так поздно делала в парикмахерской? Она, помнится, уверяла меня, что только освободилась. Их салон перевели на круглосуточный режим? Вряд ли. Похоже, моя девочка, моя бывшая девочка мне врет. Но зачем? Даже любопытно проверить, отреагирует ли она как-то, если я пропаду на время для нее. Будет или она умирать от нетерпения и тревоги или спокойно уснет? А Кабанов каков? Ни слуху от него, ни духу. Наверняка видел мой звонок. И не один. И даже не перезвонил. Полагает, что это нормально? Увлечен чем-то более важным? Или Гена его уже обо всем проинформировал. Если протрезвел, конечно… Я набрал номер Кабанова еще раз. Он снова был вне зоны доступа.
Я закрыл флэшку в ящике и вздохнул с облегчением.
За столом мы сидели недолго. Никто не расспрашивал меня о поездке, будто я отлучался к другу на дачу, а не в город, где, мягко говоря, неспокойно. Отец выпил несколько рюмок коньяка и весь как-то обмяк, расплылся. Не дождавшись чаю, он удалился в спальню. Когда мать разлила заварку по чашкам, я вспомнил о приобретенном мной киевском торте и сразу же сказал ей. Как же мама обрадовалось ему!
– Неси быстрее. Что же ты раньше молчал?
Мы все отведали по большому куску. Торт не подкачал. Можно было бы решить, что ужин прошел идеально, если ли бы один раз я не поймал встревоженный взгляд матери, говоривший, что она частично в курсе моих киевских проблем. Отец наверняка строго-настрого запретил ей вмешиваться, и она безупречно исполняет свою роль.
От Ларисы ничего. Наверное, оскорбилась, что я обещал перезвонить и обманул. Ну и хорошо. У меня есть Нина.
После того, как чай был выпит, я ушел к себе.
Часть четвертая
Разбудил меня шум за окном. Какой-то автомобиль безостановочно изрыгал сигнализацию. Я чертыхнулся, ожидая, что звуки прекратятся и мне удастся еще немного поспать, но не тут-то было. Они нарастали, множились, издевательски меняя высоту и последовательность. Это продолжалось так долго, что стало невыносимым. Но только я вылез из-под одеяла и поплелся закрывать форточку, все стихло. Закон подлости.
В прямоугольнике окна свет ликовал, переливался, а внутри становился мягче, оттеняя так давно знакомые мне предметы мебели, прихотливый рисунок обоев. Эх, в такое-то утро да никаких бы забот! Но у меня все не так. Мне предстоял сложный день.
Я лег поверх одеяла. Задумался.
Мой коллега исчез, и, возможно, его уже нет в живых. Я разочаровался в любимой девушке, которую мыслил свой невестой. Мои отношения с отцом погрузились в полный туман, хотя еще три дня назад к этому не было никаких предпосылок. А на работе вообще сегодня может неизвестно что начаться, после того как я обнародую сенсационные разоблачения, никому до этого их не показав. Кстати, надо придумать, как это устроить и возможно ли это вообще?
Я накинул халат и вышел из комнаты. Пора собираться на работу. Эфирное пространство жаждет моих разоблачений. Хотя странно, что мне никто не звонит с канала. Когда они планируют мой эфир? Это будет спецвключение или в выход обычном режиме? Все же насколько спокойней мне было жить, когда я приходил на работу в свою смену, редактировал найденные продюсером новости и ставил их на ленту. Но туда уже не вернуться, в ту жизнь, в те ощущения. Мое прежнее бытование похоже на дом, из которого ты уехал и куда вселились другие люди, тем самым отменив твое даже гипотетическое возвращение.