– Лариса! Ну не пытай меня. Все, что тебе нужно знать, я не утаил от тебя. Остальное – секрет.
– Скажи одно: почему ты это сделал? Тебе заплатили? – Ее глаза чуть округлились.
– Что? Ну, ты даешь… – Я обиженно скривился. – Считаешь меня продажной тварью… У меня нет слов!
– Нет-нет, – она замахала руками, – просто хотела убедиться, что ты совершил этот мужественный поступок из идейных соображений. А почему ты раньше спорил со мной? Доводил меня. Бандеровцы, хунта… Тебе отец это внушил? А теперь ты прозрел?
– Сложно все. – Я придал своему лицу как можно больше глубокомысленности. – Одно дело здесь, другое – когда попадаешь туда. Как-нибудь потом обсудим это. – К таким диспутам я пока не был готов.
– Ну, не хочешь – не надо. В конце концов, это не так уж и важно. А как твой отец на это отреагировал?
– Не общались еще.
– Боишься его?
– Почему так решила?
– Прости, прости. Что это я, правда? Просто не привыкла еще к тебе новому.
Я действительно стал другим, но совсем не тем, кого сейчас открывает для себя Лариса. Не прекратить ли этот балаган?
– Главное, что я люблю тебя теперь еще больше. – Лара притянула мою голову к себе и звонко поцеловала в лоб.
– А раньше, выходит, не так сильно любила?
– Просто не догадывалась, что можно сильнее. – Она ласково провела ладонью по моей щеке. – У тебя усталый вид.
– Это свет так падает.
– Не обманывай. Такие поступки так просто не даются. Ты измотан. – Она не убирала руку с моей щеки.
– Скучала? – Я ненавидел себя.
– А сам как думаешь?
– Никак не думаю.
Официант нес бутылку на подносе, как некий артефакт – осторожно и с трепетом.
– Честно тебе скажу, не ожидала, что так буду скучать.
– А почему так мало писала?
Она еле заметно смутилась, а потом промолвила, опустив глаза:
– Не находились слова. Прямо беда.
– Ладно. Меня и не было всего два дня. А что ты вчера так долго в салоне задержалась? Ты мне звонила почти в полночь. Вы разве так поздно работаете?
– Клиентка одна в пробке застряла. Пришлось ждать ее.
– А… Понятно.
Удивительно, что вчера меня насторожило ее слишком позднее пребывание на работе, а сейчас это факт был мне абсолютно безразличен.
Я разлил коньяк. Коричневатая жидкость под воздействием света кое-где превращалась почти в оранжевую. Лариса что-то разглядывала в окне.
Во мне сейчас яростно препирались даже не два, а три разных человека. Каждый из них предлагал мне свой вариант развития событий. Один, самый благоразумный, уговаривал прекратить ломать комедию. Под любым предлогом отправить Ларису домой, а самому позвонить или написать Нине (ведь она наверняка уже слышала или видела сюжет о моих подвигах и теперь недоумевает). А потом встретиться с отцом и начать что-то предпринимать для выхода из тупика. Я внимал этим доводам, признавал их справедливость, но другие голоса мешали сосредоточиться. Второй, назойливый и нетерпеливый, звал немедленно вернуться на канал и объясниться. Чем больше тянется мое молчание, тем хуже для меня. Потом трудно будет кому-то что-то доказать. Есть шансы, что кто-то ко мне прислушается. Может быть, удастся достучаться и до Кабанова. Ведь провокации со стороны хунты не такая уж и редкость! Я имею право на то, чтобы мне дали высказаться. И мне надо просто поведать всем все как есть. И как можно быстрее. Или же позвонить в любое информационное агентство и сделать заявление. Информационщики как в воздухе нуждаются в «жареном» и ухватятся за мои слова. Но вклинивался еще и третий, похожий на кривляющегося клоуна. Он ухмылялся, скалился, показывал на девушку, сидящую рядом: забудь обо всем, рядом с тобой подруга, ты никому ничего не должен. Спрячься. Все само собой уляжется.
Я чокнулся с Ларисой и выпил залпом под ее удивленный взгляд. Она повторила за мной все в точности, словно мы не выпивали, а совершали какой-то таинственный обряд.
– Куда ты?.. Хочешь за мной угнаться? – укорил я ее.
– Да. За тобой угнаться непросто. Ты же известный пьяница. – Она показала мне язык.
Я достал мобильник и незаметно выключил его. Меня нет! Третий голос победил.
– Слушай, такая погода хорошая. Давай возьмем бутылку с собой и пойдем гулять. Имеем право.
– Громов, ты рехнулся. Нас заберут. Это глупость какая-то, – засомневалась Лариса.
– Да брось ты. Кто не рискует, тот не пьет коньяк с прекрасной девушкой. – Меня несло.
– Это штамп.
– Кто тебя научил так выражаться?
– Ты.
Мечтал ли я сейчас о том, чтобы гулять по Москве с Ниной, а не с Ларисой? Негодовал ли по поводу несправедливости жребия? Нет. Перенесенные мной сегодня потрясения сузили мое сознание, сплющили его до таких размеров, когда воспринимаешь только то, что рядом. А рядом была Лариса. Лариса, которой я изменил и которую я разлюбил. Лариса, которую я, похоже, и не любил вовсе.
И вот мы пошли по Старому Арбату, держась за руки. Наши пальцы переплелись.
В середине улицы скучающие люди без особого рвения предлагали прохожим приобрести весьма сомнительного качества полотна.
На пятачке, окруженном зеваками, ревела электрогитара, и волосатый низкорослый малый голосил что-то из Розенбаума.
Небо, наклонившись над крышами, пристально всматривалось в людей, никого не узнавая в лицо.
Я поместил не очень плотно закрытую пробкой бутылку коньяка во внутренний карман пальто, и теперь она тихонько булькала при каждом шаге.
Справа тянулось длинное розовое здание Украинского культурного центра. Чем они там сейчас занимаются? Какую культуру несут в Россию? Культуру ненависти к москалям? Был бы у нас у власти действительно тиран, каким его многие хотят представить, давно выгнал бы эту публику из такого шикарного особняка.
Мы дошли до конца, свернули направо, добрались до Гоголевского бульвара, дождались, когда переключится светофор, и перешли дорогу. По дороге Лариса мучила меня разговорами о том, как нужны России те, кто способен на поступок. С кем она общается? Неужели все это из Фейсбука и прочих сетей? Никогда не поверю, что со своими парикмахерскими подружками она целыми днями обсуждает ситуацию на Украине.
– Я не хочу по Гоголевскому идти, – заныла Лариса – там грязно. Я туфли себе испорчу. Жаль будет. Только купила.
Во всем мире сейчас не нашлось бы человека свободней, чем я. Делаю все что хочу. Говорю все, что приходит в голову. Иду, куда ноги ведут. Чем это кончится? Посмотрим. Хорошо бы жить так, чтобы за ночь напрочь забывать всякий свой день, а утром начинать постигать мир заново.
Мы миновали еще один переход и стали спускаться вниз по Знаменке. Здесь традиционное средоточие военных учреждений. Спокойно-казенная атмосфера… Я под удивленные взгляды прохожих и постовых вытащил коньяк и, не замедляя шага, сделал большой глоток. Круто!
– Ты что творишь? – Ларисе выхватила у меня из рук бутылку и теперь не знала, куда ее девать. Я заглянул ей в глаза и не отводил взгляда до тех пор, пока она как загипнотизированная не приникла к горлышку.
Если она уйдет, я не расстроюсь. Но она, похоже, никуда не собирается.
Знаменка тяготила, и мы свернули в первый попавшийся переулок.
– Устроим небольшой привал?
Лариса только хмыкнула в ответ. Похоже, она устала и энтузиазм ее поубавился.
В большом и малолюдном дворе, куда мы зашли наугад, хаотично располагались маленькие домишки, детские площадки, аккуратные клумбы. Когда мы устроились на одной из скамеек, моя бывшая девушка раскрыла свою сумку и достала оттуда несколько конфет в ярких шелестящих обертках.
– Вот. Какая-никакая, а закуска. Не знаю, как ты, а я чувствую себя школьницей, сбежавшей с одноклассником с уроков. Правда, для одноклассника ты чересчур великовозрастный. Скажи честно, ты хочешь напиться? Ты чего-то боишься?
– Мы же выяснили, что я не трус.
От ее проницательности меня чуть не стошнило.
– Надо было нам пластиковые стаканчики где-нибудь зацепить. – Лариса даже на этой случайной скамейке пыталась создать уют. Все-таки она мещанка.
– По мне, так и из горлышка нормально.
– Сегодня ты никудышный кавалер. Но в силу твоего геройства все тебе прощаю.
– Все-все?
– Ты на что-то конкретное намекаешь?
– Просто спрашиваю. Выпьем еще? – Ей передавалось мое бесшабашное настроение.
– Пожалуйста.
Она смешно закинула голову, когда отпивала. Потом с хрустом разгрызла карамельку.
– Хорошо? – Я наблюдал за ее реакцией.
– Нет. Мне холодно. А ты меня не обнимаешь. Я нервничаю, между прочим. За тебя переживаю.
Я придвинулся к ней. Обнял одной рукой.
– Извини. Я и правда немного не в себе после всего этого.
– Ты не жалеешь?
– О чем?
– Что сдал этого негодяя. Теперь тебе несладко будет. Обещаю быть с тобой и поддерживать тебя. – Она выпрямилась. – Вон, посмотри, что с Макаровым эти путинские холуи творят. Только ленивый его сейчас не проклинает. А раньше был идол. Все забыли. Как на концерты его бегали и песенки крутили, слюни пуская.
Лучше бы она не вспоминала про Макарова. Я пропустил момент, когда Лариса придвинулась ко мне близко-близко.
Нацеловавшись со мной, Лара отпрянула от меня и вытерла губы тыльной стороной ладони.
– Ты так меня сейчас возбуждаешь. Может, ко мне? – Она опять поцеловала меня.
– Хочется погулять чуть-чуть. Такая погода…
Она встала, поежилась.
– У тебя куртка испачкалась.
– Где?
Я отряхнул ее сзади.
– Вроде все. Пошли?
– Точно все?
– Точно.
Я неожиданно протрезвел. Грусть навалилась на меня и стесняла дыхание. Мы в полном молчании дошли до метро «Кропоткинская», и я все это время выдумывал предлог, чтобы избавиться от своей спутницы. Необходимо побыть одному. Она мешает сейчас.
– Ты устал? Тебе сейчас не до меня? Скажи, я не обижусь. – Лариса смотрела прямо перед собой.
– Что ты, милая? Просто не выспался. Еле иду.