– И как все прошло? – Я, до этого слушавший Дмитрия очень внимательно, не удержался от язвительного вопроса.
– По их наблюдениям, в Киеве все развивалось нормально. Но они вынуждены были вести себя осторожно, поэтому слежка за Геннадием велась не круглосуточно.
– Они и за мной следили?
– Только в тех случаях, когда с вами рядом находился Геннадий. Привлекать внимание отдельно к вам я посчитал крайне неосмотрительным. Вы должны были выглядеть эдаким простачком, выскочкой, таким, какого не пошлют на действительно серьезное дело.
Я перевел взгляд на отца. Судя по всему, теперь настала его очередь.
Но он молчал.
– Дмитрий, а это ваша идея, что этим простачком, не вызывающим подозрений, буду именно я?
– Нет. Но когда меня известили об этом, я полностью это одобрил. Конечно, это несколько нарушало замысел по части вашей неприметности, но участие в деле Василия Дмитриевича перевешивало все остальное.
– Ну что же! Теперь, когда не тайна, что все эти дни вы оба дурили меня с завидным усердием, я хотел бы услышать тебя, отец.
– Это должно было не так кончиться, сынок… Все задумывалось как твой триумф, понимаешь? Я знаю твой характер. Если бы ты обо всем был осведомлен заранее, дело могло бы не выгореть. Ты слишком много рефлексируешь, извини меня, конечно. Надо было использовать тебя как можно эффективнее.
– И получилось?
Отец насупился. Ответить на это ему было нечего.
– Но что-то пошло не так! Да? Кукла сломалась?
– Не кричи. Тебе нельзя волноваться.
– Ты соображаешь, что ты несешь? Предлагаешь мне не волноваться в тот момент, когда меня в деталях информируют о том, что держали за дурака. Оказывается, я был частью плана по спасению мира, но завершилось все тем, что меня оболгали, куча людей от меня отвернулась и проклинает на каждом шагу, а типы, которых я ненавижу, возводят меня на пьедестал и даже предлагают собирать деньги на мое лечение.
– Выслушай меня… Коля! Вскипяти ему чаю, он дрожит весь.
Васькин убежал на кухню.
– Несколько дней назад меня вызвал к себе Максим Крестовский из Администрации Президента. – Он произносил каждое слово таким тоном, будто именно оно, а не какое другое, служит его оправданием. – Я удивился. Мы и знакомы-то с ним довольно шапочно. Нас не связывали никакие общие проекты. Сфера моей деятельности никак не пересекалась с его.
– Теперь понятно, почему меня показывали Крестовскому на презентации Примусова. А я-то все гадал, зачем он тебе привет передавал?
– Дослушай меня. Не перебивай! Как только я вошел в кабинет Крестовского, сразу же пожалел об этом. Кто, ты думаешь, сидел у него? Эта скотина Кабанов. К таким, как он, ничего нельзя испытывать, кроме брезгливости.
При упоминании Кабанова мне чуть не стало плохо. Скотина! Ведь когда он отправлял меня в Киев, у них с Ларисой были уже куплены билеты в Прагу. Не забуду ему этого. Как так можно?!
– Я не пожал протянутую им руку. Просто кивнул. Но он ничем не выказал обиду, будто ничего не произошло. Крестовский вел себя на удивление вежливо. Сначала долго выспрашивал, как у меня дела, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь, как здоровье моих близких и т. д. Одним словом, напускал тумана. А я все ждал, когда он объявит, зачем меня пригласил. Интересно, что Кабанов смотрел все это время на меня так восторженно, словно всю жизнь только и ждал встречи со мной, чтобы взять автограф. Чертов индюк! Завершив прелюдию, Максим Петрович перешел к делу. Перво-наперво он принялся мирить нас с Кабановым, мотивируя это необходимостью в сложный для России момент объединиться всем представителям элиты. Я, конечно же, держал в уме, что ты работаешь на канале Кабанова и что Крестовский не может об этом не знать.
Я согласно кивнул. Кажется, отец подходил к самому тяжелому для себя месту.
– Понятно, что Крестовский пригласил нас не только для того, чтобы помирить. Я терпеливо ждал, что же последует дальше. Гадал, в чем истинная цель Максима. Но то, что в итоге услышал, не скрою, поразило…
Я, видя, как отцу тяжело, решил прийти ему на помощь:
– Папа! Не мучайся. Позволь мне закончить. Крестовский, как нетрудно догадаться, – это тот человек из Администрации, на которого вышел Гена и донес до него идею с «неприметным журналистом». А хитроумный Максим гениально развил ее: если этим лопушком будет сын политика, известного своей непримиримостью к украинским националистам, эффект будет не просто заметным, а фантастическим. Ради этого меня, гадкого утенка-редактора, решили превратить в сказочного принца-эфира. Прав я?
– В общих чертах. Но гадким утенком тебя никто не называл. Кабанов отрекомендовал тебя как очень талантливого человека, достойного сына своего отца. Он еще рассуждал о генерале Раевском, вышедшем под французскую картечь вместе с сыновьями.
– В общем, они уговорили тебя дать разрешение на мое использование, а ты в свою очередь убедил себя, что все это пойдет мне на пользу.
– Имей в виду, меня не поставили в известность, что твоим источником будет Дмитрий. Я об этом узнал только сегодня. Не думаю, что и Крестовский с Кабановым были осведомлены на этот счет. Гена вполне мог внушить им, что анонимность источника – залог успеха всей операции. Собственно, если он так сделал, в этом есть логика. И еще одно… Тогда словно некий голос обязал меня: твоему сыну пора послужить Отечеству.
– Не знал, что ты слышишь голоса.
– Сейчас, понимаю, это покажется смешным, но у меня не было никаких сомнений, что все пройдет успешно. Ты осуждаешь меня?
– Не знаю, папа. Мне нужно время, чтобы во всем разобраться.
– Времени у нас нет, – Дмитрий привстал со стула, – разбираться надо сейчас.
– Хорошо, а кто тогда запустил эту чушь, что я якобы сдал вас, Дмитрий, украинскому СБУ? Не Крестовский же с Кабановым?
– У меня нет никаких доказательств. Но здесь за версту торчат уши украинских медийщиков. Сейчас у нас там полный информационный беспредел. Все что угодно кому угодно можно приписать. Ставка очень простая. Пока заведомую ложь будут опровергать, многие в нее поверят. Всякий удар по репутации таких политиков, как ваш отец, для них успех.
По его вялому тону я понял, что эта тема его волнует меньше всего.
– Только вот с моим арестом промашка вышла. Они и сейчас уверены, что я нейтрализован.
– А тот человек, что арестован вместо вас, выдержит?
– Выдержит. – Дмитрий чуть заметно нахмурился.
Я вспомнил залитое кровью лицо мужчины, которого выводили под телекамеры из избы.
Вошел Коля. Он приготовил чай для всех, а также нарезал бутербродов. Эта чайно-бутербродная пауза была как нельзя кстати. Больше никто никого не обманывал и не вводил в заблуждение.
– Расскажи еще раз, как на тебя напали? – Отец дожевал бутерброд и теперь запивал его чаем.
– Я уже говорил. Думаю, это никак не связано с нашей историей. Обычное хулиганство. Там район такой неспокойный…
– Какой район? – насторожился отец.
– Перово.
– Подожди, подожди… А что ты там делал? Ведь Лариса уверяла меня вчера вечером, что вы не виделись. Ты шел к ней? Или не застал ее дома?
– Я шел от нее.
– Ничего не сходится. Вы поссорились?
– Нет. Просто Лариса тебе соврала.
Выражение лица отца сейчас напоминало гримасу ребенка, столкнувшегося с чем-то, что недоступно его пониманию.
– Не бери в голову. Потом как-нибудь расскажу. Лучше ответьте мне на несколько вопросов. Вы оба.
– Спрашивайте все, что считаете нужным. – Дмитрий не мог не догадываться, что в основном мои вопросы будут адресованы ему.
– Ваш арест, вернее, арест вашего двойника – это тоже часть вашего плана?
– Не совсем. Когда мои ребята доложили мне, что ищейки Наливайченко идут по нашему следу, подбираясь все ближе и ближе, мы решили использовать старый трюк с двойниками.
– А откуда они взялись, эти двойники?
– Такова специфика нашей работы.
– Это же живые люди!
– Они знают, на что идут. Позвольте уж мне не раскрывать всех нюансов нашей профессии. Слушайте дальше. Я все же не ожидал, что одного из двойников арестуют так быстро. А то, что вы не вышли в эфир, – просто убило меня. Я понял, что мне необходимо во что бы то ни стало как можно скорее найти вас и Василия Дмитриевича. Ребята из Донбасса помогли мне пересечь границу. И вот я здесь.
– А что Гена на этот счет думает?
– Я не выходил на связь с ним после того, как вы улетели из Киева.
– Почему?
– Это было бы ничем не оправданным риском.
– А ехать сюда не риск?
– В значительно меньшей степени.
– Вы не боитесь, что вас здесь кто-нибудь опознает и фокус с двойником откроется?
– Ну, я стараюсь вести себя осмотрительно. – Он улыбнулся с мальчишеским озорством.
– Хорошо, но остается еще одно невыясненное обстоятельство. Почему в Киеве пропал мой оператор, Славик Раппопорт?
Подобранные дядюшкой Кристины лекарства действовали на меня с чудодейственной быстротой. Видимо, Сергей Викторович был действительно уникальным специалистом. Сегодня я проснулся почти здоровым. Солнце, пробивавшееся через шторы, поднимало настроение.
Возможно, Нина уже в Москве.
Отец и Дмитрий вчера уехали далеко за полночь. Перед самым их отъездом выяснилось, что папа привез мне одежду и все необходимые предметы мужского обихода вместе с загранпаспортом, слава богу, нашедшимся дома.
Коля за вечер так прикипел ко всем нам, что, по-моему, даже расстроился, когда его нежданные гости решили отправиться восвояси.
Отец попросил его потерпеть меня еще одну ночь.
– Я бы мог забрать Юру домой, но его сейчас лучше без надобности не дергать. Ты молодец! Неизвестно, что бы случилось с ним, не помоги ты ему. – Он запросто рассуждал обо мне в третьем лице. – Ты, конечно же, не нуждаешься в предупреждениях о конфиденциальности всего того, что тебе сегодня довелось выслушать. Ты взрослый и умный человек. Тебя это, по большому счету, не касается. Забудь все.