Иден. Это хорошо, только я очень прошу дать мне 24 часа, чтобы я мог сообщить премьер-министру о том, что здесь произошло, иначе он, возможно, будет удивлен, когда узнает, что г-н Бенеш едет в Москву.
Молотов. Я вполне с этим согласен»[235].
Таким образом, Иден был вынужден сделать хорошую мину при плохой игре и опять попытался перевести стрелки на Черчилля. Примечательно, что Иден ни разу не поправил Молотова, когда тот говорил о советско-чехословацкой границе как об уже реальном факте. Это означало, что Англия тоже смирилась с переходом Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР.
Итак, 23 октября 1943 года Иден был ознакомлен в Москве с проектом советско-чехословацкого договора. Так как этот договор составили по образцу советско-английского, Идену было трудно что-либо возразить по существу, тем более что СССР и ЧСР как суверенные государства могли заключать между собой любые соглашения и без учета мнения Англии.
25 октября Фирлингер писал Бенешу о своей беседе с Иденом за обедом: «Иден мне твердил, что Молотов ему сегодня показал текст нашего договора и что он был приятно поражен. (Здесь Иден опять лукавил: текст был ему показан 23 октября. – Прим. автора.). Договор, мол, очень хороший, и никаких возражений против него быть не может. Он сожалеет, что ранее не знал текста и что мы с самого начала делали из него большую тайну. Если бы этого не было, то вопрос был бы давно решен»[236].
Говоря проще, теперь Иден пытался свалить британскую обструкцию на самого Бенеша. Тот же 26 октября заявил советскому поверенному в делах, что намерен приехать в Москву как можно быстрее.
12 ноября перед поездкой в Москву Бенеш встретился с членом польского эмигрантского правительства социалистом Станчиком. Тот с надрывом спрашивал Бенеша, не хотят ли русские сделать из Чехословакии советскую республику и «болыпевизировать» ее.
«Я ответил:
…Скажу Вам, чего хотят русские: окончательно решить украинский вопрос. Без этого они эту войну не закончат и согласно этому поступают. Потом я подвел его к новой русской карте Европы с новыми русскими границами и показал ему их. Он был очень потрясен – искал Вильно и Львов и, наконец, заявил: ни один поляк никогда не примет границы без Львова. – Я на это: все бы можно решить, но без Львова это не удастся. Сказал ему, что линия Керзона отдала Львов русским. Он ничего не ответил… Я объяснил ему, что смешно бояться, что они хотят сделать из них (поляков) советскую республику и болыпевизировать их. Показал ему договор – статьи 3 и 4. Он был очень удивлен четким положением договора против «Дранг нах Остен» и уважением суверенитета и внутренних дел…»[237]
На следующий день Бенеш уже говорил с премьером польского эмигрантского правительства Миколайчиком, заменившим погибшего в авиационной катастрофе Сикорского, по просьбе последнего. Когда Бенеш разъяснил Миколайчику положения советско-чехословацкого договора, тот «был очень доволен… разъяснениями и также удивлен тем, что об этом всем можно было договориться с Россией». Но о границах с СССР Миколайчик, по его словам, пока говорить не хотел. Мол, даже если он и пойдет на исправление границ в обмен на приращение территории Польши за счет Германии (именно это и предложил на конференции в Тегеране Черчилль), то непонятно, как к этому отнесутся Англия и Америка.
При этом премьер опять твердил, что ему неясны цели советской политики в отношении Польши. Не хотят ли русские ее «болыпевизировать»? Бенеш показал советскую карту Европы и Миколайчику, и тот «никак особо не реагировал». Бенеш убеждал Миколйчика, что Советы искренне хотят независимости Польши. «Только путем сотрудничества с Советами, – продолжал он, – мы (Чехословакия и Польша – прим. ред.) можем обеспечить свое будущее как самостоятельные государства. Кроме того, советизировать нас либо оказывать давление, чтобы мы сами провозгласили советские республики, с моей точки зрения, вскоре, а то и сразу же после войны, сделало бы невозможным нынешнюю советскую политику в отношении Англии с Америкой. А она для Советов гораздо важнее, чем желание иметь рядом с собой советскую Польшу или Чехословакию. Конечно, они хотят иметь рядом дружественные им Польшу и Чехословакию, и это, по моему мнению, естественно»[238].
Миколайчик признал, что польское правительство сделало ошибку, развязав пропагандистскую кампанию против СССР.
В начале декабря 1943 года через Тегеран (где только что завершилась первая встреча в верхах «большой тройки» Сталина, Рузвельта и Черчилля) Бенеш наконец прибыл в Москву. Уже на первой встрече в театре 12 декабря Сталин попросил у Бенеша совета, как можно договориться с Польшей. Бенеш ответил: «…Наши отношения с Польшей довольно холодны… Испокон веку у поляков к нам было особое отношение, и не очень-то хорошее. Думаю, что главным препятствием было всегда наше отношение к вам… Например, они упрекали нас, что когда поляки на вас напали и шли на Киев (в 1920 году – Прим. автора.), наши рабочие устроили всеобщую забастовку и предотвратили проезд через нашу территорию поездов из Франции с боеприпасами для поляков. Потом в нашей с ними истории всегда были пограничные споры.
Сталин. Да, у вас там история с Тешином. Но это же мелочь.
Бенеш. Конечно, но таких вещей было всегда много…»[239]
Сталин и Ворошилов сказали, что Польша, наверное, образумится только после третьей войны с немцами. Бенеш после подробной беседы со Сталиным, которого очень интересовала личность Миколайчика, подытожил: «Сталин при поддержке Ворошилова и Молотова и Калинина настоятельно подчеркивал, что Россия не заинтересована ни во вмешивательстве в польские дела после войны, ни в оккупации ее (Польши)»[240]. Со своей стороны Бенеш подчеркнул, что польское население относится к СССР совсем иначе, чем польское эмигрантское правительство в Лондоне.
Советско-чехословацкий договор о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве был подписан 12 декабря 1943 года в Москве народным комиссаром иностранных дел В. М. Молотовым и послом Чехословацкой республики в Москве 3. Фирлингером.
Статья 1 договора, провозглашая постоянную дружбу и послевоенное сотрудничество между двумя странами, обязывала их в войне против Германии и ее сателлитов «оказывать друг другу военную и другую помощь». Договаривающиеся стороны по статье 2 обязались не вступать в период войны в какие-либо переговоры с гитлеровским или иным правительством Германии, которое не отказывается от всяких агрессивных намерений, а также не заключать без взаимного согласия перемирия или мирного договора с Германией или с государствами, которые связаны с ее актами агрессии в Европе.
Вторая часть договора намечала основы послевоенного советско-чехословацкого сотрудничества. Так, по статье 3 стороны согласились оказывать друг другу военную и всякую другую поддержку, в случае если после войны СССР или Чехословакия оказались бы вновь вовлеченными в военные действия против Германии или против другого государства, ее союзника.
Статья 4 устанавливала, что послевоенное сотрудничество двух держав предусматривает взаимную экономическую помощь и будет развиваться на основе взаимного уважения независимости, суверенитета и невмешательства во внутренние дела другого государства.
Статья 5 содержала взаимное обязательство договаривающихся сторон «не заключать какого-либо союза и не принимать участия в какой-либо коалиции, направленных против другой высокой договаривающейся стороны».
Договор был заключен на 20 лет с тем, чтобы сохранять силу на последующие пятилетия, если одна из сторон не денонсирует его за 12 месяцев до истечения очередного срока.
Большое значение для создания системы послевоенной безопасности в Европе имел приложенный к советско-чехословацкому договору протокол. Он предоставлял возможность третьей стране, граничащей с Советским Союзом или Чехословакией и подвергшейся германской агрессии, присоединиться к договору. В данном случае имелось в виду воздействовать на польское эмигрантское правительство и предоставить ему возможность урегулировать свои отношения с СССР на основе принципов советско-чехословацкого договора.
На переговорах с Молотовым 14 декабря 1943 года Бенеш, прежде всего, поблагодарил за помощь в преодолении британской обструкции на пути подписания советско-чехословацкого договора.
Вторым пунктом переговоров был германский вопрос. Бенеш просил Молотова (как и ранее Сталина) территориально «разбить» Германию, чтобы раз и навсегда избавиться от угрозы немецкой агрессии. Молотов переспросил: разбить, то есть расчленить? Бенеш сразу подтвердил и подчеркнул, что этого хотят и англичане, и американцы. Moлотов ответил, что в принципе он не возражает, но надо согласовать детали: на сколько частей разделить и т. д.
Далее Бенеш сказал, что вместе с СССР хочет после войны активно участвовать в преследовании нацистских преступников и коллаборационистов: «Мы готовим списки виновных. Мы хотим идти также далеко, как и вы… Наверняка у нас будут трудности с американцами и англичанами относительно степени наказания виновных, в том, что касается наших виновных».
Этим Бенеш поднял один из главных вопросов, ради которых он приехал в Москву. Виновными в коллаборационизме он считал 90 % судетских немцев и хотел заручиться согласием Москвы на их выселение («трансфер») с территории ЧСР. Сталин ответил ему категорически: «Мы согласны»[241]. До поездки в Москву Бенеш уже заручился в этом вопросе согласием Черчилля и Рузвельта.
Бенеш подчеркнул, что вопрос выселения немцев не только национальный, но и социальный: «Среди наших немцев 70 % богатые люди; их надо выселить первыми, они все были фашистами. Чехи – это демократы. У нас тоже есть ряд богатых людей, у нас также есть разные политические течения, но в целом о нации можно сказать, что она демократическая… Мы б