22 июля 1968 года командованию советской 38-й армии от имени министерства национальной обороны (MHO) ЧССР был передан запрос о сроках вывода войск. При этом заместитель начальника управления сухопутных войск MHO генерал Благут заявил: «Нам непонятно длительное и бесцельное пребывание советских войск на территории ЧССР. Это только осложняет нашу дружбу и наши взаимоотношения. Народу Чехословакии трудно объяснить вашу задержку в нашей стране»[619].
В чехословацких СМИ по этому поводу поднялась антисоветская волна. 10 июля 1968 года газеты «Праце» (орган профсоюзов) и «Млада фронта» (орган Чехословацкого союза молодежи) посвятили данной теме несколько заметок. 11 июля орган Союза писателей газета «Литерарни листы» поместила карикатуру. На ней были изображены Дубчек и Дзур в автомобиле. Дзур говорил: «Справа хорошо!». Испуганный Дубчек восклицал: «А слева танки!»[620]. Заголовки других статей говорили сами за себя: «В войне нервов одержит победу разум», «Правда об учении», «Не допустим нарушения суверенитета».
Чтобы хоть как-то скомпенсировать этот антисоветский вал в прессе, «Руде Право» опубликовала 11 июля 1968 года статью министра обороны ЧССР Дзура под красноречивым названием «ЧССР – прочное звено Варшавского договора». В ней было много «правильных слов» о том, что ОВД – гарантия «государственной независимости и социалистического развития Чехословакии». И поэтому новое демократическое руководство ЧССР даже намерено усилить вклад Чехословакии в эту организацию. Но каким образом? Оказывается, путем «интернационализации объединенного командования», то есть сокращения в нем доли советских генералов и офицеров[621]. Предлагалось создать и какие-то «новые органы» (этого же требовали в то время и румыны). Сам Дзур признал в статье, что можно понять опасения «друзей» насчет того, не ослабит ли «демократизация» членство ЧССР в ОВД. Ведь, писал Дзур, многие чехословацкие граждане открыто спрашивают, не является ли членство в Варшавском договоре помехой на пути «очищения от деформаций прошлого».
Коснулся Дзур и отвода союзных войск после учения «Шумава», сославшись на сотни гневных писем с мест (хотя письма писали не ему, а откуда и в каком количестве они приходили, было неизвестно – Прим. автора.). Например, говорил, что рабочие «Теслы» писали: «Мы напоминаем представителям наших союзных стран, что будем поддерживать все шаги руководителей нашего государства, которые ведут к развитию дружбы на основе партнерства, ведения дел по принципу „равный с равным“ и неприкосновенности государственного суверенитета. Ситуация, которая возникла в связи с командно-штабным учением, по нашему мнению, не содействует развитию дружественных отношений между нашими народами». Министр обороны это письмо никак не прокомментировал.
Но затем, 16 июля, Дзур разъяснил, что никаких «проволочек» с отводом союзных войск нет вообще. Разбор учений завершился 5 июля, но связистам понадобится время, потребуются вагоны, чтобы демонтировать и погрузить свое оборудование. «Я уже принимал участие в учениях, где такие „проволочки“ были гораздо длиннее», – заметил Дзур[622].
В госдепартаменте США обсуждался вопрос о вынесении «чехословацкой проблемы» на обсуждение ООН. Причиной мог бы быть как раз протест против пребывания советских войск в Чехословакии, которые, по мнению американцев, слишком медленно покидали территорию страны после завершившихся 30 июня 1968 года маневров ОВД «Шумава». Однако американцы обращаться в ООН не хотели, надеясь, что обсуждение инициирует сама ЧССР или Румыния и Югославия. Но МИД ЧССР решительно выступил против любого обсуждения темы «Шумавы» в ООН.
Только 24 июля 1968 года Якубовский разрешил начать отвод частей и соединений, о чем были проинформированы и представители ЧССР. Под предлогом плохого технического состояния большого количества боевой техники, совершившей многокилометровые марши, темпы обратного продвижения были заданы низкие. Ощущалась физическая и моральная усталость советских войск.
«Шумава» показала, помимо всего прочего, что чехословацкая армия вряд ли способна действенно вмешаться во внутреннюю политику на стороне просоветских «здоровых сил». Антисоветских настроений в ЧСНА практически не было, но в условиях массового морального террора в СМИ против «догматиков» военнослужащие уже опасались открыто говорить какие-то добрые слова в адрес Советского Союза. В то же время было ясно, что и воевать против своих советских союзников в случае чего ЧСНА не будет.
Беспокойство в Москве вызывал и тот факт, что чехословацкая армия фактически уже не могла принять полноценное участие и в возможном конфликте между ОВД и НАТО. Еще 6 мая 1968 года на заседании Политбюро ЦК КПСС Брежнев сказал: «…Нам нужно обезопасить себя и весь социалистический лагерь на западе, на границе с ФРГ и Австрией. Мы исходим из того, что со стороны ФРГ на этом участке границы стоит 21 дивизия американская и немецкая. От чешских друзей мы так толком и не узнали, но мы себе примерно представляем, что там ничего серьезного с их стороны нет на границе»[623].
На советско-польских переговорах в апреле 1968 года Гомулка заявил: «…дезорганизация (чехословацкой) армии практически открыла бы границу с ФРГ, и возможное провокационное нападение пусть даже небольших западногерманских сил могло бы иметь непредсказуемые последствия. Поэтому было бы целесообразно разместить в рамках Варшавского договора советские войска в Чехословакии»[624].
В принципиальном плане стоит подчеркнуть, что военное планирование возможного применения вооруженных сил СССР в Чехословакии началось в апреле 1968 года, хотя до июля оно носило предварительный характер. Это было классическое планирование «на всякий случай».
8 апреля 1968 года командующий воздушно-десантными войсками (ВДВ) генерал В. Ф. Маргелов получил директиву, согласно которой приступил к планированию применения воздушных десантов на территории ЧССР.
В директиве говорилось: «Советский Союз и другие социалистические страны, верные интернациональному долгу и Варшавскому Договору, должны ввести свои войска для оказания помощи Чехословацкой народной армии в защите Родины от нависшей над ней опасности»[625]. В документе подчеркивалось также: «…если войска Чехословацкой народной армии с пониманием отнесутся к появлению советских войск, в этом случае необходимо организовать с ними взаимодействие и совместно выполнять поставленные задачи. В случае, если войска ЧСНА будут враждебно относиться к десантникам и поддержат консервативные силы, тогда необходимо принимать меры к их локализации, а при невозможности этого – разоружать».
Имелись свои особенности и в механизме создания группировки войск для возможной операции в Чехословакии. С самого начала акция планировалась как совместная с другими социалистическими странами. Поэтому наряду с советскими соединениями в нее входили формирования стран Варшавского договора – ГДР, ПНР, ВНР и НРБ.
В еще более плачевном состоянии, чем армия, пребывали чехословацкие органы МВД, госбезопасности и разведки. Газеты постоянно писали о вине «чехословацких чекистов» в массовых репрессиях и требовали их решительного наказания, а затем и роспуска органов госбезопасности.
Москву особенно возмутило интервью Бацилека, бывшего министром госбезопасности в начале 1950-х годов. Он утверждал, что все дело Сланского изобрели в Москве, а советские советники в МГБ ЧСР лично жестоко пытали арестованных. Брежнев справедливо говорил коллегам из стран ОВД, что Сталин как раз до самого последнего момента был против ареста Сланского и даже заменил главного советника по линии МГБ. Но вступать в публичную полемику по этому вопросу в СССР почему-то не решились.
По Чехословакии весной 1968 года прокатилась странная волна самоубийств сотрудников спецслужб и военных, многие из которых смахивали как раз на убийства.
14 марта застрелился генерал Владимир Янко, которого считали одним из главных организаторов «путча» 1967 года. Есть версия (с которой выступил позднее Шейна), что Янко предложил в советском посольстве, чтобы ЧСНА взяла власть в свои руки. Якобы тем самым Янко, как Ярузельский в 1981 году в Польше, хотел помешать возможному вводу советских войск. Но «Советы» ответили генералу, что чехословацкой армии не доверяют. На самом деле, скорее всего, Янко как честный и принципиальный коммунист просто психологически не вынес того, что происходило в стране. Перед смертью он записал в своем дневнике: «Меня уже так вымазали грязью некоторые товарищи в связи с Шейной. Открыто заявляю, что я никому не отдавал приказа и никогда не отдал бы приказ на использование армии в противоправных целях, тем более что ясно – по закону это приказать мог только т. Новотный»[626].
Утверждалось, что он застрелился прямо перед поездкой на заседание комиссии ЦК, которая расследовала планировавшийся в 1967 году путч. Правда, маршрут движения генерала был очень странным – почему-то он решил дать по Праге большой крюк[627]. Есть и версия, что Янко, которого в 1939 году неожиданно через день или два после ареста выпустили из гестапо, в 1968-м он мог стать жертвой шантажа в связи со своим военным прошлым.
Затем покончили жизнь самоубийством сотрудники госбезопасности, много знавшие о репрессиях, – капитан Покорный и начальник следственного отдела пражской полиции подполковник Почепицкий.
Почепицкий свел счеты с жизнью 25 апреля 1968 года – ходили слухи, что именно он передавал Шейне через Моравца данные о ходе следствия против генерала. В предсмертном письме жене подполковник написал: «Дело, в которое я попал, вызовет много сенсаций, и я думаю, что выбрал правильный путь».