Токмо толку-то бояться? Коль судьба пасть от руки мужа, то пускай так и будет. Все равно без Лана никакой жизни нет и не будет боле.
Подошла Весна тихонько к двери, приоткрыла слегка и глянула в щелку. Темно в сарае, лучина погасла давно, а из глубины мирное сопенье доносится, тогда дева вздохнула с облегченьем и вошла внутрь. Спит Отай, не обманул Велес, крепкие травки подсунул.
Девица тут же скинула с себя одежды, да нырнула под пуховое одеяло. Сон сморил тотчас, все ж непростая у нее была ночка.
И только сны унесли в далекие дали, наступил рассвет. Первые лучи окрасили сарай в рыжину, свет пробился в щели и теплым отпечатком лег на спящих супружников.
Отай проснулся первым, раскрыл глаза и еще долго лежал, пытался вспомнить, что ж ночью-то было. Одежи на нем не имелось, жена рядом возлежала обнаженная тож, выходит, овладел он Весною, да видать перебрал бражки, посему и запамятовал, что да как было. Ну и не беда, теперича ночей впереди у них много, будет еще, что вспомнить. Хотя, чего уж оттягивать? Отай склонился над любимой, припал устами к обнаженному плечу и прошептал:
- Просыпайся, свет очей моих. Позволь полюбоваться тобою.
Весна нехотя открыла глаза, и спросонья хотела было улыбнуться, подумалось ей, что Лан рядом, но как увидала напротив муженька, так нахмурилась, оттолкнула Отая от себя и накрылась с головой. Новоиспеченный муж токмо и успел, что ахнуть.
- Ты чего ж, это? – начал он. – Никак не мил я тебе?
И пришлось Весне соврать, да в богатых красках:
- Еще бы мил ты мне был? – крикнула она из-под одеяла. – Медведь сиволапый! Бражки налакался, да так, что думала, поломаешь меня! Накинулся зверем, одежи посрывал, а уж что дальше творил и вспомнить боязно. Обидел меня, страданья причинил! Нет тебе боле веры!
- Да как же? Да я ж! Вот уж… - попытался хоть что-то сказать Отай, но от испуга и удивленья не смог.
- Что ты тут мычишь, ирод? – выбралась-таки Весна наружу, вскочила и еще больше на Отая напустилась. – Ты глянь? – начала она совать ему в лицо руки свои, а на тех царапины да синяки, все ж беготня по темному лесу даром не прошла. – Глянь, говорю! Супостат проклятый! Изуродовал! Трепал меня аки куклу тряпичную. Что глазами-то хлопаешь? Не стыдно так с женой обращаться? Вот всем поведаю о замашках твоих звериных, пускай народ честной знает, кто таков сынок Старейшины.
Тогда Отаю больше ничего не оставалось, как пасть пред ней на колени:
- Прости! Прости, родимая! Убей, не помню, что творил. Что хочешь со мной делай, коль таким извергом оказался!
Сейчас же Весна прищурилась, слезы изобразила:
- А ничего я с тобой делать не буду боле! Хоть тронь еще раз! Разнесу молву по деревне!
От таких речей совсем Отаю плохо стало, вскочил он, схватил рубаху со штанами и вон из сарая выбежал.
Когда дверь в сарай захлопнулась, Весна рухнула на кровать и разревелась, что было мочи. И стыдно ей было, и больно, и страшно. Но вдруг, словно стрелой ее пронзило, подняла краса голову, заплаканные очи злостью сверкнули:
- Вы еще попляшете у меня. Я вам еще покажу чёртово рыло. Захотели воли лишить? Пополам согнуть? Ну, поглядим, кто кого поборет.
И ведь прав был Велес, когда сказывал, что негоже людям созданий божественных подчинять воли своей. Боги и прогневаться могут, а коль прогневаются, то жди большой беды! Вот и Весна рассерчала.
С того дня красу будто подменили. Хаживала она по избе Судимира аки истукан, дела-то делала, но Отая от себя гнала куда подальше, а ежели он пытался воспротивиться, так стращала его Весна, что пустит молву о деяниях его лихих и опозорится тогда Старейшина. Отай ходил словно тень, отец пытался выведать, отчего сын чернее тучи, но тот молчал. Плохо было парню, не успел жениться, как ворогом для любимой стал.
Так пролетела осень, а вскоре и зима. Все это время Весна по Лану страдала, по своей жизни невольничьей.
А Лан совсем сник, ничего-то боле его не интересовало, не тревожило, кроме сердца разбитого и души израненной. Бывало, призывал его Велес, грозился в прах обратить, ежели за ум не возьмется, но все без толку. Глядел слуга на своего хозяина пустыми глазами, речей не внимал, угроз не страшился. Тогда-то и Велес призадумался, все ж Лан не только медвежью землю оберегал от набегов охотничьих, но и нечисть лесную в узде держал, не позволял разгуляться. А тут на тебе.
И тогда решился Велес на очередную хитрость, решил снова жрецом обратиться, да наведаться в дом Старейшины. Поспрошать о жизни молодых.
Так, одним весенним днем, когда солнышко уж вовсю землю пригревало, явился жрец Колун к дому Судимира. Его встретили с почестями, покуда Старейшина испереживался весь и не знал уже, как помочь счастью детей, как Отая к жизни вернуть.
- Доброго здравица, Колун! – заулыбался Судимир. – Проходи, гость дорогой, садись… Жена сейчас стол соберет. Откушай с нами.
- И тебе не хворать, Старейшина. Токмо я не угощаться пришел. Поведай-ка лучше мне, как дети живут? Все ли ладно у молодых? Доволен ли ты невестушкой?
- Вовремя ты пришел. Я уж было сам к тебе собрался. Беда у нас, - зашептал Судимир, чтоб домашние не услыхали. – Нет мира между Отаем и Весной. Глядят друг на друга как два сыча. И молчат оба аки рыбёхи озерные. Ума не приложу, что делать.
- Вон оно как, - удивился жрец. – Надобно что-то делать, да поскорей. Вам ужо внуками пора обзаводиться, а тут такое...
- Ты уж поговори с ними, призови к уму-разуму. Я в долгу не останусь.
- Про должок, это ты верно говоришь, - хитро усмехнулся Колун. – Ладно, помогу чем смогу.
Колун решил поговорить для начала с Отаем, выведать, отчего Весна от него бегает. Нашел он его на дворе, тот дрова колол. Стоял парень весь взмыленный, глаза бешеные, рубил дрова с такой яростью, что даже Велесу его жалко стало. Подошел старик к нему, покашлял. Отай глянул в сторону жреца, кивнул головой и к делу вернулся, а Колун еще ближе подошел, положил жилистую руку тому на плечо:
- Брось-ка топор. Поговорить надобно за жизнь вашу.
- Не о чем тут языками чесать! - рявкнул Отай.
- Оно и видно, - сквозь смех продолжил старик. – Глядишь, скоро избу на полешки разберешь.
- Ты иди старец…подобру-поздорову, - не унимался Отай.
Тогда надоело Велесу в жреца играть, хлопнул он в ладоши, лезвие соскочило с топорища и ахнулось на ногу парню, зашибив пальцы. Тот взревел как зверь раненый, и послышалась отборная брань.
- Сказал же, брось топор, - посмотрел Колун на Отая добродушным взглядом.
А как успокоился Отай, так сел на полено и принялся больную ногу растирать:
- Чего тебе надобно, жрец?
- Да вот, хочу знать, отчего ты так не весел? Отчего в глазах столько горечи-печали?
- Зря женился, вот и весь мой сказ. Не допускает Весна к себе, каждый раз взашей гонит. Мне людям в глаза смотреть тошно, у нас народ ушлый, уже заприметили, что жена глядит на меня, как на ворога.
- А что ж так? Обидел чем? Ты не жмись, рассказуй как есть, ежели помощи моей хочешь.
- Говорит, в первую ночь обидел ее грубостью. А я и рад бы все исправить, да не помню ничего. Будто и не было той ночи проклятой.
- Ах, вон оно что… - Велес про себя хохотом залился, повеселила его выдумщица Весна. – Да, тут плохо все, - насупился старик. – Нелегко будет жену развернуть-то к себе.
- Ежели ты знаешь, что делать - не молчи, говори. Я готов на все, лишь бы она оттаяла.
Тогда жрец напыжился для виду, походил по двору взад-вперед, покумекал, а после присел на бревно и заговорил почти шепотом.
- Потакай ей во всем, а то усадил на лавку в избе и прощенья ждешь? Так не получится.
- Так запретов нет никаких, она вольна делать, что только пожелает.
- А чего она больше всего любит?
- Охотиться она любит, - сквозь зубы процедил Отай. – Токмо, что люди скажут? – вскочил он с места. – Баба снедь в дом носит, а мужик лапти плетет? Засмеют!
- Что-то я в толк не возьму, тебе их сплетни первее али совет да любовь в семье?
- Да понял, не дурак. Пускай охотится, держать не стану.
- А это ты не мне рассказывай, поди к ней, лук со стрелами в руки вложи. Глядишь, и оттает Весна твоя. Токмо с ней не ходи.
- Отчего же?
- Пускай одна побродит по чаще, голову проветрит. Ты только мешаться будешь.
После разговора Колун ушел, а Отай остался во дворе. Надежда зародилась у парня в душе. Все ж Колун – старик мудрый, плохого не посоветует.
К вечеру Отай пришел к жене, тихонько вошел в светелку, в руках держал что-то обернутое в шкуру. Весна тут же поднялась, к окошку отошла:
- По кой явился?
- Подарок тебе принес, - и положил он шкуру на кровать, после развернул, а там лежал лук со стрелами. – Ты ж охоту любишь.
- Люблю, токмо в этом дому мне охотиться не велено, - нахмурилась Весна и как-то недоверчиво посмотрела на Отая.
- С сего дня велено.
- Не врешь?
- Хочешь, хоть завтрашним утром ступай в лес.
- Ну, смотри, твои слова.
И он ушел, а Весна аж заплясала от радости. Так ей хотелось покинуть стены чужие, хоть ненадолго, но покинуть.
Часть 18
Отай свое слово сдержал и отпустил любимую женушку на охоту.
Весна поднялась рано, семья Судимира еще почивала. Она по-быстрому оделась, собрала котомку с кое-какой снедью, прихватила подаренный лук со стрелами и отправилась в путь. Токмо Отай проснулся еще раньше, но жене решил не мешать, посему остался в постели, а как Весна вышла за порог, подошел он к окошку и долго глядел ей вслед, пока та совсем из виду не скрылась.
- Эх, лишь бы Колун прав оказался, - со вздохом произнес Отай и снова лег в кровать.
А Весна будто расцвела. Неслась она в сторону леса, ни ям, ни бугров на пути не замечала. Вокруг птахи щебетали, деревья первыми листочками шелестели на ветру, ручьи по земле бежали, будто торопились куда.
Вот уж скоро показались впереди величавые сосны вперемежку с березками да осинами. Солнце озарило макушки деревьев, отчего засверкали они, словно были усеяны каменьями драгоценными, роса на первой траве засияла хрусталем. Задышала природа-матушка, очнулась ото сна долгого.