[1608] Однако Махно и тут не был уничтожен. Он снова прорвался на правый берег Днепра и взял Екатеринослав. Белые с немалым трудом его оттуда выбивали.
А ведь был еще фронт на Волыни и в Подолье, где добровольцы вели войну сразу с двумя врагами: большевиками Ивана Дубового и Ионы Якира и с украинскими (галицийскими и надднепрянскими) войсками Василия Тютюнника, Михаила Омельяновича-Павленко, Мирона Тарнавского, Евгена Коновальца. Причем в ходе этой борьбы большевикам удалось ненадолго захватить Киев.
В составе Киевской области (командующий генерал от кавалерии Абрам Драгомиров) и Новороссийской области (командующий генерал-лейтенант Николай Шиллинг) в общей сложности было 24 000 человек. Немного, но это четверть армии – всего на фронте от Киева до Астрахани у белых было 98 000 штыков и сабель. Петлюровцы и галичане терпели от белых одно поражение за другим. Сечевые стрельцы так и не научились противостоять внезапным набегам казачьей конницы[1609]. Доблестные русские войска немного не дошли до Каменец-Подольска – столицы Петлюры (этот город займут поляки). Но плодами их побед воспользуются разве что большевики.
Тиф
Украинская армия погибала. Намного страшнее красноармейских штыков и белогвардейских сабель оказались дизентерия и тиф. Особенно сыпной тиф.
Ученые много десятилетий пытались найти природный очаг тифа, ведь очень многие болезни перешли к человеку от животных. Но тщетно. Единственным природным резервуаром для риккетсии Провачека (возбудителя сыпного тифа) оказался подвид белки-летяги, что обитает на востоке США. Однако не человек получил инфекцию от этой летучей белки, а белка заразилась от человека. И было это только в XVIII–XIX веках, а люди болеют тифом с античных времен.
Зато известно, что риккетсия Провачека десятилетиями живет в организме человека, переболевшего тифом, в его лимфоузлах, в печени, даже в легких. Здоровый и сытый человек не болеет, но голод или стресс, нервное потрясение снижают иммунитет и провоцируют развитие болезни. Если на больном живет головная и, особенно, платяная вошь, то, насосавшись крови, она становится источником инфекции. У человека начинается жар, температура поднимается до 40 градусов и выше. Вшам жить на таком больном уже неуютно, и они начинают искать другую жертву, переползают с больного человека на здорового. Тиф недаром называли «тюремной горячкой»: в казармах, в тюремных камерах, в бараках, в окопах и блиндажах – словом, там, где вынуждены жить десятки, сотни людей, вши легко перебираются с больного на здорового, кусают его, вызывая сильный зуд. Вшей ловят и давят, а укушенные места, естественно, расчесывают. Так в кровь попадают экскременты вши, в которых кишмя кишат риккетсии Провачека. Они попадают в кровь и лимфу, накапливаются в лимфоузлах и, размножившись, снова поступают в кровоток. Повреждают клетки (риккетсия – внутриклеточный паразит) и, погибая, выбрасывают в кровь сильнейший эндотоксин. Результат – интоксикация с температурой 39–40, поражение сосудов (в том числе сосудов головного мозга, негнойный менингоэнцефалит), заторможенность сознания, бред, галлюцинации.
В годы мировой войны тиф свирепствовал в немецких и австрийских концлагерях (большинство жертв Талергофа умерли как раз от тифа) и в лагерях для военнопленных. Именно в лагере для русских военнопленных Хотебуз заразился, заболел и умер австрийский врач Станислав Провачек, первооткрыватель возбудителя тифа.
Во время Гражданской войны от тифа страдали все армии, кроме большевистского Северного фронта и воевавшей против него армии генерала Миллера. Зато эпидемия свирепствовала в Сибири и на Урале. На Дону, на Кубани и на Северном Кавказе она не миновала большие города (Ростов), казачьи станицы и даже горные аулы. Вши – переносчики возбудителя инфекции – были повсюду. На ростовском вокзале носильщик снял вошь с пальто академика Вернадского[1610].
Конечно же, часто болели и умирали бойцы всех воюющих армий. Болезнь не обошла и командиров. Тифом переболел комдив Дмитрий Жлоба, очень тяжело болели, едва не умерли барон Врангель и батько Махно. От тифа умер легендарный казачий генерал Константин Мамонтов, которого Будённый считал самым сильным своим противником. Атаман Кубанского казачьего войска генерал-майор Николай Успенский заразился тифом, когда посещал больных в военном госпитале. Его смерть усугубила политический кризис на и без того неблагополучной Кубани. Николай Михновский так тяжело переболел тифом, что вынужден был вообще отойти от политической деятельности – настолько было подорвано его здоровье. В госпитале Каменец-Подольска умер от тифа и начальник санитарной службы петлюровской армии, однокурсник Михаила Булгакова Дмитрий Одрина – заразился во время обхода больных.
Но самая страшная эпидемия вспыхнула почему-то в рядах Галицкой армии. Даже соседи-петлюровцы (надднепрянцы) пострадали несколько меньше. Первые случаи тифа отмечены еще в августе, а в сентябре началась настоящая эпидемия, причем с каждым месяцем положение становилось все хуже и хуже.
Известный украинский политик Кость Левицкий, глава правительства Западно-Украинской Народной Республики, с ужасом осматривал переполненную больницу в Виннице: «Представьте себе большие залы и коридоры. <…> На полу скупо расстелена старая, стертая солома. На ней в рваных, изношенных одеждах больные, некоторые прикрыты плащами, многие без всякого покрывала. Вповалку лежат больные, так что пройти между ними невозможно. Издали видно вшей, которые ползут по больным, стенам, рамам под окном. Больные в горячке – воздух холодный как на улице. Со всех сторон тянутся к вам руки: один умоляет дать воды, второй – чая, иной – одеяла или хотя бы соломы. <…> Несколько (человек. – С.Б.) лежали не шелохнувшись. Их муки уже закончились…»[1611] Понятно, что выжить в такой «больнице» могли люди только очень крепкого здоровья и притом чрезвычайно везучие. В одной лишь Жмеринке к концу сентября умерло 600 сечевых стрельцов. Как знать, не было ли среди них тех ветеранов, что в августе 1914-го маршировали по улицам Львова, шли воевать за «хорошего императора Франца», а осенью 1918-го – уже за незалежную Украину. В ноябре 1919-го в госпитале Винницы от сыпного тифа скончался тридцатилетний офицер Микола Федюшко, больше известный как украинский литературовед и литературный критик Микола Евшан. Тот самый, что мечтал «прорубить окно в Европу для украинской литературы». Как это часто бывает, светлая мечта привела в тифозный барак.
Современный украинский историк Валерий Солдатенко пишет, будто к началу ноября личный состав Галицкой армии уменьшился на 22 % (на 10 000 – 11 000). Если так, то численность армии сократилась с приблизительно 47 000 до 37 000, причем «в некоторых бригадах осталось по 80–90 солдат»[1612]. Однако непосредственный участник тех событий генерал-хорунжий Удовиченко, командир 3-й Железной пехотной дивизии, приводит совсем другие данные. По его словам, уже к концу октября боевой состав Галицкой армии сократился до 10 000 бойцов[1613]. Удовиченко и сам переболел тифом, а Василий Тютюнник, один из лучших петлюровских генералов, от тифа умер[1614]. Омельянович-Павленко писал о полной небоеспособности Галицкой армии: «…превратилась армия в один большой госпиталь, в котором здоровые (невзирая на чины) ухаживали за больными»[1615]. За один лишь день 23 октября 1919 года только из 2-го корпуса Галицкой армии в госпиталь отправили 10 офицеров и 1063 рядовых[1616]. Доктор Бурачинский, главный врач Галицкой армии, так оценивал ее состояние: «Наша армия – это уже никакое не войско, даже и не госпиталь, а передвижной магазин трупов» («мандруючий магазин трупів»)[1617].
Украинские историки недоумевали: откуда взялась небывалая эпидемия и почему именно Галицкая армия пострадала до такой степени, что потеряла боеспособность? Высказывались прозрачные намеки на «польский след»[1618]. Некто доктор Михайло Дымицкий (специалист по физической химии) в 1975 году отправил в Филадельфию украинскому историку-эмигранту и бывшему капеллану дивизии СС «Галичина» Исидору Нагаевскому довольно странное письмо. Дымицкий писал, что еще в 1943–1944-м, когда он учился во Львовском политехническом институте, слышал от студентов страшную историю. Будто бы агенты ненавистного украинцам генерала Юзефа Галлера (того самого, что выиграл у них войну за Восточную Галицию) выкрали в Париже в институте Пастера сыворотку сыпного тифа, чтобы при ее помощи вызвать эпидемию в Галицкой армии и среди украинского населения Галиции. То есть речь ни много ни мало о первом в Европе применении бактериологического оружия. Дальнейшие подробности столь же фантастичны. Поляки подмешивали тифозную сыворотку в молоко и отдавали его «избранным девчатам». Эти «девчата» переходили демаркационную линию между польскими и украинскими войсками и приносили молоко в город. Ничего не подозревающие украинские воины выпивали зараженное молоко, а «избранных девчат» отправляли домой. Так будто бы и началась эпидемия, погубившая целую армию[1619].
Ни Дымицкий, ни Нагаевский, ни даже Солдатенко, очевидно, не знали, что сыпным тифом нельзя заразиться таким путем. Так можно заразить холерой, дизентерией или брюшным тифом, который связан с сыпным тифом только названием. Сыпняк так не передается. И причины эпидемии объяснить несложно. Голода на Западной Украине осенью 1919-го не было, но скученность, антисанитария, отсутствие мыла, чистого белья, медикаментов, нехватка врачей – все это способствовало распространению инфекции.