Так движение постепенно лишилось многих своих руководителей и активных деятелей – и начало проигрывать украинофилам, которые, напротив, постоянно получали пополнение с Большой Украины.
Москвофилы старые и новые
Лет за шесть до начала Первой мировой произошло событие, ускорившее упадок и гибель русофильского движения в Галиции. Старая русофильская партия раскололась на старорусинов и москвофилов (или неомосквофилов)[267]. Старорусины по-прежнему считали русинов-украинцев частью русского культурного мира, но подчеркивали свою верность австрийскому императору и государству. 24 октября 1908 года один из шести оставшихся тогда русофильских депутатов сейма Михайло Король заявил в парламенте, что считает себя малороссом, но никогда не был и не будет «россиянином». Он любит украинскую мову, «дорожит ею и знает, что только родной мовой можно вести просветительскую работу в народе»[268].
В противоположность ему москвофил Владимир Дудыкевич заявил, будто никакого «украинского языка нет и не будет, есть только русский язык, созданный гением русского народа»[269].
Старорусины постепенно сближались с украинскими партиями, один за другим переходили к украинцам. Чаще всего – к влиятельным и консервативным украинским национал-демократам. Так, в декабре 1910 года униатский священник отец Андрий Стець вернул в Русский народный совет свою членскую карточку с такой надписью: «Прошу больше не считать меня членом [Вашего] Общества, потому что я к Вашей партии не принадлежу и никогда не принадлежал. Моя идея – самостийность украинского народа, а не единство с русским»[270]. В 1913-м к национал-демократам перешел и Михайло Король.
Москвофилы тем временем превращались в партию не только русофильскую, но и откровенно пророссийскую. Прежде это было бы полбеды, однако накануне мировой войны отношения между двумя империями стремительно ухудшались. Все чаще в каждом москвофиле видели шпиона или, говоря языком наших дней, «иностранного агента». На Буковине москвофильские организации были закрыты еще в 1910 году, их руководство обвинили в шпионаже и государственной измене. Накануне войны в венгерском городке Сиготе и во Львове прошли судебные процессы над москвофилами. Причем обвиняемых в Сиготе приговорили к тюремному заключению от шести месяцев до 4,5 лет, а все четверо обвиняемых львовского процесса были оправданы. Братья Алексей и Георгий Геровские, арестованные по обвинению в государственной измене, бежали из-под стражи. Горячность молодых москвофилов просто пугала русских дипломатов: как бы войну не спровоцировали!
И поляки, и русские чиновники называли москвофилов «русскими». Так ли это? Мало кто из них даже знал русский язык. Среди москвофилов были и крестьяне. Многие сёла вокруг города Броды (недалеко от границы с Россией) оставались москвофильскими. Их жители часто отправлялись паломниками в Почаевскую лавру. Но если даже волынские крестьяне, как мы помним, редко знали русский язык, то чего ожидать от галичан? Москвофильство было традиционно сильно у горцев-лемков, но они жили очень далеко от России, в Карпатах, и русского языка тем более не знали.
Москвофилы открывали читальни с русскими книгами, но откуда было взять учителей? А учить русский язык самостоятельно – дело трудное. Встречались, конечно, энергичные и способные к языкам люди, которые находили время и силы выучить литературный русский. Михаил Пришвин познакомился во Львове с семнадцатилетним юношей-москвофилом, тот гулял с Пришвиным по Львову и «разговаривал на чистом русском языке». «Он мне рассказывал о преследовании русского языка: им не позволяли даже иметь карту России, перед войной он принужден был сжечь Пушкина, Лермонтова, Толстого и Достоевского. Преследовались даже слова; к завтраму он приготовил мне список слов, запрещенных для употребления гимназистами слов русских.
– Как же вы научились русскому языку?
– Меня потихоньку учил дедушка – дедушку взяли в плен. А я учил других, и так шло»[271].
Во Львове у москвофилов было три бурсы для мальчиков и одно училище для девочек, которое носило пафосное название Пансион русских дам. Эти заведения считались «кацапскими цитаделями», хотя даже русский язык в них преподавали не всегда. Один из воспитанников бурсы для мальчиков оставил воспоминания. По его словам, уроки русского там вел известный москвофил Семен Бендасюк. Но эти уроки прекратились, когда в бурсе сменился директор[272].
Среди сотрудников главной москвофильской газеты «Прикарпатская Русь» только главный редактор свободно владел русским языком[273]. А когда русские заняли Галицию и начали брать на службу москвофилов, то оказалось, что не хватает даже писарей, знающих русский язык.
Что требовать от простых людей, когда для самого Дудыкевича русский язык был не родным, а только «политическим»? Вот свидетельство Владимира Короленко, которому довелось видеть и слышать лидера галицких москвофилов: «Говорит он медленно, как человек, думающий не по-русски и лишь переводящий свои мысли на русский. <…> Перед каждой фразой многозначительная пауза, во время которой оратор, очевидно, подыскивает русские слова»[274].
Представления рядовых москвофилов о России были довольно туманными. Они охотно пели «Смело, товарищи, в ногу!» и «Вы жертвою пали в борьбе роковой», но не знали, что это революционные песни[275]. Лидеры москвофилов, тесно связанные с русскими националистами и крайне правыми, были, конечно же, противниками революции и революционных песен. Однажды на собрании в честь юбилея москвофильского студенческого клуба «Друг» молодой москвофил М.Ф.Глушкевич сделал доклад, где говорил о борьбе русского гения «за священную идею свободы», при этом хвалил Рылеева, Чернышевского, Глеба Успенского и Максима Горького. Русский консул и несколько видных москвофилов демонстративно покинули аудиторию. Только перед самой мировой войной среди галицких москвофилов появились свои социалисты, но их можно было пересчитать по пальцам.
Воспитанные в австрийской Галиции, москвофилы мало что знали о русской жизни. С этнографической точки зрения их никак нельзя причислить к русскому народу. Русофильство стало их политическим выбором. Они хотели стать частью великого русского мира, связать свою судьбу с русской культурой, а если получится, то и с Российской империей. Подавляющее большинство их действовало вполне бескорыстно. «В Галиции есть мечта о великой чистой прекрасной России»[276], – замечал Пришвин.
Русские деньги для русской партии
Враги называли москвофилов «рублефилами», намекая, что их политические убеждения будто бы связаны с русскими деньгами: «…люди, которые за российские рубли стоят на службе чужому государству»[277], – сказал о них Михайло Король. Украинская и польская пресса не раз обвиняла москвофилов в том, что они якобы получают «миллионы русских рублей»[278]. Справедливо ли это обвинение?
В эпоху своего расцвета галицкие русофилы почти не получали денег из России. В лучшем случае им кое-что перепадало от средств, собранных частными лицами и благотворительными славянскими комитетами. Но этих денег было мало, и поступали они нерегулярно. Впрочем, Иван Наумович, депутат Галицкого сейма и рейхсрата, священник-униат, издатель, писатель и драматург, впервые обратился за деньгами в Петербург еще в 1873 году. Он пожаловался, что «злобные люди» (поляки) погубили пасеку, на доход от которой он рассчитывал. Просьбу о помощи Наумович просил передать Владимиру Черкасскому, известному русскому славянофилу и панслависту, бывшему московскому городскому голове. Деньги Наумович получил и Черкасского поблагодарил[279]. Это, видимо, были деньги не государственные.
Только в 1876 году было принято решение выплачивать регулярную субсидию москвофильской газете «Слово», но и эти деньги (1000 рублей) не всегда доходили до Галиции. Издатель газеты Венедикт Площанский жаловался российскому министру внутренних дел, что в 1867–1879 годах не получал субсидии. Пропавшие деньги найти так и не удалось[280].
Одно время на газету возлагали большие надежды. Считалось, что она поможет бороться с украинофилами, мазепинцами (то есть украинскими националистами) и в самой России. Однако в России львовское «Слово» интереса не вызвало. В Киеве выписывалось от пяти до восьми экземпляров, а на всю Волынскую губернию у «Слова» был вообще лишь один подписчик. В 1880 году назначенный министром внутренних дел М.Т.Лорис-Меликов велел прекратить субсидирование газеты[281], чтобы не тратить государственные средства на столь сомнительное дело. К тому же отношения с Австро-Венгрией тогда были союзническими, а потому поддержка потенциальных сепаратистов в планы Петербурга не входила.
Но при Александре III и Николае II небольшой ручеек государственных денег все-таки начал поступать галицким и закарпатским русофилам. В 1883 году Адольф Добрянский, известный общественный деятель, один из лидеров русофилов, получил 15 000 гульденов. Деньги были выделены и Наумовичу[282]. Последнему удавалось получить из Петербурга и суммы куда более значительные. Так, в 1884 году обанкротился один австрийский банк. Его капитал состоял из епархиальных денег,