[1453]. В мае он будет писать о «бестактном отношении центральных властей к национальным чувствам Украины»[1454]. Но исправить все пороки национальной политики в короткий срок было невозможно.
Весной 1919-го на Украине, как еще раньше в России, возникло убеждение, что коммунисты – это не большевики, а совсем другая, враждебная трудовому народу партия. Это и неудивительно. Большевики отдали селянам панскую землю, коммунисты забирали и землю, и хлеб. Большевики распустили армию и прекратили надоевшую, бессмысленную войну, а коммунисты начинали теперь новую войну.
Руководство большевиков действительно готовило «освободительный» поход в Европу. Общегерманская революция не удалась, но в апреле началась революция в Баварии. Баварская Советская Республика просуществовала около месяца. За нее сражался и русский батальон, одетый в немецкую форму, причем после разгрома республики «русские все без исключения были замучены»[1455]. Два русских батальона сражались за Венгерскую Советскую Республику, которая оказалась гораздо жизнеспособнее Баварской. Главная опасность для Венгерской Советской Республики исходила из соседней Румынии, но в тылу у Румынии стояла Украинская советская армия. Она и должна была выступить в освободительный поход, на помощь Венгерской красной армии.
Известие о новой войне с Румынией во имя интересов советской Венгрии возмутило бойцов, и без того уставших от нескончаемой (с 1914 года) войны. Защищать свою землю – другое дело, бороться против белогвардейцев или интервентов – это понятно, но цели и задачи румынско-венгерского похода было объяснить не так легко. «Коммуния всюду встречает ненависть», – замечал Короленко. Он же обратил внимание на неожиданное возрождение народной религиозности. Давно ли мужики сами оскверняли церкви, грабили и убивали попов. А весной 1919-го храмы были полны народу. Большевистский запрет на крестные ходы вызвал возмущение[1456]. И сами священники «подтянулись», «явилась ревность к гонимой вере»[1457]. Церковь была отделена от государства, уже второй год Закон Божий не преподавали в школах. И тогда священники решили устраивать уроки при храмах. Боялись, что никто не придет. Но классы оказались переполнены: «…мы увидели веселые группы детишек, поднимавшихся по лестнице вверх, – вспоминал Короленко. – Мою Сонечку так и потянуло за ними. Входим. Дети сидят на партах в часовенке, обращенной в класс Закона Божия. <…> На лестнице встречаю священника. Он идет, окруженный гурьбой девочек и мальчиков»[1458].
Не только богомольные крестьяне, но и немногочисленные еще местные украинские коммунисты-националисты были возмущены новыми порядками: «Мы ждали великого, заслуженного, оплаченного кровью и страданиями миллионов будущего, – писала в своем праздничном, первомайском выпуске газета «Червоний прапор». – Мы ждали настоящей весны для порабощенных и эксплуатируемых всего света. Проходят месяцы. Долгие, полные тревог месяцы, пережили мы <…> и сегодня, накануне рабочего праздника спрашиваем друг друга: куда мы идем? <…> Склонить ли свою несчастную голову, пасть на колени и шептать старую молитву покорности?»[1459]
Эта газета была весьма популярна. За интересные репортажи из сельской жизни ее ценил даже Василий Шульгин, а Владимир Винниченко охотно цитировал «Червоний прапор»: «Самозванных правителей теперь развелось столько, что они терроризируют целые сёла, грабя и разоряя реквизициями и контрибуциями все добро и хозяйство трудящихся селян»[1460].
У селян реквизировали не только «излишки» зерна, но и припрятанные царские деньги (они были еще в цене), кадушки топлёного масла, холст, даже домашнюю птицу (она сразу шла на стол продотрядовцам). Однажды на такую реквизицию пригласили… Марину Цветаеву: «Так герцоги, в былые времена, приглашали на охоту». Дело было, правда, не на Украине, а на Тамбовщине[1461], куда Марина Ивановна приехала за мукой и пшеном для детей, голодавших в большевистской Москве: «Едемте с нами <…>, целый вагон муки привезете. Вам своими руками ничего делать не придется – даю вам честное слово коммуниста: даже самым маленьким пальчиком не пошевельнете!»[1462] Она не поехала, конечно, хотя прожила несколько дней рядом с продотрядовцами. О своем положении среди этих людей написала такими словами: «Я по самой середине сказки, mitten drinnen [изнутри (нем.).]. Разбойник, разбойникова жена – и я, разбойниковой жены служанка»[1463].
Комиссары останавливались в лучших домах, быстро заводили себе прислугу. «Горничная, совсем девочка, спала в столовой на полу, отдельная комната ведь – “буржуазный предрассудок”! Часто она ложилась спать после 4-х часов утра – “господа” играли в карты, а в 6–7 она уже вставала»[1464], – пишет автор воспоминаний, опубликованных в берлинско-пражском сборнике «На чужой стороне» в 1925 году: «Утром мужья-комиссары уходили на службу, жёны – две сестры – смотрели за уборкой комнат, которые старались устроить как можно лучше, как у буржуев. Конечно, они достали себе никелированные кровати. Блестящая никелированная кровать, особенно же золоченая, – это венец коммунистических мечтаний. Все такие кровати у нас в городе были реквизированы, и на них спали самые видные большевики»[1465].
Большие начальники не наводили порядок, а нередко сами подавали дурной пример. Недавние бедняки, получив в свои руки оружие и власть, просто удержу не знали. Сын железнодорожного служащего из Луганска Климент Ворошилов, став командующим 10-й армией, вел себя как екатерининский вельможа. В январе 1919 года он ездил «в шикарном экипаже, запряженном шестеркой лошадей, в сопровождении десяти повозок с оруженосцами». За ними следовали «около 50 подвод, груженных полными сундуками, бочками и всякой всячиной»[1466]. И ведь именно Климента Ефремовича Ворошилова догадались назначить наркомом внутренних дел советской Украины, то есть следить за порядком и законностью в стране. Что уж тогда говорить о рядовых бойцах революции! Среди них встречались и фанатики, и романтики, но было немало всякого рода проходимцев и просто уголовников, бандитов, которые спешили поживиться за счет всяких буржуев, «контриков» и «буржуазных националистов».
Иван Бунин в очерке «Красный гимн» пересказывает слова одного офицера, который оказался в Жмеринке в петлюровской тюрьме вместе с тремя революционными матросами. Матросы служили прежде в легендарном Таращанском полку, которым командовал Василий Боженко, герой Гражданской войны, соратник Щорса. Петлюровцы собирались судить этих «революционных» матросов за «зверское убийство» и ограбление какого-то «буржуазного хищника» из «чистокровных украинцев». «Все трое были ребята рослые, широкогрудые, точно битюги, с валкой, но крепкой походкой, с теми бычьими шеями, на которых, по народному выражению, хоть дуги гни, так что матросы даже сутулились слегка, в наклоне держали головы. Один, самый дюжий, носил на груди георгиевский крест третьей степени, а на фуражке – белую кокарду из черепа и скрещенных под ним костей. <…> Помимо всепобеждающей наглости и каиновых печатей на лицах этих “интернационалистов”, была у всех у них уйма денег»[1467]. Из карманов они доставали целые пачки купюр и отправляли кого-нибудь из караульных солдат на базар: купить «колотухи» (ряженки), самогона, папирос, пирожков с мясом, с яблоками. «…Напившись, наевшись, накурившись до отвала, икая от плотной сытости, они растянулись на нарах и начали играть в карты на разостланном полушубке из белой овчины, явно содранном с чьих-то офицерских плеч»[1468].
Один из революционеров запел:
Наберу я товарищей смелых
И разграблю я сто городов,
Раздобуду казны, самоцветов —
И отдам ето всё за любовь…
Но слушателя-офицера, как и самого Бунина, больше поразила другая песня, точнее, частушка.
Э-эх, жил бы да был бы,
Пил бы да ел бы,
Не работал никогда!
Жрал бы,
Играл бы,
Был бы весел завсегда!
«И всё это так ярко, так легко и откровенно, с такой полнотой и убежденностью вырвалось у него из груди, что я так и подскочил:
– Вот он, вот, подлинный, настоящий красный гимн! Не марсельеза там какая-то, не интернационал, вовсе нет, а именно она, эта изумительная, ошеломляющая своим ритмом и своей жаждой “пить да жрать” частушка! Тут для этого “борца за коммунизм” весь закон и все пророки!»[1469]
«Власть в руках невежественных “испанцев”»
Это тема запретная, но честный исследователь не имеет права забыть о ней. И украинские националисты, и белогвардейцы дружно называли большевистскую власть властью еврейской. Именно здесь, на Украине, которая почти целиком входила в границы царской черты оседлости, евреи сыграли заметную, даже выдающуюся роль в победе большевизма. Александр Солженицын в своей монографии «Двести лет вместе» задается вопросом: почему же евреи поддержали большевиков? Ведь среди них было немало богатых адвокатов, сахарозаводчиков, банкиров, торговцев, словом, настоящих буржуев. И многие из этих буржуев уже в годы Гражданской войны лишатся и собственности, и самой жизни. Так что же им надо было? Ответа на этот вопрос у писателя нет, поэтому сам вопрос оборачивается обвинением еврейского народа.