– Ну что он – в первый раз уезжает? Это ж в район, а не в «горячую точку», – возразила Олеся, исследовавшая морозильную камеру на предмет чего-то быстрого в приготовлении – есть хотелось ужасно, а сил долго стоять у плиты не было совсем. На столе в комнате ее ждал почти законченный перевод статьи, сдать которую нужно было еще вчера.
– Всякое может случиться, такая у него работа.
– Папа!
– Ну что – папа? Он же не солист ансамбля песни и пляски.
– Так надо было нас в детстве в музыкальную школу отдавать, а не в секцию карате, – усмехнулась Олеся, обнаружившая упаковку слоеного теста, а в холодильнике – ветчину, оливки и сыр. – Сейчас пирог быстренько поставлю, через часок и поедим. Переоденусь только.
– Ты скажи мне, что и как порезать, я сам, – засуетился отец, испытывавший вину за испорченный ужин. – А ты переодевайся и приляг минут на пятнадцать.
Олеся с благодарностью посмотрела на отца, чмокнула его в щеку и, аккуратно обогнув коляску, ушла к себе.
Методике быстрого расслабления она научилась еще в секции у сэнсэя и теперь была ему за это благодарна – всего за пятнадцать минут организм приходил в норму, улучшалось самочувствие, а голова начинала заново соображать.
Через час они с отцом сидели за столом, ели пирог и смотрели вечерний выпуск местных новостей. Увидев в кадре очертания знакомого дома и двора, Олеся поморщилась:
– Ну, ты смотри, уже пронюхали…
– О чем? – Иван Валерьевич развернулся к телевизору.
– Об убийстве антиквара Канунникова, – не очень охотно произнесла она, понимая, что сейчас придется обсуждать с отцом детали.
– Тебе в производство, что ли, отдали? – удивленно спросил Иван Валерьевич.
Олеся даже обиделась, уловив в его вопросе недоверие.
– А чем я хуже остальных? К тому же на труп сама выезжала, да и похожее дело у меня – в области, старик, помнишь? И вот знаешь, папа, о чем я думаю… работали одни и те же люди. Способ убийства, схожесть занятий убитых… а главное – след обуви.
Тридцать девятый размер.
Олеся встала и принялась наливать чай. Иван Валерьевич помолчал минуту, а потом спросил:
– А способ убийства?
– Свернута шея. Знаешь, таким специфическим движением рук. – И она, совсем как ночью в квартире убитого антиквара, изобразила жест, которым преступник расправился с жертвой. – Понимаешь?
– Чтобы так убить, нужно это уметь. Залетная шпана бы нож использовала, удавку, огнестрельное что-то, в конце концов, – заметил отец, принимая из ее рук чашку.
– Вот и я об этом. Но у меня оперативник – капитан Мезенцев… с ним вообще тяжело разговаривать. – Олеся вдруг осеклась, поймав на себе странный, изучающий взгляд отца. – Что?
– Да ничего… только дело, как мне кажется, не в профессиональных качествах Мезенцева, – улыбнулся он.
Олеся поняла, что краснеет, даже жарко стало:
– Ну, пап! Чего ты выдумываешь? Просто работаем… и мне с ним тяжело, он любое мое слово оспаривает, каждое задание критикует.
– Учись давать отпор. Ты следователь, ведешь дело – а он только помогает.
– Я вот думаю… может, попросить, чтобы его отозвали, а мне дали другого опера?
– Вот не думал, что ты спасуешь перед неуправляемым оперативником, дочь, – усмехнулся Иван Валерьевич, выключая телевизор, где началась какая-то развлекательная передача. – Ты же Вадис, а мы не отступаем.
– Ты думаешь, так легко быть Вадис? Сравнивают же постоянно – то с тобой, то с мамой, то с Максом.
– А как ты хотела? Я предупреждал, когда ты в Школу милиции пошла, что так будет. Город не такой огромный, как кажется, а наша семья много десятилетий в милиции-полиции служит. Но ты уперлась, теперь не жалуйся.
– А я и не жалуюсь, – пожала плечами Олеся. – Сказала только, что мне с Мезенцевым трудно, но так ведь бывает, правда? Не все люди друг другу подходят…
– Ну, ты пока не замуж за него идешь, – снова улыбнулся отец, – хотя я бы, кстати, не возражал. Помню Федю еще стажером, хороший парень, толковый.
– Что ж не женился до сих пор, раз толковый такой? Не пригодился никому?
– Может, тебя ждал?
Олеся снова вспыхнула и встала из-за стола:
– Ерунда! Теперь убирай со стола за свои провокационные разговоры. А мне еще статью закончить надо, заказчик уже пять раз написал, что ждет.
Она быстро скрылась в своей комнате, чтобы отец не начал подкалывать ее по поводу симпатии к Мезенцеву. Федор на самом деле ей нравился, но его манера постоянно говорить с ней словно свысока, как с несмышленой малолеткой, очень раздражала. Иногда вдруг Мезенцев сбрасывал маску саркастичного циника и становился совершенно другим – остроумным, веселым, заботливым. Тогда Олеся начинала думать, что тоже нравится ему. Но такие моменты случались редко, а вот совместная работа требовала от нее постоянного напряжения.
«Может, на самом деле попросить, чтобы его отозвали? С кем-то другим мне было бы проще, – думала Олеся, открывая ноутбук и загружая файл с переводом. – Папа, конечно, в чем-то прав, нельзя позволять чувствам – любым, какими бы ни были – мешать работе.
Но… я же все время держу в голове, что Мезенцев может сбить меня с мысли своим сарказмом, неверием в мои силы. Зачем он это делает? Как мальчишка, ей-богу».
Работу заказчику Олеся сдала за полночь и удовлетворенно потянулась, разминая плечи и спину. Можно было ложиться спать, но в голове крутилась какая-то мысль, и она никак не могла уловить суть. Пришлось взять лист бумаги и карандаш, вернуться за стол и начать рисовать. Нехитрые картинки всегда помогали сосредоточиться – какие-то домики, котики, зайчики, больше похожие на рисунки ребенка лет семи. Иногда в них прослеживались черты людей, которые окружали Олесю, вот и сегодня в скачущем зайце проступили черты брата.
«Оба потерпевших убиты после пыток – от них чего-то требовали, – думала Олеся. – Ладно, от антиквара Канунникова можно было хотеть номера счетов, например, или подпись на доверенности. Но старик-коллекционер в глухой деревне? У него ведь почти ничего и не пропало, вся его коллекция ничего особенного не представляла, разве что иконы. Но их как раз не взяли, а дом перевернули вверх дном – значит, было время на это? Или знали, что брать, просто искали, где именно? Единственная улика и там, и там – след ботинка тридцать девятого размера. Может, Мезенцев прав и это женщина? Но тогда с ней кто-то, умеющий убивать голыми руками. Где искать этого умельца?»
– …Лиська… Лиська, просыпайся… – Отец тормошил ее за плечо.
Олеся, с трудом оторвав голову от подушки, села на кровати:
– Что? Папа, что случилось?
– Ты чего мобильный выключила? Там Мезенцев домашний оборвал – убийство у вас.
– А я-то при чем? Нет дежурного следователя?
– Мезенцев сказал – приказ начальства тебе выезжать на место преступления. Собирайся, я кофе сварю. Федор едет уже.
Отец взялся за ободы колес и, с силой оттолкнувшись, выкатился из комнаты. Олеся перевела взгляд на часы – половина шестого, всего полчаса осталось до подъема. Но надо ехать…
Мезенцев ждал ее в машине, курил и нетерпеливо постукивал пальцами по оплетке руля:
– Долго собираетесь, Олеся Ивановна.
– Что – труп куда-то опаздывает? – огрызнулась она, садясь на переднее сиденье.
– А вы набрались-таки черного юмора у Семеныча, – хмыкнул Мезенцев, выезжая из двора.
– Так что случилось-то?
– Труп, Олеся Ивановна, вот не поверите.
Она развернулась к Федору и, глядя в упор, попросила:
– Федор Ильич, давайте договоримся. Поскольку работать по этим делам нам предстоит не пару дней, то попробуйте сменить тон в общении, хорошо? Вы мешаете мне делать свою работу, я не на экзамене, а вы не экзаменатор, понятно?
Мезенцев слегка опешил, лицо его стало растерянным:
– Извините, Олеся Ивановна… я как-то не подумал. Я ж со всеми так разговариваю, и никто не жаловался.
– Я тоже не жалуюсь, а прошу вас вести себя немного иначе, если вам не сложно.
– Нет, не сложно, – пожал плечами оперативник. – А в театр пойдете со мной? – спросил он неожиданно. Олеся решила, что ослышалась:
– Куда?!
– В театр. Приезжают хорошие московские артисты, один спектакль, суббота, девятнадцать часов. Так что – пойдете?
– Ну…
– Это не ответ.
Олеся почувствовала, как покраснела до корней волос, отвернулась к окну и пробормотала:
– Я подумаю…
– Тогда думайте до вечера, хорошо? Мне надо с билетами определиться.
– Вот не думала, что вы театрал.
– А как, по-вашему, я свободное время провожу? Пью пиво и стреляю по пустым бутылкам?
– Мой отец предпочитал в свободное время спать.
– Ну, он работал в РУБОПе – в то время сон, наверное, был самой большой роскошью. Вы-то ребенком были, вряд ли помните… тогда ни один выпуск новостей не обходился без репортажа об убийстве, разбое, разборках «стенка на стенку». Земля горела. Какой уж тут театр…
– А куда мы едем? – заметив, что машина уже выехала на загородную трассу, спросила Олеся.
– Так труп-то в области, поселок Никоновка, сорок километров. Опять дедок, кстати. По словам соседей, переехал из города лет пятнадцать назад, и все это время к нему какие-то деятели приезжали – на дорогих машинах. Я осмотрелся там бегло, на первый взгляд – наши это клиенты, шея у деда свернута, а на теле – следы пыток, – доложил Федор, сворачивая под указателем направо. – Потому-то вас начальство и дернуло с утра.
– Понятно… а взяли что-то?
– Ну, это я не успел… а вот иконы висят хорошие, старинные.
– Я вот чего не понимаю, – снова развернувшись к нему, сказала Олеся, – что тогда нужно налетчикам, если они не берут лежащее прямо перед глазами? Иконы, золото, украшения, предметы с антикварной ценностью – как у Канунникова, например? За чем тогда они охотятся?
– За тем, что легче сбывать. Подумайте – икону, особенно старинную, трудно продать так, чтобы не засветиться. То же и с антиквариатом. А так… монеты, например, золотые. Да самое элементарное – деньги. У Канунникова явно было чем поживиться, и не в квартире он это держал. Могли требовать доверенность или просто сделать перевод.