– Мне еще не дает покоя след ноги, – призналась Олеся. – Может, вы правы и это действительно женщина?
– Да мужик это, просто мелкий. Это я так, в порядке бреда предлагал.
Где-то вдалеке завыли сирены и послышались звуки выстрелов. Мезенцев насторожился:
– Это что за Чикаго тридцатых годов? Преследуют кого-то?
– Звук удаляется, значит, едут в противоположную сторону, – заметила Олеся. – Может, нарушитель какой…
– Да там перестрелка, похоже – слышите, очереди автоматные… По колесам палят, значит, серьезное что-то.
Внезапно они увидели в свете фар сидящего на обочине человека в форме сотрудника ГИБДД, и Мезенцев с ходу затормозил.
– Это еще что? – Он достал пистолет и вышел из машины, велев Олесе оставаться в салоне: – Я только гляну, что случилось и откуда он тут взялся один и без «патрульки».
Федор подошел к сидевшему на земле человеку, нагнулся и что-то спросил, а потом крикнул:
– Олеся Ивановна, аптечку принесите!
Олеся вышла из машины и, прихватив аптечку, приблизилась к мужчинам. Сидевший на земле держался за простреленную ногу, под которой уже натекла приличная лужа крови.
– Что случилось? – спросила Олеся, присаживаясь на корточки и осматривая рану.
– Да летела какая-то «девятка», километров на двадцать превышение, – скривившись от боли, проговорил сотрудник. – Ну, я дал сигнал остановиться. Они вроде послушались. Я к машине – документы, то-се… в салоне четверо, у того, что за рулем, рука в повязке – кисть. Документы в порядке, а парни нервные какие-то. Я попросил машину к осмотру, и тут мне в ногу-то и шмальнули из задней дверцы. Я упал, водила – по газам, развернулся – и в противоположную сторону. Напарник успел по рации подмогу вызвать и сам в погоню, а я вот…
– Хоть бы жгут наложили… а если бы мы тут не ехали сейчас? Почему не вызвали «Скорую»? – спросил Федор, разглядывая следы протектора на асфальте.
– Рация с напарником уехала…
Мезенцев только головой покачал, вынул телефон и набрал номер, быстро объяснив дежурной, что нужно сделать. Олеся тем временем наложила жгут и забинтовала рану.
– Похоже, наши это клиенты, Олеся Ивановна, – сказал Мезенцев, когда она закончила перевязку. – Может, поедем, по горячему чего нароем в машине? Судя по стрельбе, уйти они не смогут, может, и допросим по ходу?
– А как же лейтенант? Мы не можем его тут бросить.
– А мы его с собой возьмем.
– Так «Скорую» же вызвали…
– Вот черт… – Мезенцев почесал в затылке, вглядываясь в пустую дорогу из города.
– Да вы поезжайте, если надо, – проговорил лейтенант. – Кровь-то остановили… не окочурюсь, поди…
– Так нельзя! – решительно заявила Олеся. – Мы дождемся бригаду, а потом поедем – мало ли, что может случиться.
– Да пока мы тут в благородство играем, они уже за пределы области могут эту «девятку» угнать!
– Ну, вы же сами сказали – раз стреляют, значит, задержат.
– Вопрос в том, что именно нам достанется – задержанные или их остывающие тела!
Возразить Олеся не успела – раздался вой сирены: из города к ним приближалась, мигая проблесковыми огнями, машина «Скорой помощи».
Оставив раненого лейтенанта в руках медиков, Федор и Олеся развернулись и поехали в сторону области. Искать погоню и преследуемых долго не пришлось – примерно через десять километров дорога оказалась перекрыта двумя патрульными машинами, а наперерез машине Федора двинулся сотрудник ГИБДД, на ходу показывая жезлом, чтобы остановились.
Мезенцев вышел и предъявил удостоверение, Олеся последовала за ним, и в какой-то момент ей показалось, что капитан, изучавший ее «корочки», как-то странно на нее посмотрел. Вернув удостоверение, он попросил Мезенцева отойти вместе с ним, и Федор, пожав плечами, подчинился. Олеся подошла к бровке и оказалась на краю длинного, довольно глубокого оврага. Там суетились сотрудники ГИБДД и кто-то в штатском, место аварии обтягивали лентой. Вид у всех был странно растерянный, и Олеся никак не могла понять причины.
«Девятка» улетела в овраг, ткнулась носом в дерево. Стекол в машине не было – осыпались, разбитые выстрелами преследовавших машину нарядов. Из открытой задней двери свисала рука в черной перчатке. Водитель уткнулся головой в руль и был мертв – пуля разворотила ему затылок. Рядом с ним, склонив голову на панель, сидел человек и держался правой рукой за простреленное плечо. Окружившие машину гайцы выглядели растерянными, и это удивило Олесю.
– Что они там разглядывают? – негромко спросила она у вернувшегося Мезенцева, но тот почему-то отвел глаза и промолчал. – Федор Ильич… – Капитан махнул рукой и отошел от нее.
Олеся испытала беспокойство – от нее что-то хотели скрыть, и в голове зашевелились самые разные мысли. Она решительно спустилась в лог, шагнула к машине, отодвинула загораживавшего ей обзор сотрудника и почувствовала, как из-под ног уходит земля. На пассажирском сиденье, зажав рану на плече, сидел Максим. Ее родной старший брат, обожаемый с детства… Переведя взгляд на мертвого водителя, она увидела свесившуюся забинтованную руку.
Максим вдруг поднял голову и, увидев Олесю, криво усмехнулся:
– Ну, вот так, Лисенок…
– Максим… – выдохнула она, все еще не веря своим глазам. – Максим, как… как ты здесь?
– Ну, вот такая неудачная командировка в область вышла. Теперь что скрывать… Ребят не вернешь, значит, я «паровозом» пойду. Дело у тебя заберут, сестренка, не волнуйся.
Олесе казалось, что все происходит не с ней, сейчас она откроет глаза, и все это окажется просто страшным сном, Максим на днях вернется из командировки, привычно бросит сумку в прихожей, будет долго шуметь вода в ванной. А потом он сядет за стол, и они с отцом позволят себе по рюмке коньяка, как всегда после возвращения Макса…
Она даже зажмурилась, стараясь прогнать видение, но, когда открыла глаза, все было по-прежнему – разбитая «девятка», три трупа и – Максим, зажимающий раненое плечо.
– Дайте кто-нибудь аптечку… – попросила она срывающимся голосом.
– Не надо, Лисенок, ничего не надо… – пробормотал Макс, закрывая глаза. – Может, кровью истеку…
– Придурок! – рявкнула Олеся, окончательно придя в себя.
Аптечку принес Мезенцев, сунул ей в руки и тут же отвернулся, но Олеся успела заметить отвращение на его лице. Еще бы… не будь Макс ее братом, она точно так же кривила бы лицо – сотрудник СОБРа вдруг оказался налетчиком и убийцей.
«Что мне теперь делать? – думала она, перевязывая плечо брата. – Черт с ним, с делом, его, ясно, заберут… но папа?! Как я скажу ему? Что будет, когда он узнает?»
– Как ты мог? – негромко спросила она, стараясь поймать взгляд Максима. – Как же ты мог нас всех предать – деда, отца, маму, меня, в конце концов? Неужели ты не думал о том, что будет, когда вас поймают?
– Да не гнали бы как угорелые, и не поймал бы нас никто, – огрызнулся он. – Говорил ведь Славке – не торопись, не наводи суету… так нет же – гонщик! Вот гайцы и прицепились. Надо было или не останавливаться, или сразу валить весь наряд…
– Замолчи! – Олеся зажала уши руками. – Что ты несешь?! Говоришь как преступник…
– А кто я, по-твоему, сестренка? Преступник и есть – одиннадцать эпизодов с четырьмя убийствами, – усмехнулся брат так спокойно, словно рассказывал о победах на соревнованиях. – Просто ты не обо всех еще знаешь, там такие терпилы, что заявлять не станут. И все трупы – на мне.
– Я не понимаю… зачем?!
– Зачем? – повысил голос Максим.
Отошедшие на небольшое расстояние полицейские тут же вскинулись, но Олеся помотала головой:
– Все в порядке… дайте мне еще несколько минут, пожалуйста.
– Зачем, говоришь? Да чтобы отца на ноги поставить! Увезти его за границу, в хороший реабилитационный центр положить, чтобы реально помогли! Если это государство плевать хотело на человека, который всю жизнь ему служил верно, даже когда жрать нечего было, когда стреляли в него из-за каждого угла! В том пожаре он мог о себе подумать и наплевать на этих девок из канцелярии, пусть бы горели! Нет – он не вспомнил о том, что у него мы есть, – спасал этих девчонок и матерей их, чтобы от горя не повесились! А государство ему хоть спасибо сказало? Нет! Нет, Лисенок, – его даже на пенсию не проводили, просто списали как инвалида! Скажи, как я мог дальше служить?
– Ну, я же могу, – негромко сказала Олеся. – Потому что, кроме государства, есть еще люди, Максим. Простые люди – как матери тех девочек, которых папа из огня вытаскивал ценой своего здоровья. И он, вот поверь, не о себе думал, не о наградах – он не мог смотреть, как погибают люди. А ты… ты старикам шеи сворачивал за какие-то деньги и золотые монеты. Вы ведь больше ничего не брали, правда? Все продумал, да? Сбывать легче? Кто ты после этого, Максим? Да папа, если бы узнал, откуда у тебя деньги… – Она задохнулась, представив, как теперь отреагирует на новость отец. – Лучше бы тебя тоже застрелили… – выдавила она, даже не ужаснувшись тому, что говорит.
– Ты права, Лисенок… – вдруг тихо сказал брат. – Лучше бы меня тоже застрелили… Уходи, Олеська, не хочу, чтобы ты меня в наручниках видела. Уходи, ну!
Олеся оттолкнулась от машины, постояла еще минуту, пристально глядя на Максима, словно хотела запомнить его лицо, и, махнув рукой, тяжело пошла к дороге. Ее догнал Мезенцев, взял за руку, помог взобраться на крутой склон.
– Дайте мне сигарету, пожалуйста, – глухо попросила она.
– Ты ж не куришь. – Федор вдруг перешел на «ты», но она этого даже не заметила.
– Все равно – дайте.
Мезенцев пожал плечами, вынул из пачки сигарету и, прикурив, протянул Олесе. Та сделала глубокую затяжку, закашлялась, почувствовав, как дым мгновенно забил легкие, но сигарету не выбросила, затянулась снова.
– Не надо, Олеся, – отобрав у нее окурок, тихо произнес Федор. – Это не поможет…
– А что? Что мне теперь поможет?! – вскрикнула она, вдруг упала к Мезенцеву на грудь и зарыдала.
Федор неловко обнял ее, прижался щекой к макушке: