поеду по следам посланцев Дориа. Буду писать с дороги, но на гонцов полагаться нельзя: если известий не будет, не тревожься понапрасну. Посылаю также письмо для Тильды. И еще одно ― для Николаса. Передашь его лично в руки».
Это письмо также лежало в поясном кошеле, потому что более безопасного места Грегорио не знал.
Лишь ему одному было известно, что на самом деле демуазель направилась в Дижон с единственной целью: расспросить Тибо де Флери, который якобы подписал разрешение на брак Катерины.
Если бы подпись оказалась недействительной, она могла бы затеять против Дориа процесс и вернуть свою дочь.
― Может, они уже во Флоренции, вместе с Николасом, ― заметила Тильда, незаметно вытирая слезы. Материнское письмо, не читая, она мяла в руках.
― Но ведь мы знаем, что они уже давно покинули Флоренцию, моя дорогая, ― ласково возразил Адорне, ― а твоя матушка еще туда не приехала. Покажи лучше мейстеру Грегорио, что прислал тебе Николас.
Только теперь стряпчий заметил, что помимо письма девочка сжимает в руках что-то еще. Это был предмет, похожий на мяч. Тильда сбросила его с колен, и игрушка откатилась на пол, запутавшись в каких-то веревочках.
― Детская забава, ― заявила она. ― У него короткая память для подмастерья… ― Смятое письмо также упало к ее ногам.
Адорне подобрал и то, и другое. Грегорио обратил внимание, что у него руки как у художника, зато вот у Коларда Мансиона пальцы скорее походили на бобовые стручки… И лицо Адорне с высокими скулами, тонким, подвижным ртом и светлыми вьющимися волосами, умное и суровое, вовсе не походило на лицо человека, который лично помогал собирать налоги для герцога Бургундского и, по слухам, мог запросто перепить всех торговцев в своей гильдии.
Супруга купца с улыбкой поднялась с места и удалилась из комнаты. Адорне тем временем, распутав нить, аккуратно принялся наматывать ее на игрушку. Двое детей помладше заметили, чем он занят и тут же подбежали ближе.
― Вам, разумеется, известно, что сюда недавно прибыли посланцы с Востока, ― промолвил купец. ― Николас общался с ними во Флоренции. Впрочем, конечно, вы знаете это и без меня: наверняка посланцу из Трапезунда не терпелось поближе познакомиться с компанией Шаретти. Как бы то ни было, Николас лично попросил персидского посланника передать Тильде эту вещицу. Он заявил, что Козимо де Медичи попытался освоиться с принципом ее действия, но так и не сумел.
― С каким принципом? ― удивился Грегорио. Никакие посланцы из Трапезунда к нему не обращались. Сам не зная почему, он подозревал, что виной тому запрет фра Людовико, возглавлявшего посольство.
― Принцип, о котором, судя по всему, ничего не известно ни мне, ни Козимо де Медичи, зато известно Николасу. Это все механика, дражайший мейстер Грегорио, изучение противодействующих сил. И в этих технических и арифметических таинствах, как ни странно, наша Тильда более чем преуспевает. Именно поэтому он прислал ей фармук.
Дети загомонили. Адорне протянул руку, и девочка неохотно взяла обратно свою игрушку.
― И каков он из себя, посланник Узум-Хасана, ― поинтересовался Грегорио.
Дети тоже видели людей с Востока. По их словам, посланник Махон был ростом вон с то окно, очень старый, с белой бородой и белой тряпкой на голове. Посол грузинского царя оказался рослым и красивым, для человека с другого конца света. Представитель Пресвитера Иоанна из Эфиопии явно лжец и самозванец: ведь он смуглый, а не чернокожий. А еще там был мужчина в очень высокой шляпе, и другой, с кольцами в ушах и с бородой, как у обезьяны, хотя на голове он выбривал себе все волосы кроме одной-единственной прядки, и ел он по двадцать фунтов мяса в день. Так говорили слуги…
― Посланец атабега Имеретии, ― дал необходимые пояснения Ансельм Адорне. ― Это в Грузии. Должен также добавить, что посланник из Эфиопии, самозванец он или нет, оказался знатным теологом и астрономом. Маурат из Армении, помимо того, что носит очень высокую шляпу, еще и превосходно играет на нескольких музыкальных инструментах. Разумеется, Алигьери ― это образованный флорентийский купец, который долго жил в Трапезунде. Короче, можно сказать, что все члены этого посольства ― достойнейшие люди, несмотря на то, что у всех у них подозрительно однотипные верительные грамоты латинского образца. Даже мусульманин Узум-Хасан начинает свое послание с пожелания: «Vale in Christo». Тем не менее, его святейшество папа принял их в Риме и изобильно потчевал на банкетах. Герцог Филипп намерен последовать его примеру в Сент-Омере. Затем они направятся к французскому королю, который, как они уповают, должен поддержать идею крестового похода во искупление своих несметных грехов.
Все это он говорил суховато и с насмешкой, несмотря на то, что и отец, и дядя Адорне дважды совершали паломничество в Святую Землю.
― В чем же дело? ― поинтересовался Грегорио. ― Вы думаете, что вся миссия фра Людовико ― фальшива?
Адорне пристально взглянул на собеседника.
― Сам монах свято верит в то, что делает. Он ― властный человек и правит своей паствой, угрожая им адским пламенем. Но он поименовал себя Антиохом вопреки пожеланиям папы. И он очень глуп, если рассчитывает найти сейчас в Европе деньги и солдат. Что же до правителей, отправивших с ним своих посланцев, то я не знаю, чего они ждут и на что надеются. Как я уже заметил, они отнюдь не дикари. Они умнее и образованнее, чем сам фра Людовико. Любопытно, что думает о них Николас? Я слышал, он получил свой контракт во Флоренции…
Из этого никто не делал тайны. Как только Николас прислал письмо с добрыми вестями, Грегорио тут же объявил новость по всему Брюгге. Компания Шаретти будет теперь торговать в Трапезунде! Теперь же ему было приятно поговорить об этом с таким опытным человеком, как Адорне. Конечно, он не собирался вдаваться в подробности, ведь неизвестно, одобрил ли император все условия соглашения. Также не стоило повторять дословно, что Николас говорил по поводу фра Людовико, его спутников и истории с Юлиусом. Грегорио, в частности, должен был, по возможности, отыскать Михаила Алигьери и поговорить с ним. Еще во Флоренции Алигьери и Николас договорились о будущих сделках. Так что, похоже, все складывалось к вящей выгоде компании Шаретти, предвещая ей рост и процветание. Не проходило дня, чтобы Грегорио не задавался вопросом, как идут дела у Николаса, и добился ли он новых успехов.
Тем временем Тильда, занятая своими мыслями, к восторгу детей принялась раскручивать фармук. Грегорио исподволь наблюдал за ней. Слышала ли эта девочка сплетни насчет компании Шаретти? Монна Алессандра, строгая хозяйка, ежедневно посылала своему сыну в Брюгге подробнейшие письма, где сурово осуждала манеры своих гостей. Лоренцо Строцци с наслаждением читал избранные отрывки во всех своих любимых тавернах… Возможно, и Тильда что-то слышала об этом. Впрочем, ничего плохого о Николасе там не говорилось, не считая жалоб на его безответственность.
Усилием воли Грегорио отвлекся от этих мыслей и вернулся к повседневным делам компании Шаретти в Брюгге и к политическим вопросам, имевшим сейчас первостепенное значение. Взять, к примеру, хоть французского короля… Франция всегда союзничала с Генуей. Теперь поговаривали, что старый король при смерти. Он еле дышит, может носить только длинные просторные одежды, и на раздувшихся ногах едва держатся чулки… Он ждал кончины в Меан-сюр-Йевре, в окружении своих шотландских гвардейцев. Едва ли посланцы с Востока смогут продать ему надежду на райское блаженство, ибо короля интересовало сейчас одно: как привлечь на свою сторону дофина Людовика. А дофин, последние пять лет проживавший в изгнании во Фландрии, насмехался над отцом, ежедневно меняя решения. Сейчас он опять принял сторону герцога Филиппа и посылал войска в помощь йоркистам в Англию. Однако в следующий раз он вполне может придти на помощь отцовской кузине, возглавлявшей противоположную партию… Судьба Генуи зависела отчасти и от политики Людовика.
Старший сын Ансельма Адорне обучался сейчас в Париже. Его родич, Проспер Адорне, недавно стал генуэзским дожем, после мятежа, во время которого с башни цитадели скинули прежнего правителя ― ставленника французов. Грегорио с невинным видом осведомился:
― Вы не собираетесь вызвать сына домой?
― Думаете, мне следует это сделать? ― Адорне не спеша поднялся на ноги. ― Пойдемте. Надеюсь, дамы нас извинят, но мне хотелось бы показать вам в кабинете кое-какие скучные бумаги. Нет, я пока не стану писать Яну в Париж. Чуткие уши могут быть очень полезны. Зачем иначе Тильда живет в моем доме?
С улыбкой он прошел к себе в кабинет.
― Я очень обижусь, если вы помешаете мне видеться с ней, ― заметил Грегорио. ― Разумеется, я обещаю не пытаться разузнать о генуэзских делах больше, чем вы сами готовы мне поведать. Однако сейчас я как раз нуждаюсь в вашем совете. Кто такой Пагано Дориа?
Никаких бумаг на столе Адорне не было, зато там стоял поднос с бокалами и вином в изящном расписном кувшине сирийской работы… несомненно, память о паломничествах в Святую Землю. На боку глиняного сосуда серебром поблескивала какая-то надпись.
― Новый генуэзский консул в Трапезунде? ― уточнил Адорне. ― Я так и думал, что вы об этом спросите, и осведомился на его счет у Жака Дориа. Он происходит из младшей ветви семейства, и долгое время жил в Константинополе и на Хиосе, однако, похоже, прежде ему недоставало способностей или склонности подолгу заниматься чем-то одним. Не думаю, что вам с Николасом следует тревожиться на его счет. От этого поста не раз отказывались куда более достойные люди. Как вам известно, император недолюбливает генуэзцев.
― Я так и думал, ― заметил Грегорио. ― Он женат?
― Насколько известно Жаку ― нет. У него, кажется, вообще не имеется близких родственников. Могу ли и я в свою очередь спросить у вас кое о чем?
― Разумеется, ― согласился Грегорио, прихлебывая вино. Интересно, и как он мог надеяться, что этот человек выболтает ему хоть что-то важное?