ожность для собственного продвижения, эти люди были потрясены по-настоящему. При этом они старались вести себя с достоинством, и лишь один мужчина воинственного вида, с бородкой и шрамами на лице, с яростным рычанием набросился на остальных:
― Вы попросту вышвырнули его вон! Юлиус оказался единственным, у кого хватило здравого смысла последовать за ним. Колхийцы и курды умеют воевать в горах лучше всех на свете, а он об этом ничего не знал.
Ему никто не ответил; только лекарь вскинул лысую голову, вопросительно глядя на священника, и тот задал вопрос посланцу:
― А вы, сударь, узнали об этом от самого мессера Пагано? Если мы отправимся в монастырь, сможем ли мы увидеться и поговорить с раненым?
― Разумеется, ― подтвердил сумельский служка. ― Еще целую неделю мессер Дориа не сможет сидеть в седле и наверняка он будет рад видеть друзей. Супруга его уже отправилась туда.
Он заметил, как хозяева дома переглянулись, а бородач спросил у своих товарищей:
― Какой в этом смысл?
Ответил ему доктор:
― Смысл в том, Асторре, чтобы отыскать убийц. ― И он отвернулся от побагровевшего бородача, обратившись к служке: ― За вами здесь присмотрят и найдут место для ночлега. Затем, когда вы вновь пожелаете отправиться в путь, вас накормят и дадут лошадь.
― Я вижу, что погибшие были дороги вам, ― заметил гонец. ― Мне жаль, что я принес дурные вести.
― Мне тоже очень жаль…
Священник с лекарем, взяв с собой вооруженную охрану, почти тотчас отправились в путь, повидавшись предварительно с посланником из дворца, который также желал узнать все, что может сообщить монастырский служка. Судя по всему, этот человек был с женской половины двора, а не от самого императора. Перед уходом он сказал священнику и шкиперу:
― Моя госпожа постарается помочь, если сие будет в ее силах. Оценить всю значимость этой потери невозможно.
― Вы правы, ― подтвердил лекарь. ― Он был еще слишком молод ― поэтому никто не знает точно, сколь многого мы лишились.
На встречу с Дориа они собирались как на войну.
Сторонний наблюдатель сказал бы, что такое путешествие не имеет смысла.
Любая компания, лишившись своего главы, в первую очередь должна позаботиться о том, чтобы эта рана затянулась как можно скорее: нужно озаботиться новыми назначениями, укрепить пошатнувшуюся веру клиентов в надежность заключенных сделок. Однако этот сторонний наблюдатель не мог знать о словах, сказанных Николасом Тоби и Годскалку: «Вам важно сохранить меня в живых. Вам важно притворяться, будто я по-прежнему руковожу компанией. Потому что в тот самый миг, как меня не станет, или вы меня сместите, ― Дориа тут же наложит на вас лапы».
И вот Тоби с Годскалком, взяв с собой небольшой эскорт, выехали на дорогу, что вела к побережью в устье Икситиса, а затем свернули к горам, следуя тем же путем, что и Николас две недели назад. Вместе с ними скакал Асторре с тридцатью вооруженными до зубов наемниками. Меньше всего бравого капитана заботило сейчас собственное будущее или будущее компании. Тот, кто убил мальчика со стряпчим, должен был поплатиться за содеянное… Он располагал лишь отчетом из вторых рук о происшедшем и еще более расплывчатым описанием местности, но был уверен, что сумеет отыскать, где произошло убийство, внимательно там все осмотреть, а затем отыскать и уничтожить негодяев… Тем временем, управлять компанией остался Джон Легрант.
С самого начала Тоби заявил:
― Это Дориа.
Годскалк, который в глубине души был с этим согласен, но желал проявить справедливость, возразил:
― У него с собой было лишь несколько слуг, а у Николаса ― пятнадцать человек. Кроме того, ты слышал, что сказал монастырский служка: генуэзец также пострадал, и его раны ― от топоров и кривых кинжалов, а не от ударов меча.
― Все равно это Дориа, ― повторил Тоби.
И Годскалк кивнул.
― Скорее всего. Но это еще нужно доказать.
― А если он заявит свои права на компанию?
Капеллан помолчал и наконец ответил:
― Убийца не вправе пользоваться плодами своего преступления. Но мы должны противостоять искушению очернить невинного человека.
― А если его вину невозможно доказать? Упадем на колени и станем молить его взять власть в свои руки?
Возможно, прежде Тоби считал священника мягкотелым, но сейчас тот обернулся к нему со словами:
― Если по нашему возвращению в Брюгге Церковь, Закон и демуазель де Шаретти сочтут его брак законным и демуазель не пожелает изменить своих распоряжений, тогда, возможно, в один прекрасный день мессер Пагано Дориа унаследует половину компании Шаретти. До той поры я буду противиться любым его попыткам заявить на нее свои права. Или ты ждал от меня чего-то другого?
― Нет. Но это может оказаться труднее, чем мы думаем.
― Ты думаешь, это сложно для нас?.. Вспомни о девочке. Когда мы встретимся с ней, подумай о том, что она должна сейчас чувствовать…
― А Мариана де Шаретти?
Помолчав, Годскалк отозвался:
― Разумеется, нам придется написать ей обо всем. Но только не сейчас. Бедная женщина…
После этого они долгое время ехали в молчании, минуя зеленые поля и цветущие сады, раскинувшиеся под бескрайним небом, а затем углубились в горную долину, склоны которой поросли орешником, ольхой, березой и самбуком. Спустя десять миль появились первые кипарисы, затмевавшие небеса. Здесь отряд сделал небольшой привал, но спутники по-прежнему почти не разговаривали между собой. Разумеется, в подобных экспедициях Асторре справлялся с ролью лидера лучше, чем кто бы то ни было, однако сейчас Тоби с тоской вспоминал Николаса, который, благодаря своей изобретательности и чувству юмора, всегда умел скрасить тяготы пути. Даже наемники, похоже, признавали это.
«Мой мальчик», ― только так и называл его теперь Асторре, тогда как прежде самым ласковым прозваньем для бывшего подмастерья у него было «щенок». И даже при мысли о том, как на самом деле непрост был характер Николаса, и сколько им пришлось натерпеться от него, чувство потери не становилось слабее.
Катерину де Шаретти они нагнали, миновав базальтовые утесы Чевизлика. До Сумельской обители оставалось еще около трех часов пути. Катерина с эскортом генуэзцев ехала по императорской дороге, пришедшей в полное запустение. Вокруг высились зеленеющие холмы, росли рододендроны и цвели азалии, ― желтые, как стайки бабочек, присевших на ветвях. Впереди лежало ущелье, глубиной не менее тысячи футов, а над ним, в вышине, возвышался монастырь, глубоко пронизавший склон горы своими пещерами и потайными ходами.
В этих диких местах жили служители Божьи, но водились здесь также и грабители. Генуэзцы, заслышав приближение другого отряда, немедленно выстроились в боевую позицию, однако, признав стяги Флоренции и компании Шаретти, а также знакомый шлем Асторре, опустили оружие. За спинами у солдат прятались уставшие служанки, которым даже такая небольшая передышка была в радость после долгого тяжелого пути.
Лицо Катерины также казалось утомленным, но взгляд ее был тверже стали. Она ничего не сказала, завидев Тоби и Годскалка, но лекарю показалось, что он чувствует ее страх.
― Демуазель, позвольте нам отправиться с вами, ― обратился к ней священник.
Асторре с капитаном генуэзцев уже нашли общий язык и принялись перестраивать своих людей, объединив их в единый отряд. В этой местности безопасность была важнее всего. Однако Катерина, похоже, считала иначе. Нелюбезным тоном она объявила:
― Мой супруг лежит раненый в монастыре. Я еду туда. Возможно, он при смерти.
― Все вместе мы доберемся быстрее, ― ответил на это Годскалк.
Нахмурившись, девочка посмотрела на него, явно не находя, что возразить.
― Он чуть не умер, пытаясь спасти Николаса, ― заявила она сердито.
― Хорошо, что он прислал гонца, ― проронил капеллан и, бросив взгляд на угрюмое, бледное лицо Катерины, добавил: ― С нами мастер Тоби, демуазель. Мы не станем беспокоить мессера Дориа больше, чем необходимо, но мы должны отыскать и похоронить наших друзей.
«Теперь она расплачется, ― решил лекарь. ― Так положено… и она нуждается в этом…»
Он видел, как Катерина чуть заметно содрогнулась, но тут же вскинула подбородок и высокомерно бросила:
― Вам за это платят. Но я теперь забочусь только о своем муже. Капитан! Вы что, хотите, чтобы мы оставались здесь дотемна? ― И подхлестнула лошадь, направляясь вперед по дороге.
Краем глаза Тоби заметил, что Годскалк бормочет что-то себе под нос. Однако проклятия его явно были адресованы не Катерине.
― Как ты называл Дориа? ― напомнил ему лекарь. ― Легковесным?
Священник обернулся к нему, тут же постаравшись взять себя в руки.
― А что мы говорили о Николасе? Мстительный обманщик… Человек, который втайне причиняет страдания другим людям… Человек, который несет смерть…
Тоби примолк. Они и впрямь так считали. С кем обошлись хуже: с Катериной де Шаретти или с Кателиной ван Борселен? Дориа был убийцей, но и Николас тоже убивал, пусть и не своими руками.
― Они оба подобны Язону, ― промолвил лекарь.
― Возможно, ты прав, ― согласился священник. ― Я нередко замечал, что люди, ставящие перед собой недостижимую цель, как правило, втайне пытаются бежать от самих себя… Это в равной степени применимо к ним обоим. Разумеется, их цели были различны. Но сейчас мы увидим того, кто остался в живых. Постараемся отнестись к нему без предубеждения…
Наступили сумерки, когда отряд въехал в ущелье. Солнце, оставив в тени растущие ниже березы и вязы, орешник и ивы, чуть дольше задержалось на соснах, чуть выше по склону, но и тем недолго пришлось наслаждаться янтарными лучами. Река, стремительно текущая по дну ущелья, теперь грохотала все громче, перекрывая прочие звуки. Среди густой листвы почти терялись очертания солдат в доспехах. Кустарник достигал человеческого роста, и цветы, густо покрывавшие ветви, давали знать о себе пьянящим ароматом, но если путник оборачивался взглянуть на них, то в сумерках видел лишь бледные пятна. Высоко над головой, в небесах парили птицы, но отсюда не было слышно их криков; под ногами красноватый мох расползался и чавкал, напитанный влагой.