― Здесь нет места, ― возразил лекарь.
― Хватит, если мы ляжем друг на друга. Поцелуй ему ноги и вспомни: он Божий наместник на земле, а боги никогда не проигрывают. Великие Комнены пребудут здесь вовеки.
― Как в Константинополе?
Над головой его качнулись ветки базилика, и капли святой воды окропили лысую голову лекаря. Затем монашеские сандалии двинулись дальше.
― Там правили не великие Комнены, ― возразил Николас приглушенным голосом, ― а кроме того, и нас в ту пору не было в Константинополе, хотя Джон и сам не так уж плохо справлялся. И что ты, вообще, так тревожишься?
― Ничего, ― отрезал Тоби, отряхивая от пыли колени. ― Вот только порой, когда я думаю о том, что тут устроили вы с Джоном, мне хочется знать, понимаешь ли ты, к чему это может привести?
― Понимаю, ― потупился Николас. ― Турки могут невзлюбить нас еще сильнее…
До самого вечера они стояли на башне, наблюдая за происходящим, словно в театральной ложе за представлением. Внизу залив бороздили чужие суда, рассекая синие волны под едва слышный рокот барабанов. Затем барабанная дробь смолкла, взвизгнула труба, и начали опускаться паруса. И вот уже лишь голые мачты покачивались в такт, и ветер трепал зеленые оттоманские флаги, украшенные золотыми полумесяцами, в честь величайшей победы султана. Несколько мгновений вокруг стояла такая тишина, что слышны были даже трели лесных птиц. В восточном ущелье, словно арфа запел соловей, соперничая с протяжным криком, доносимым ветром: «Аллах акбар! Аллах акбар! Ла иллаха ил-аллах». Это имамы взывали к аллаху в молитвах.
На крышах домов по всему городу люди стояли, глядя на флотилию. На кораблях было полно людей. Большие галеры: длинные двухмачтовые триремы, подобные «Чиаретти», биремы с одной-единственной мачтой, и целый рой судов поменьше, уже начавших разгрузку. Во главе была шлюпка адмирала Касим-паши, управителя Галлиполи.
― Вот они, ― объявил Тоби. ― Наверняка молятся Аллаху, чтобы привязать тебя к четырем верблюдам и разорвать на части.
Николас с ухмылкой пожал плечами. Годскалк подал голос:
― Рыбаки наконец появились. Как Николасу это удалось?
Ответил ему Асторре, не сводя блестящих глаз с побережья.
― Они с Джоном ― просто пара дьяволов, точно вам говорю! Вы видели этот сброд, который сходит на берег? Добровольцы и башибузуки… Они всегда появляются первыми, чтобы пограбить в свое удовольствие, занимают дом, втыкают там свой флаг, а затем ищут золото, вино и женщин.
― Но там же ничего нет, ― возразил священник.
― Они-то об этом не знают! Видят дома ― и заходят внутрь.
― Вы оставили ловушки?
― Посмотри сам. ― Асторре толкнул Николаса в спину. ― Я не знаю. Если вздумаешь однажды так подшутить над нами, я пожалею, что не перерезал тебе горло еще в Брюгге.
― Обещаю предупредить заранее, ― поклялся Николас. Наемник по-прежнему не сводил с него взгляда.
― Наша демуазель ― замечательная женщина. Вы с ней всегда можете рассчитывать на Асторре.
Николас, не оборачиваясь, улыбнулся широкой мальчишеской улыбкой.
― Знаю… Смотрите, начинается.
Конечно, Джон, который был в курсе всей этой задумки, находился сейчас в Керасусе. Асторре также принимал участие в подготовке, да и Тоби приложил руку к некоторым сюрпризам, ожидавшим последователей Пророка в восточных пригородах Трапезунда.
Первые лодки ткнулись носом в берег, и турки в тюрбанах и в сапогах, с короткими ятаганами наголо рассыпались по побережью, ― и тут же начали падать ничком, заслышав короткие гулкие взрывы. Высадка приостановилась, но затем возобновилась, уже медленнее и осторожнее. С оружием в руках солдаты начали обыскивать пляжи.
― Порох и натяжные нити, ― пояснил Николас. ― Смотрите за хижинами.
В рыбачьих хибарах была устроена сложная система ловушек, включавшая рычаги, падающие бревна и камни. В поисках возможных засад турки немедленно начали нести потери. Наконец, прекратив обыскивать берег, они собрались небольшими отрядами, и офицеры принялись давать им указания.
― Велят искать ловушки, ― хмыкнул Асторре. ― Ну и Бог им в помощь.
― А будет еще что-нибудь? ― поинтересовался Готскалк.
― Разумеется, будет.
Иногда пояснения давал Асторре, иногда ― Тоби. На всех дорогах были вырыты ямы как для ловчих зверей, аккуратно прикрытые землей. То же самое ― и внутри домов. В укрытиях были закреплены самострелы. В одной роще прятался дикий бык, в другой ― разъяренный кабан. Там, где спуск оказался слишком крутой, и невозможно было двигаться медленно, имелись натянутые проволоки; в другом месте на наступающих обрушивался целый камнепад. Были устроены системы рычагов, сбрасывавших то один убийственный снаряд, то другой, ― от мешков грязи до ведер со жгучим маслом. Конечно, все это не более чем комариные укусы для наступающего войска, ― но укусы весьма болезненные, приводившие к беспорядкам и требовавшие повышенного внимания. На другой стороне ущелья слышался непрекращающийся гул голосов, ― это высаживающиеся на берег солдаты суматошно пытались занять предместья, то и дело терпя неудачи и подвергаясь всевозможным несчастьям. Если им доводилось найти хоть что-то ценное, они бросались туда всей толпой, словно вороны, дерущиеся за кусок мяса.
По другую сторону крепостных стен трапезундцы внимательно наблюдали за происходящим. Теперь, когда враг достиг пригородов, за его действиями можно было судить в основном по звукам, и лишь время от времени на открытом пространстве мелькали разноцветные тюрбаны.
― Это все? ― спросил Тоби.
― Нет, ― с выжидательным видом покачал головой Николас. Тоби как раз хотел спросить, что будет дальше, когда начались взрывы.
Где именно они происходили, определить казалось невозможным. Лишь порой между домов или деревьев вырывалось облачко черного дыма, язык пламени и слышался гулкий удар, а затем ― истошные крики. Асторре с довольным видом прислушивался к ним.
― Свечи, ― пояснил он. ― Их расставили повсюду, различной высоты, чтобы они сгорали постепенно и поджигали бочонки с порохом. Чтобы эти сукины дети повзрывались внутри, а заодно и дома стали бы непригодны для жилья…
Некоторые взрывы были разноцветными, как фейерверки, другим предшествовали тревожные скрежеты и визги, устроенные словно в насмешку. И каждый взрыв трапезундцы на крышах встречали радостными воплями. Это рушились их дома ― но они все равно ревели от восторга.
После пятого или шестого взрыва, когда занялись и начали распространяться пожары, шум по ту сторону ущелья изменился в тональности, ― так меняется настроение пчелиного улья.
― С них довольно, ― объявил Николас. ― Теперь они начнут стрелять по нам из луков, даже если стрелы будут падать в ущелье. Если повезет, они их потратят немало.
― Объяснимая досада, ― промолвил Тоби, глядя, как люди в тюрбанах сбегаются и выстраиваются на другой стороне, даже на таком расстоянии можно было разглядеть озлобленные усатые физиономии и рубахи, перепачканные алым и черным. Со звериной ненавистью они взирали на город, потрясая копьями, саблями и луками. Они взбирались на стену, окружавшую ущелье, ― и это оказалось их самой большой ошибкой.
Взрывы начались в домах, расположенных прямо за спиной у разъяренной армии.
Детонации происходили одна за одной, так что едва лишь успевал улечься один фонтан из огня и каменных обломков, как другой тут же взмывал в небеса совсем рядом, с точностью хорошо отлаженного часового механизма. Белотюрбанные фигурки на стене падали, распластавшись, словно деревянные кегли, по которым ударил шар. Кровь струйками потекла по кирпичным укреплениям. Огонь стеной взметнулся в воздух.
― Война без огня ничего не стоит, ― прокомментировал Николас. ― Это все равно что мясо без горчицы.
― Отличная работа! ― хрипло воскликнул Асторре. Радостные торжествующие вопли доносились отовсюду вокруг. Годскалк обернулся к бывшему подмастерью.
Николас немигающе встретил его взгляд и заметил по-фламандски:
― Надеюсь, на небесах мне зачтут очистку земли от неверных. Вы скажете, что все это недостойно человека чести? Обман и предательство? Но я отвечу на это: а как язычники обращаются с нами самими? И чего стоят средства, если цель ― сохранение Божьей Церкви. На это вы скажете…
― Как ты смеешь предугадывать, что именно я скажу? ― возмутился отец Годскалк.
― Это моя привилегия, раз уж вы осмеливаетесь осуждать, ― отозвался Николас.
― Ты стал слишком чувствителен, ― парировал священник. ― Даже простой взгляд воспринимаешь как оскорбление. Я возвращаюсь в дом. Осада будет долгой и, похоже, мне следует основательно к ней подготовиться.
После ухода капеллана Тоби заметил:
― Мне это не слишком по душе…
Асторре сплюнул.
― В первый день у всех такое бывает. Он видел, как гибнут люди в Сарно. К тому же он и сам неплохой боец.
― Не сомневаюсь, ― кивнул Николас. ― Только пусть правильно выбирает себе врагов.
Чуть позже он вместе с остальными спустился вниз, и когда увиделся со священником, никто больше и словом не обмолвился о происшедшем. Внешне их взаимоотношения ничуть не изменились. Да и не только внешне… Тот, кто ждал, продолжил ожидание. Тот, кто ускользал, также пока не хотел ничего иного…
Осада началась, и Трапезунд приготовился пережить ее.
Глава тридцать шестая
В воюющей Европе также воцарилась удушающая жара. Рубахи и туники под кольчугами и доспехами промокали от горячего пота и крови. В Англии вождем йоркистов был коронованный Эдуард IV, а его младшие братья стали герцогами Кларенским и Глочестерским. В Риме кардиналы спасались от ядовитых испарений, и курия паковала драгоценные пергаменты. Папе нанес визит его крестник, Джованни да Кастро, бывший константинопольский красильщик, и, обласкав его, глава католической церкви, отправился на три месяца на прохладные просторы Тиволи, где его приютил миноритский орден францисканцев.
Во Франции старый король Карл VII наконец скончался, дав последнюю аудиенцию (но не деньги) фра Людовико да Болонья и его спутникам. Гости с Востока остались на похороны. В Генаппе дофин Людовик заказал заупокойную мессу, а сам, нарядившись в алые с белым одежды, отправился на охоту.