— Само собой разумеется, — сказал Марвин. Он посмотрел на Гиллеса и Изабель. — Как, согласны?
Гиллес кивнул.
— Сейчас половина восьмого вечера, — сказал Дорнхельм. — В семь двадцать пять сегодня был прилив. Должно быть, это красиво при свете луны. У нас здесь еще дела. Если вы хотите увидеть береговую полосу во время прилива, то потом полицейская патрульная машина доставит вас в Вестерланд.
Они покинули полицейскую автомашину, немного прошли назад по Дженс-Уве-Лорсен-вэю и поднялись наверх, проходя при этом через пожарные шланги. Пламя все еще бушевало. Рушились балки, и всякий раз во все стороны разлетались искры. Буря неистовствовала. Когда они прошли через оцепление, там остановилось такси.
Оттуда выскочил Йошка Циннер.
— Марвин! — закричал он и бросился к Маркусу. — Услышал в Берлине, что вы здесь. Я прямо из Берлина. Какое везение, дружище! Скандал по поводу ядовитого газа. Скандал в Бонне! Валери — убийца! И сериал отснят! Как повезло. Здесь! Фотографы! Телевидение! Об этом узнает весь мир! Сейчас вы должны постараться, Марвин! Монтаж, текст для диктора, слышите, Гиллес? Их надо передать по радио, пока все это является горячим материалом.
— Кати Рааль умерла, господин Циннер, — сказал Марвин.
— Что за Кати?
Чайки галдели, галдели и галдели.
— Техник, которая работала с Экландом.
— Ах да, та, с прыщами. Благо, что Рот застрелила ее после того, как вы все уже в Месе сняли! У оператора сильнейшее нервное потрясение, я в курсе. Он все еще в больнице?
— Не знаю, господин Циннер, — сказал Марвин.
— Теперь уже наплевать. Нужно взять себя в руки. Найти нового. Он очень любил ее, малышку. Несмотря на ее внешность. Вот я не смог бы… Экланд нам больше не нужен. Все забыто. И все отрицательные эмоции, связанные с именем Кати — прочь. Сейчас нам понадобятся добрые воспоминания. У меня есть несколько фантастических. Все должно пойти так быстро, как только возможно. Марвин! Быть в состоянии готовности днем и ночью! Те, во Франкфурте, в ярости, вчера разговаривал с ними по телефону… Я у них на хорошем счету. Пользуюсь у них большим расположением. Если эта серия будет удачной, попытаюсь пробить и две следующие. Кое-что было бы для вас… Пойдемте, я покажу вам как выглядит календарный план работ…
Он повлек Марвина за собой.
Изабель и Гиллес шли по дороге. Ведущей вниз, к ватту, береговой полосе, затопляемой во время прилива. Большие камни служили защитной стеной. На склонах стояли древние деревья с гротескно скрюченными ветвями. Оба смотрели на берег, который в лунном свете был весь затоплен водой прилива. Очень далеко мерцал огонек маяка.
Буря была очень сильной. Рвала их за полы пальто, сотрясала кроны деревьев, заставляла ветви скрипеть, стонать и вздыхать, прорывалась сквозь колючий кустарник и сметала перед собой мусор по всему берегу.
Они молча стояли рядом, не дотрагиваясь друг до друга, и всматривались в береговую полосу, совсем на нее не глядя.
— Пошли! — наконец сказала Изабель.
Буря почти сбила ее с ног.
Гиллес поддержал ее.
— О чем ты думала? — спросил он, пока они, медленно наклоняясь от порывов ветра, возвращались назад к улице, освещению, людям и огню.
— О Кати.
— Бедная Кати, — сказал он.
— Такая подлость. Я чувствую себя очень несчастной.
— Я знаю, — сказал он.
— По многим причинам.
— Я знаю, — сказал он и на ходу прижал ее к себе. — Там, впереди, есть кафе. Выпьем чего-нибудь горячего.
— Грог, — произнесла она.
— После этого ты почувствуешь себя лучше.
— Лучше себя почувствовать, выпив грога.
— Ты знаешь, что я имею в виду. Все пройдет. Все проходит.
Был слышен гомон чаек.
— Да, — сказала она. — Несомненно.
Эпилог
Мой дорогой Филипп,
только что позвонила Кларисса. Вчера родился их ребенок, девочка весом три килограмма четыреста двадцать восемь грамм. Кларисса и Бруно очень счастливы, я — тоже, и ты, конечно. Они хотят крестить девочку именем Белинда, но всегда будут называть ее Котовия.
Ты сразу смог понять португальский язык. Да, они будут называть ее Жаворонок.
Ах, Филипп! Любовь наша была такой радостной, ничем не омраченной, а закончилась большой дружбой. Ты с самого начала знал, как все будет, а я не хотела в это верить. Ты даже ни разу не попытался удержать меня. Вы type tres chic, мсье!
Пьер и я очень любим друг друга и работаем вместе. Завтра мы летим на три недели в Египет. Правительство в Каире обратилось к Герарду. Это касается вопросов энергетики в сельских коммунах. Герард посылает Пьера. Его первая миссия за рубежом! А я буду переводить.
Пьер полон оптимизма и энтузиазма — но всегда остается реалистом. Ты помнишь, как он говорил в баре аэропорта о «капитализме с человеческим лицом»? Тогда моя любовь к нему только начиналась, и из-за того, что я это почувствовала, меня захлестнуло ощущение грусти и печали, так как я всегда хотела любить только Тебя, и ты улыбнулся — la comédie humaine, voilà![15]
Пьер прав, когда говорит, что экологическое «новое мышление» у нас сравнимо лишь с перестройкой и гласностью. То, что невозможно себе представить, будет явью, я в это верю свято, как Пьер. Мы добьемся этого. У нас все получится!
Ты пишешь, что почти закончил свою книгу и в августе она должна выйти в свет. Как замечательно, что ты снова начал писать на современные темы.
Сейчас я знаю: каждая любовь единственна и неповторима, ни одна не похожа на другую. Счастлив человек, испытывающий одну любовь, но много счастливей переживающий две.
Филипп, я пережила ее с тремя важными для меня мужчинами! Речь идет о настоящей любви, а не о нескольких малозначащих романах, ты понимаешь.
Это было три любви: к Тебе, Пьеру и мужчине — моему ровеснику, много-много лет тому назад в университете. Этот человек потом погиб в автокатастрофе, мы были вместе всего год. Наши с Тобой отношения продлились менее полугода, на самом деле, это была большая любовь.
Ни с кем другим я не смогла бы столь часто и от всего сердца смеяться, как с Тобой. Но при всей веселости и легкости наших отношений я ничего не хотела рассказывать Тебе о той, другой любви.
В принципе она была серьезной. Молодой человек все время говорил о смерти, он, верно, что-то предчувствовал. Ах, вот еще. Нашей песней была «Summertime». В Рио Ты попросил пианиста сыграть ее для меня. И однажды сыграл сам в Шато де Оекс. А потом уже больше никогда. Ты знал, что эта песня не имеет никакого отношения ни к Тебе, ни ко мне, ни к нашей любви. И за это я тоже благодарна тебе.
Ты пишешь, что до сих пор непременно хочешь узнать о тайне монетки, которую я ношу на шее. Вот она: человек, который был моей первой любовью, нашел ее в Греции по дороге в один монастырь. Перед своей гибелью он подарил мне монетку. Он просверлил ее и продел в это отверстие тонкую цепочку, и когда, прощаясь, мы целовали друг друга, он надел цепочку мне на шею и просил всегда носить ее. Я хочу, чтобы так было всегда — до моего конца.
На монетке очень мелко выгравировано высказывание. В переводе на немецкий язык оно звучит так: «Начни жизнь сейчас и проживай каждый день, как жизнь!»
Истинное значение этого предостережения прояснила мне лишь наша любовь.
Обнимаю тебя.
Изабель.
Благодарность
Прежде всего детям! Им, будущее которых больше всего находится под угрозой и которые при всем этом являются самой большой надеждой, так как они честнее и мужественнее, умнее и с большим пристрастием стремятся к спасению Земли, чем большинство взрослых. За всю ту помощь, которую им довелось оказать мне, благодарю: Ецлема Альтурнакса, Карину Екель, Каролину Галубу, Хайко, Антье Кесслер, Хольгера Клоибаха, Хайди Кречмера, Сабину Ратащчак, Мартина Рау, Аннику Вильмерс, Целику, Союзу Peace Birds и его представителям Анне Кларен, Дилане Демир, Карине Феннер, Веронике Габлер, Гювену Месечи и Франку Штамеру.
Очень много людей разных профессий, национальностей и социальных слоев были готовы к спонтанным высказываниям и поддержать меня в работе над этим документальным романом. Без них я бы никогда не написал его. Большинство из тех людей, однако, просили не называть их имен — из скромности, но в основном потому, что они передавали мне важнейшую информацию, по вполне понятным причинам, лишь на условиях сохранения их полной анонимности. Другие достаточно независимы, чтобы согласиться с упоминанием их имен. И наряду с многими не пожелавшими быть названными я выражаю свою искреннюю благодарность за их колоссальную помощь следующим лицам: Райнхарду Спилкеру (ему первому, так как на протяжении более двух лет неустанно помогал мне при расследованиях), дальше в алфавитном порядке, Кристиану Аллерту-Вибранитцу, Рудольфу Аугштаайну (предоставившему в мое распоряжение архив журнала «Spiegel»), доктору Михаэлю Браунгарту, доктору инженеру почетному исполнителю многих общественных поручений Людвигу Белкау, Марион Грефин Денхор (которая мне, любезно, как и всегда, разрешала пользоваться архивом журнала «Zeit»), Райнеру Фабриану (который разрешил мне использовать материал одного из своих сообщений), Ангеле Гаттенбург, Штефану Хейму, профессору Ульриху Хорстманну, моему старому другу Гюнтеру Карвеина (он предоставил мне свободу в действий в цитировании отрывков из его книг и очерков), профессору доктору Хансу Кляйвехтэру, Юргену Кляйвехтэру, Бригит Лаан (которая «подарила» мне свой собственный материал), Лотару Майеру (он разрешил мне использовать многие пассажи из текста своего замечательного эссе «Почему мы молчим?»), Антоину Ольтрамару (который дал мне право назвать его своим красивым именем), Верхарту Отто (концерн JG Metall), организаторам союза Peace Birds Хольгеру Гюссефельду и Питеру Ингеру-Вольфу, Регине Рауш, доктору Герману Шееру, MdB/SPD и основателям организации Eurosolar, и Михаэлю Швелиену (который предоставил в мое распоряжение чрезвычайно любезно и по-товарищески свои досье из журнала «Zeit» об атомном резервате Ханфорда и бразильском дождевом лесе).