— И все-таки… Когда он, в бреду и ослеплении, так жестоко избил моего бедного Хилмара, — такого нежного и беззащитного, во много раз слабее его самого, — во мне загорелась ненависть к нему. Но ненадолго. Потом ненависть уступила место пониманию. И я попросила Хилмара забрать заявление. Он сразу же сделал это. Он тоже понимает Маркуса… Теперь вы знаете, как все было. Теперь вы знаете все!
— Спасибо, фрау Хансен, — ответила Мириам. — Я хотела бы спросить вас…
— Спрашивайте.
— Как вы думаете, кому мой клиент мог помешать настолько, чтобы была предпринята попытка убить его в камере предварительного заключения?
Ответ последовал сразу же:
— Я думаю, что вы, полиция и прокурор стали жертвой заблуждения.
— Почему?
— Маркуса не пытались убить.
На террасу вышел маленький мальчик в сопровождении мужчины в штатском. Сотрудник уголовной полиции поздоровался и быстро ушел. На вид мальчику было около девяти лет, он был одет в короткие штанишки и белую рубашку.
— Здравствуй, мамочка!
— Здравствуй, Томас!
Он поцеловал Элизу в щеку и поклонился Мириам.
— Это мой сын, — сказала фрау Хансен. — Томас, это фрау доктор Гольдштайн.
Удивительно, до чего мальчик похож на мать, подумала Мириам. Те же широкие плечи и узкие бедра, длинные ноги, карие глаза, уже сейчас пухлый рот.
— Здравствуйте, фрау доктор Гольдштайн.
«Маленький лорд Фаунтлерой», пришло в голову Мириам.
— Тебя привез господин Воллер? Как поплавал?
— С плаванием покончено, — ответил Томас.
— Что значит покончено?
— Они опять сказали это.
Томас потупился.
— Не обращай внимания. Это просто глупые мальчишки.
— Да. Но почему они все время так говорят? Это же неправильно.
— Конечно, неправильно. Я же объясняла тебе: они повторяют за родителями.
— Но почему родители говорят это, мамочка?
— Боже мой… — у Элизы Хансен на глазах вновь выступили слезы. — Теперь вам ясно, как далеко это зашло, фрау Гольдштайн? Томас, расскажи фрау, что говорят мальчики.
Томас внимательно посмотрел на Мириам.
— Они говорят: «Твой отец — преступник».
— Разве это не ужасно? — закричала Элиза Хансен. — Ребенок, фрау Гольдштайн! Ребенок выслушивает это! Ежедневно!
— Почему учителя не прекращают подобных разговоров?
— Учителя делают, что могут… Но вы видите, с каким успехом.
Элиза Хансен снова поднесла к глазам платок.
— Не надо было говорить тебе это, мамочка, — сказал Томас. — И беспокоить тебя не надо было. Но господин Воллер сказал, что должен отвести меня к тебе.
— Да, должен…
— Все это печально, — по-взрослому грустно сказал мальчик. Он поклонился Мириам. — До свидания, фрау доктор. — И матери. — Я пойду к Тези, мамочка.
Опустив плечи, он вышел с террасы.
Элиза Хансен снова расплакалась.
Мириам сидела неподвижно и смотрела на нее.
В парке пели птицы.
Через несколько минут Элиза Хансен успокоилась.
— Извините, но это просто беда… Что будет дальше, фрау Гольдштайн?
— Пожалуй, полиция права: охрана вам действительно необходима, — серьезно сказала Мириам. — Только что вы говорили, что Маркуса никто не пытался убить…
— Да, сказала.
— Но…
— Я знаю, что вы можете возразить… Его спасла случайность. Возможно. Только эта случайность ни при чем, поскольку для убийства Маркуса Марвина нет ни одной причины. Вероятно, для кого-то представлял опасность этот торговец оружием… Соучастники, подельщики, которые боятся разоблачения. То же самое говорит и мой муж. И мы оба не понимаем, почему эту версию никто не рассматривает.
— Следствие учитывает все версии, фрау Хансен.
— А с другой стороны, хотя никто и не хотел отравить Маркуса, его смерть многим была бы выгодна.
— Выгодна?
— Видите эту травлю, фрау Гольдштайн? Всегда найдутся те, кто скажет: «Марвин, отважный защитник окружающей среды, стал бельмом в глазу для воротил фармакологической и химической промышленности… фамилии такие-то». И всегда найдутся те, кто этому поверит. Родители одноклассников Томаса, например… Или враги этого торговца оружием Энгельбрехта…
— …добились своего. Он мертв, — заявила мне фрау Хансен. Вскоре после этого мы распрощались, и я приехала прямо сюда, — рассказывала Мириам Гольдштайн спустя час Валери Рот и прокурору Эльмару Ритту.
Они сидели в гостиной в номере Мириам в гостинице «Франкфутер Хоф», где она жила уже второй день. Ей предоставили тот же номер, что и в прошлый раз: в новом здании, с видом на небоскребы банков, сияющие в лучах заходящего солнца.
— Может быть, фрау Хансен права. Все, что она говорит, очень логично. Это может объяснить отстранение вас от ведения дела, господин Ритт? — спросила Мириам.
Прокурор пожал плечами. Выглядел он неважно.
— Вполне. Но для чего тогда фрау Хансен личная охрана?
— Потому что были угрозы убийства, — ответила Валери Рот. Сегодня она надела шифоновое платье в горошек, линзы были коричневые. Мириам и Эльмар посмотрели на нее. — Угрозы убийства надо воспринимать серьезно, говорят в Бонне. У меня есть там кое-какие связи. И благодаря им нам — физическому обществу — часто помогали. Это может подтвердить и фрау Гольдштайн, господин Ритт.
— Не сомневаюсь, — ответил тот. — Но не могли бы вы сказать, что это за связи?
Валери энергично покачала головой.
— Исключено. Я получаю ценную информацию и помощь только на том условии, что никогда не буду называть никаких имен. Последнее, за чем я обращалась, — разрешение для Маркуса покинуть пределы Германии. Если помните, господин Ритт, вашего разрешения оказалось недостаточно.
— Может быть, благодаря вашим связям, вы знаете, почему Хансенам угрожают убийством?
— Знаю. Причиной угроз стал бедный Марвин. Мы все виноваты в этом, все, кто называл их преступниками против окружающей среды. Общественность страшно возмущена, взволнована — и вполне справедливо настроена против них. Он производит опасную продукцию. Но никто не думает, что этот продавец оружия был не менее опасным типом и имел много врагов. Вам просто не повезло, господин Ритт, что он попался на вашем пути. Если бы не он, у вас не отобрали бы дела Марвин/Хансен. Но сегодня утром вы нашли у себя в офисе письмо, в котором вам приносятся извинения за недосмотр. Письмо с сожалением о допущенной — чисто человеческой — ошибке, о недоразумении. Это дело никто не должен был отбирать у вас, и оно снова возвращается к вам.
Ритт скривился.
— Уважаемая фрау Рот, я — по роду службы — мог представить себе все, что угодно, но только не это.
— И это тоже, господин Ритт, — ответила Валери. — Вы правы, внутри аппарата юристов в Германии это невозможно. Но, как известно, есть еще и гарантия прав союзников. Так что фрау Хансен права.
— Кто запросил дело Энгельбрехта? — спросила Мириам. — Американцы? Англичане? Французы? Что вам об этом известно, Валери?
— Подробности мне неизвестны. Речь шла только о правах союзников.
— Вам дали понять, что незаконный бизнес Энгельбрехта имеет для одного или нескольких союзников такое значение, что они инсценировали весь этот спектакль? — спросил Ритт.
— Да, именно это мне дали понять.
— И причина этого в торговле оружием?
— Мне кажется, здесь дело не только в торговле оружием, господин Ритт.
— А если я не успокоюсь и стану выяснять, кто и почему отобрал у меня дело Марвина/Хансена?
— Оно вам возвращено!
— Хорошо. Но почему я на два дня был отстранен от расследования? — спросил Ритт. — Если я непременно захочу выяснить, какие такие заслуги Энгельбрехта вызвали такой большой интерес властей, что власти вынудили судебные органы пойти на этот шаг?
— Попросили, — сказала Валери Рот.
— Что?
— Судебные органы попросили, господин Ритт. Мне намекнули также, что был проинформирован и генеральный прокурор.
— Генеральный прокурор? Федеральный? — Ритт захлопал глазами.
— Федеральный генеральный прокурор! — ответила Валери. — Может быть, теперь вам понятна вся важность дела Энгельбрехта?
— Разумеется. Все будет сделано. Но если я именно по этой причине попытаюсь получить исчерпывающее объяснение?
Валери Рот наклонилась к нему и заговорила с большим напором:
— Вы не получите никаких объяснений! Все объяснения вам будут даны только устно. Вы, опытный работник, конечно, можете высказывать свои предположения о том, почему союзники так заинтересовались делом Энгельбрехта, — его окружением, а не им самим. Но я думаю, именно потому, что вы — опытный работник, вы отлично понимаете, что ничего не добьетесь!
— Все это странно…
— Конечно, странно. Вы и получили дело обратно только потому, что в конце концов у руководства органов юстиции разум возобладал над всем. Но если вы и дальше будете настаивать на желании выяснить причину, то сильно подставите моих осведомителей. И это будет очень плохо не только для них, но и для всех нас.
— Я согласна с Валери, — сказала Мириам Гольдштайн.
— Я тоже, — мрачно ответил прокурор Ритт. — Но это не значит, что я перестану интересоваться Энгельбрехтом, который, как вы выразились, попался мне на пути. Думаю, что так же поведет себя и мой друг, комиссар Дорнхельм. Он расследует убийство Энгельбрехта. Постойте! А почему у него не забрали это дело?
— Забрали, господин Ритт, забрали. Вы просто не в курсе. Господина Дорнхельма на несколько дней отстранили от расследования, но запретили говорить об этом.
— И в связи с чем его отстранили?
— Ваш друг Дорнхельм должен был провести домашний обыск, потому и отсутствовал.
— Минуточку! — воскликнула Мириам Гольдштайн. — У Энгельбрехта провели домашний обыск?
— Да.
— Вас предупредили, — сказал Ритт.
— Меня поставили в известность.
— И что на это сказала фрау Энгельбрехт? — поинтересовался Ритт. — Мне и Дорнхельму она устроила сущий ад после смерти ее мужа.
— Сейчас она никому не устраивает ада.
— Что это значит?