— И что дальше?
— Мы с Моник сказали только, что мы старые друзья.
— А вы не спросили этого мужчину, почему он расспрашивает?
— Конечно, спросили.
— И что?
— Он сказал, что собирает информацию для справочного агентства по заданию какого-то клиента. Я спустил его с лестницы. Те, кто всегда подслушивают, могут это подтвердить.
— Странно…
— Поэтому я вас и предупреждаю. Марвин должен об этом знать!
— Я обязательно расскажу ему, Герард.
В баре запели очередную грязную песенку — на этот раз на мотив «La vie en rose».
— Как долго вы еще будете в Бразилии?
— Точно не знаю. Около двух недель. Завтра едем к золотоискателям.
— У меня есть для Марвина три отличных кандидатуры. Один из них может рассказать вам о скандале с диоксином, который отравил уже полмира. Не могу назвать по телефону его имя. Другой знает все об установках сжигания мусора и о спекуляции на отходах — фантастический мужчина! Его зовут Михаэль Браунгарт, он живет в Гамбурге. И еще один — эксперт по вопросам солнечной энергии. Один из лучших. Мой старый друг доктор Вольф Родер. Сделал грандиозное изобретение! Вы же не собираетесь делать акцент только на разрушениях, а хотите показать, как можно с ними бороться, верно? Предлагаю сначала поговорить со специалистом по диоксинам, потом приехать к нам в Париж. Лодер как раз здесь, вы познакомитесь и сможете поговорить о расточительном расходовании энергии. А потом отправитесь к Браунгарту в Гамбург.
— D’accord, Герард![10] Я позвоню и сообщу, когда мы вылетаем. Тогда ты сможешь обговорить сроки.
Она, не отрываясь, смотрела на исписанные стены телефонной будки.
— Ma petite! — донесся до нее через горы, леса и океан голос Герарда Виртрана. — А как ты? Чем ты занимаешься?
Она рассказала о том, что обсуждала с Гиллесом… как они вместе поужинали… сколько раз смеялись… историю с «Эменаро»… как он мил…
— Моник! — взревел Герард. — Наша малышка влюбилась!
После короткой борьбы за телефонную трубку послышался голос Моник.
— Mon petit chou, ты действительно влюбилась?
— Похоже на то.
— Какая прелесть! Он всегда мне нравился! Великолепно!
— Ты о ком, собственно?
— О Маркусе Марвине, конечно… Ах, этот…
Зачем я вообще призналась в этом? Просто потому, что они мои лучшие друзья. Просто потому, что надо было с кем-то поделиться.
— Не он? — спросила Моник. — А кто?
— Филипп Гиллес.
Молчание.
— Писатель? — спросила наконец Моник.
— Да, Моник.
— А он?
— Думаю, что тоже нравлюсь ему.
— Он сказал это?
— Нет.
— Послушай-ка… Вы не говорили об этом?
— Еще нет.
— На самом деле, он отличный мужик, — сказала Моник. — Известный во всем мире. Но не староват ли для тебя, Изабель?
Послышался голос Герарда:
— Ты все делаешь правильно, ma petite! Обнимаем тебя и желаем вам счастья, счастья, счастья!
— Спасибо!
Выхожу из будки вся мокрая. Счастье.
Я тоже желаю нам счастья. Мне и ему. И оно у нас будет.
10
Следующий день был еще более душным и жарким. Они взяли напрокат быстроходный катер со штурманом и поплыли по реке Ксингу — Гонсалес, Экланд, Кати, Боллинг, Изабель и Гиллес. Сюзанна осталась с отцом.
На Изабель были белые льняные брюки и голубая рубашка. Ветер трепал ее волосы. Водные брызги падали на лицо. Катер мчался вперед. Гиллес, сидевший рядом с Изабель, обнимал ее за плечи. Боллинг постоянно смотрел на них.
На корме катера сложили тяжелое оборудование и камеру. Бернд плохо выглядит, подумала веселоглазая Кати. Приблизив губы к самому его уху, поскольку все звуки заглушал ревущий мотор, она спросила:
— Сильные боли?
Он кивнул.
— Таблетки не помогают?
Он покачал головой.
— Черт возьми! — сказала Кати. — Обещай, что никогда больше не будешь в одиночку поднимать этот тяжеленный «Бетакам»! Обещай, что мы все будем делать вместе!
Он кивнул и поднял правую руку. Она поцеловала его в щеку, прижалась к нему и засмеялась.
Через два часа штурман убавил ход. Кати вместе с Экландом установили камеру на штатив и стали снимать прииск и ландшафт вокруг него. Штурман Педро объяснял, Изабель переводила в микрофон, Гиллес включил свой магнитофон…
— …здесь работают старатели. Сначала они выжигают всю растительность дотла, потом при помощи насосов высокого давления всасывают золотоносный слой. Сквозь систему из сит разного диаметра стекают глина, вода… Красная земля закарстовывается, и это верный признак того, что золота здесь больше не найти, а также того, что здесь больше никогда не вырастет ни деревца, ни кустика, ни травинки.
Рукотворная пустыня была огромна.
— Вам лучше всего обратиться к Ансельмо, — сказал Педро. — Он может вам кое-что рассказать. Он хитрец…
Он выпрыгнул на причал и, как был, босиком, побежал вперед: ветхая рубашка расстегнута, штаны позеленели от старости, на голове — старая же соломенная шляпа. Из-за палящего солнца здесь все носили шляпы и фуражки самых невообразимых фасонов.
К дощатому ларьку совместными усилиями было вытащено оборудование. Кати и Экланд снова водрузили «Бетакам» на штатив и начали записывать беседу Боллинга с торговцем из ларька. Ансельмо Алмедиа было двадцать семь лет. Он приехал сюда семь лет тому назад из Сан-Паулу, сначала искал золото, а потом…
— …я смекнул, что это глупо. Ты честно горбатишься и, самое большее, через три года околеваешь. Тогда я взял в банке кредит и соорудил эту хибарку, закупил консервы, посуду, оружие. Дела идут неплохо. Во всяком случае, зарабатываю я побольше, чем те ребята, которые ищут здесь золото, — он ухмыльнулся. — Мой товар намного дороже, чем в Альтамире.
— Насколько дороже? — спросил Боллинг.
— Раза в три-четыре, — ответил Ансельмо. — Ну и что? Могу требовать, сколько захочу. Ведь здесь нет конкуренции. Сейчас здесь постоянно работают около двух тысяч человек. А в 1974 году жили только два старика.
— И сколько золота могут добыть эти гаримпейрос в Рессаке?
Ансельмо пожал плечами.
— Двадцать граммов, пятьдесят граммов, сто граммов, пятьсот граммов — но это крайне редко.
— И ради этого они рискуют жизнью?
— Выходит, так.
— И много ли гаримпейрос разбогатели в Пара?
— Наверняка этого никто не знает. Тысяч триста пятьдесят.
— Так много?
— Иногда кому-то везет, и он находит кучу золота. Они называют это «желтое счастье». Иногда один находит много «желтого счастья». Это надолго сводит других старателей с ума.
— Триста пятьдесят тысяч, для которых добыча золота стала выгодным бизнесом, так, Ансельмо?
— О, Мадонна! Да. Выгодным — и разрушительным. Когда старатель полностью вырабатывает один участок, он переходит на другой, и здесь все заканчивается. Так и я переезжаю вместе с ними.
Боллинг, не отрываясь, смотрел на Изабель. Ее волосы выбились из-под белой парусиновой шляпы.
Когда Экланд склонялся над камерой, от боли кусая губы, Кати смотрела на него с тревогой, — но с веселым лицом.
— В основном, — сказал Ансельмо, — зарабатывают землевладельцы. Гаримпейрос отдают им десять процентов найденного золота. За это землевладельцы разрешают им вырубать деревья, строить хижины и мыть золото. Конечно, при помощи ртути.
— При помощи ртути?
— Она очень быстро отделяет золото от песка и глины.
— И ртуть попадает в эту реку и в другие реки?
— Ясное дело, — ответил Ансельмо.
— Но здесь, в Амазонии, основным продуктом питания является рыба. А ведь ртуть концентрируется в рыбе.
— Ясное дело, — опять подтвердил Ансельмо. — А потом концентрируется в организме тех, кто эту рыбу ест.
— Но ведь есть запрет на использование ртути?
— Ну и что? Мадонна! От правительства сюда никто не приезжает. А очищать золото без ртути намного труднее.
Кати попросила сделать перерыв. Экланд водрузил на плечо «Бетакам» и начал снимать крупным планом полуголых старателей возле их сит, их руки, лица, глаза, мертвую красную землю, отравленную воду. Кати, Боллинг, Гонсалес, Изабель и Гиллес отошли в сторону.
— Ты рассказала Маркусу о телефонном разговоре с Виртраном, Изабель?
— Ему и Филиппу. Сюзанна тоже знает, что этот американец, или кто он там на самом деле, приходил к Виртрану и расспрашивал о Марвине.
И Мириам Гольдштайн тоже в курсе, подумала Кати. Я позвонила ей и рассказала об этом, а также о телефонном разговоре Боллинга с Йошкой Циннером.
— Что-то происходит, — сказал Боллинг. — Я разговаривал с Маркусом. Происходит что-то, чего мы не знаем. Случайно ли, что его ударили по голове? Может быть, его хотели не просто ударить, а убить?
— Почему убить? — спросила Изабель.
— Послушайте! — Боллинг возвысил голос. — Все что мы делаем и, особенно, все, что мы делаем сейчас, не нравится очень многим. Просто не может нравиться. И наши фильмы могут помешать очень многим. Вы никогда об этом не задумывались?
— Пожалуй, вы правы, Питер, — ответила Изабель. — Йошка отправил нас на tour de cochon.
— Куда отправил? — переспросила Кати.
— В смертельный вояж, — перевела Изабель. Ее смущал взгляд Боллинга. Лучше сделать вид, что я этого не замечаю, думала она. — Это французское выражение времен Первой мировой войны. Тогда на минные поля посылали свиней. Свиньи искали грибы-трюфели и задевали мины, которые разносили животных на клочки. А после этого по полям могли проходить французские солдаты. Вот и нас отправили в такую смертельную вылазку.
— Мы находим немало трюфелей, — сказала Кати. — И крупных трюфелей, правда? Если мы выживем, нам будет чем гордиться.
Она посмотрела на Боллинга. На его лице не дрогнул ни один мускул.
— Я смотрел американский фильм «Сальвадор», — сказал он. — История репортеров, которые раскапывают правду о самых грязных политических интригах. Отличная актерская игра, мастерские диалоги. В одном эпизоде репортер говорит: «Правда! Чтобы найти правду, надо очень серьезно взяться за дело. Но если очень серьезно берешься за дело, можешь погибнуть!»