— Сколько, по вашему мнению, остается времени, чтобы резко изменить политический курс?
Медоус ответил:
— Сейчас уже слишком поздно.
Начиная с прошлого лета — значилось в Cover-Story — природа играет в сумасшедшие игры, каких не было с незапамятных времен. В Нью-Йорке впервые сорок дней кряду наблюдалась температура +31 °C, Лос-Анджелес даже поздней осенью стонал от рекордных температур, прежде чем в феврале 1988 года совершенно необычная волна холода накрыла Калифорнию. Держащаяся на протяжении семи лет на Среднем Западе Северной Америки засуха сократила урожай зерновых в истекшем году почти на треть.
Лесные пожары… сожрали почти треть всемирно известного Йеллоустоуна — национального парка… Сокрушительный ураган, пронесшийся в сентябре над Карибами и лишивший крова только на Ямайке тысячу пятьсот человек. Месяцем позже еще одна сильная буря опустошила город Блюфилдс в Никарагуа…
Незадолго до этого в Антарктиде разбился о шельф самый большой из всех известных айсбергов. С тех пор стошестидесятикилометровый монстр служит предостерегающим предвестником глобального потепления, которое может растопить полярные льды…
Советский исследователь климата Михаил Будийко писал в журнале «New Scientist»:
«Парниковый эффект для Земли — дело хорошее. В середине следующего столетия выпадет больше пятидесяти процентов дождей. Пустыни исчезнут, урожайность повысится. В Сахаре будет щипать траву крупный рогатый скот, в Центральной Азии ветер будет колыхать пшеничные поля. Перед тем, как десять миллионов лет назад начался ледниковый период, вся Африка была покрыта густым лесом. Сейчас рай может вернуться…»
Грузовое судно «Oostzee» попадает в шторм и встает на якорь в устье реки Эльбы у Кукспорта. Груз — четыре тысячи емкостей эпихлогидрина, всего один миллион литров. Эпихлоргидрин отравляет почки и нервы, едкий, вызывает раковые заболевания и взрывоопасен. Емкости были небрежно уложены, потому что во время шторма попадали друг на друга и в некоторых местах раскололись. Эксперты говорят, что нагромождение груза связано с опасностью серьезной катастрофы. «Oostzee» буксировали с одного места на другое. Куда-то груз был доставлен. В последнее время в средствах массовой информации корабль не упоминается.
Адриатика умирает. От Венеции до Римини все побережье покрыто тухлым коричневым ковром из водорослей, который распространяется все дальше и дальше. Налагаются запреты на купание. Причины: сточные воды всякого рода на протяжении десятилетий сливались прямо в Адриатическое море. Министерство здравоохранения в Риме прилагает все усилия, чтобы спасти туристический бизнес, и все время говорит: «Для здоровья не существует никакой опасности. Из-за водорослей не следует налагать никакого запрета на купание». С другой стороны, назначается директор по борьбе с такой чумой, как водоросли — а через две недели его сажают в тюрьму по обвинению в принадлежности к мафии.
Продовольственная и сельскохозяйственная организация объединенных наций FAO ко «Дню продовольствия» представляет сообщение, в котором сказано буквально следующее:
«Девяносто процентов предсказуемого прироста населения будет в третьем мире, в котором уже проживает более трех четвертей всего населения Земли».
Угроза экологии в этих странах основывается в первую очередь на бедности населения. Ежедневная борьба за средства существования создает множество естественных предпосылок. Другими словами, бедность и есть причина угрозы экологии. Окружающую среду, в основном, загаживают бедные.
Франция приступает к целому ряду новых ядерных испытаний. Как только начались крупномасштабные протесты, президент-министр Мишель Рокард заявил на пресс-конференции:
— Худшим из худших загрязнителей природы является война. Благодаря атомному оружию человечество на протяжении сорока пяти лет живет в мире. Поэтому атомная держава Франция не готова приостановить эти испытания.
Агентство «Рейтер» распространило заявление Рокарда под заголовком:
«Испытания атомной бомбы — это для Франции защита окружающей среды».
11
— Первый, кто оградил клочок земли и сказал: «Это принадлежит мне», и нашел достаточно наивных людей, которые этому поверили, был настоящим основателем человеческого общества, — прочла вслух Мириам Гольдштайн. Потом посмотрела на мать, сидевшую на своем любимом месте в заброшенном саду за домом в Любеке. — Это место, мама?
Слепая кивнула.
— Да, Мириам, Жан Жак Руссо. Я знала, что он написал это. Более двухсот лет тому назад он написал эти строки, Мириам, только подумай! — Она повернула к солнцу лицо, светлая кожа которого почти просвечивала, и повторила: — Более двухсот лет тому назад… Ты быстро нашла?
— Да, я быстро нашла это место.
— Читай дальше, Мириам!
Мириам продолжила чтение:
— От скольких преступлений, войн, убийств, от скольких бедствий и страхов избавил бы человеческий род тот, кто выдернул бы из земли кол или засыпал канаву и призвал бы себе подобных: «Остерегайтесь слушать этого мошенника! Вы потеряете себя, когда забудете, что плоды принадлежат вам, а земля — никому…»
Мириам Гольдштайн отложила книгу и откинулась на спинку стула. Цвело так много цветов, пело так много птиц на старых деревьях, было позднее лето, зрелое, славное позднее лето.
— Который час, Мириам?
— Четыре.
— Вот-вот придут твои гости.
— Да, мама.
Старая женщина стала искать руку Мириам. В ее мертвых глазах появились слезы. Пальцы Сары Гольдштайн судорожно сжали пальцы дочери.
— Мама! — закричала Мириам. — Мама, что с тобой?
— Страшно.
— Пожалуйста, — сказала Мириам и погладила руку матери, такую худую, что прощупывалась каждая косточка, — прошу тебя, перестань повторять это вновь и вновь. Ты пережила за свою жизнь так много страшного. Сегодня ты в безопасности.
— Нет, — сказала слепая. — Нет никого, кто сейчас был бы в безопасности. А сегодня еще в меньшей степени, чем прежде. Я знаю это. Чувствую. Очень остро. Страшно боюсь за тебя.
— За меня?
— Да, дитя мое. За тебя.
— Но почему?
— Потому что это страшное сейчас совсем близко от тебя. Настолько, что я могу чувствовать это, ощущать, трогать — Прости меня, Боже! — видеть. Тебе грозит очень большая беда, Мириам.
— Мама, — закричала Мириам, — что ты чувствуешь и почти видишь?
— Случится ужасное, Мириам. Совсем рядом с тобой. И один человек из тех, с кем ты работаешь, знает это совершенно точно. Врет и притворяется на службе ужасного.
— Ты полагаешь, один из тех людей, которых я пригласила?
— Да, Мириам.
— Один знает совершенно определенно?
— Да.
— И врет, и притворяется?
— Да, — сказала Сара Гольдштайн.
Когда все анекдоты были рассказаны, великие и печальные, мелодраматические и гротескные, и было сообщено обо всех событиях на этой, в конце двадцатого столетия от Рождества Христова изо всех сил сопротивляющейся своему закату Земле, тогда, на тот случай, если спасемся, вспомним о книге «The Divided Self» английского психиатра Роналда Дэвида Лэинга, а именно об одной цитате, которая часто приводилась: «Безумие может быть здоровым ответом больному миру, который создаем мы с таким саморазрушающим усердием».
Бруно Гонсалес, Изабель Деламар, Маркус Марвин, Мириам Гольдштайн, Бернд Экланд, Кати Рааль, Валери Рот, Филипп Гиллес, Йошка Циннер сидели в кабинете Мириам Гольдштайн в Любеке.
Кабинет был большим. Вдоль стен выстроились полки с книгами.
На одной полке стоял старинный еврейский серебряный светильник необыкновенной красоты. Это была семейная реликвия Гольдштайнов, которая передавалось от поколения к поколению. Мириам любовалась им еще в детстве. Матери удалось спрятать светильник у друзей-христиан перед тем, как она начала скрываться от гестапо, а после войны она получила его обратно. Тогда она еще могла видеть хотя и очень плохо. Полностью она ослепла в 1968 году. С тех пор она ощупывала светильник пальцами и на исходе года говорила Мириам:
— Помнишь ли ты, как отец зажигал светильники на Хануку?
— Да, мама, — отвечала Мириам. — И никогда этого не забуду.
В противоположность Менора-светильникам, имевшим семь рук, у Хануки-светильника их восемь — и есть место для девятой свечи, шамаша, света на пользу и благо.
«Ханука» — иудейское значение слова «освящение» и одновременно восьмидневного еврейского праздника, который отмечается, как напоминание о новом освящении разрушенного и восстановленного храма Иерусалима. В благодарность за «Чудо и святое место» каждый почтенный отец семейства в первый день праздника зажигает одну праздничную свечу, во второй — вторую, и так до восьмого дня, когда горят все восемь свечей.
С 1945 года мать Мириам вместо отца каждый год зажигала свечи. Она делала это, хотя видела очень плохо, она делала это и после 1968 года, будучи уже совершенно слепой. Мириам направляла ее руку. Сара Гольдштайн не могла видеть праздничных свечей. Но она чувствовала их тепло и вдыхала запах расплавленного воска.
У окна кабинета возле большого и низкого стола с каменной столешницей стояли стулья и софа. На них в тот вечер, в понедельник, 19 сентября 1988, сидели девять человек — Мириам и восемь ее гостей. Лучи солнца наискось пронизывали комнату и освещали разноцветные корешки множества книг. Окно в сад было раскрыто. Все видели Сару Гольдштайн, неподвижно сидевшую перед кустами роз, все видели множество цветов и старые фруктовые деревья с плодами, и все слышали пение птиц, когда Мириам Гольдштайн заговорила.
— Я пригласила вас сегодня прийти сюда, чтобы попытаться непременно разобраться в том, что случилось с господином Марвином и господином Гонсалесом во Франкфурте, и понять, что на самом деле происходит. Потому что, думаю, каждому ясно, что во всем, что происходит, есть какой-то тайный смысл. Мы не знаем его — за исключением одного из нас. Этот кто-то прекрасно осве