— Ну а звонки, выражающие симпатию, сочувствие?
— Их крайне мало. И большинство из них воинственные: что мы должны сделать с похитителями, когда их поймаем. Приблизительно то же, что другие желают Хансенам. Должно быть, в нашей стране психопатов намного больше, чем нам известно.
— Я уже знаю, сколько их у нас, — сказал Дорнхельм. — Вы молоды и полны идеалов, Браунер. Подождите пару годков! Как вы работаете?
— По два человека, смена длится шесть часов. То есть работаем в четыре смены. Внизу, в библиотеке, сидит сотрудник из технической группы на случай, если одновременно раздаются два звонка. Но сейчас… Телефонный аппарат молчит часами.
В пение птиц опять ворвался крик.
— Ну и эти монахи орут ежедневно по два часа. Хотя…
Браунер пожал плечами.
— Где мальчик?
— Все время рядом. Его комната около картинной галереи.
Когда Дорнхельм и Ритт вошли в комнату, Томас Хансен играл в шахматы с экономкой Терезой Тоерен. Он встал и поклонился.
Маленький мальчик, очень похожий на свою мать, — те же широкие плечи и узкие бедра, карие глаза с длинными шелковыми ресницами и полный рот, — был одет в бриджи и рубашку фирмы «Лакоста».
Тереза Тоерен тоже поднялась для приветствия. Черными, как и глаза, были волосы стройной женщины с загорелым, почти нетронутым косметикой лицом. Она была одета в светло-зеленый летний костюм, подобранные в тон ему туфли. Никаких украшений на ней не было. Тереза улыбнулась, одной рукой приобняв мальчика, — словно хотела защитить его, подумал Ритт. А мальчик и впрямь маленький принц.
Томас Хансен вежливо сказал:
— Здравствуйте, господин Дорнхельм. Это здорово, что вы еще раз приехали ко мне в гости. Ну а вы, конечно, прокурор Ритт, — Томас подал Ритту холодную узкую руку и снова поклонился. Затем представил. — Это фрау Тереза Тоерен, я зову ее Тези.
Экономка провела рукой по его волосам и чуть наклонила голову.
— Очень рад, — сказал Ритт.
— Садитесь, пожалуйста, господа, — пригласил Томас Хансен.
Все сели.
— Тези проиграла уже вторую партию.
— Все потому, что ты фантастически хорошо играешь, — сказала фрау Тоерен.
Когда она улыбалась, — и делала это часто, — были видны два ряда красивых зубов.
— Я играю очень плохо, — сказал Томас. — Тези поддается.
— Это неправда!
— Нет, это правда! — возразил мальчик. — И я не хочу так, Тези. Ты думаешь, что так лучше, я знаю, но следующую партию сыграй по-настоящему — я прошу!
Комната была светлой, как и все в доме, безукоризненно чистой, с открытыми настежь окнами. На стенах наклеены большие плакаты с Тиной Тернер и Майклом Джексоном. Ритт отметил дорогую стереоустановку, диски, пластинки, кассеты, телевизор в углу. На столике рядом с кроватью Томаса стояла большая фотография его матери.
Из парка все еще доносились крики воинственных монахов.
Фрау Тоерен взглянула на наручные часы.
— Почти три. Скоро закончится. — Она посмотрела на обоих мужчин. — Сейчас не так уж плохо и то, что вы находитесь рядом.
Дорнхельм, которому эта женщина откровенно нравилась, кивнул.
— Ты не можешь пожаловаться на то, что у тебя мало охраны, Томас, — сказал он. — Здесь много наших людей, и это совсем не пустяк.
— Я не жалуюсь, господин старший комиссар, — серьезно ответил мальчик. — Вы прислали замечательных людей. Со многими я уже почти подружился.
Он говорил на безукоризненном литературном немецком языке, кожа его была точно шелк, а темные волосы блестели.
— Нам очень жаль, что мы еще не продвинулись в своей работе по розыску твоих родителей ни на один шаг, — сказал Дорнхельм. — Мы делаем, что можем.
— Я уверен в этом, господин старший комиссар.
— Это не может продолжаться долго, скоро похитители дадут о себе знать, — сказал Дорнхельм.
— Все так говорят, — согласился Томас.
Поведение мальчика встревожило Ритта. Что происходит с ребенком, думал он. Он действительно не проявляет никаких эмоций или только старается это показать? Он робот или живой человек?
Прокурор сказал:
— Все происходящее — настоящий кошмар для тебя, Томас.
— Да, — подтвердил мальчик.
— Я имею в виду твоих мать и отца. Это ужасно.
— Чрезвычайно ужасно, господин прокурор.
Фрау Тоерен улыбнулась.
— У вас не должно сложиться неправильного впечатления, господин Ритт, — сказала она. — Томас в шоке. Он не в состоянии выражать свои чувства, свои настоящие чувства. Так говорит доктор Демель.
— Это врач, приходящий сюда два раза в неделю, — пояснил Дорнхельм.
— Я в шоке, — сказал Томас.
Ритт внимательно посмотрел на него. Такого мне еще не приходилось видеть, подумал он.
— Доктор сказал Тези, когда состояние шока пройдет, я буду принимать седативные препараты.
Ритт поперхнулся.
— Что ты будешь принимать?
— Седативные препараты, — повторил мальчик.
— Ты знаешь, что это такое?
Томас пожал плечами.
— Вы же знаете, что это такое, господин прокурор!
— Знаю.
— Зачем же спрашиваете?
— Послушай, малыш… — начал Ритт и оборвал фразу. — Все ясно. Шок. Препараты. Поэтому ты и выглядишь так.
— Как я выгляжу?
— Так спокойно и сдержанно, — сказала фрау Тоерен и опять провела рукой по волосам мальчика. — Томас замечательный, господа. На самом деле. Я им восхищаюсь.
— Действительно восхищаетесь? — спросил Ритт.
— Мы знаем друг друга уже пять лет, с тех самых пор, когда Томас был еще совсем крошкой. Я очень привязана к нему.
— А я — к Тези, — добавил Томас. — Я очень люблю Тези.
Фрау Тоерен улыбнулась.
— Тези всегда рядом со мной, — сказал мальчик. — Всегда! Как и сейчас. Папу я вижу крайне редко. Он то в отъезде, то возвращается с работы очень поздно, когда я уже сплю, а когда просыпаюсь — его уже опять нет… Мама… Ее я вижу чаще. За завтраком. Или когда прихожу из школы. И еще по вечерам. Иногда она даже играет со мной. Но она всегда страшно занята. Тези — тоже, но для меня у нее всегда находится время.
— Ну, ну, ну, — сказала фрау Тоерен. — Это совсем не так.
— Все это именно так, — уверенно сказал мальчик и прямо взглянул в прекрасное открытое лицо фрау Тоерен. — Тези играет со мной дома и на улице, в теннис и гольф. Сейчас, правда, нет. Сейчас мне не разрешают выходить из дома. И школьные домашние задания Тези тоже делает со мной. Не сейчас, конечно, сейчас мне и в школу ходить нельзя. Но обычно это всегда бывает именно так.
Раздался крик. Мальчик посмотрел на часы.
— Это последний на сегодня.
И почти упрямо добавил:
— Я очень люблю Тези.
— Но ты ведь надеешься, что твои родители скоро снова будут здесь, — сказал Ритт, чувствуя себя идиотом.
— О да, конечно, — сказал Томас. — Только задорого.
— Что? — спросил Ритт.
— Мы должны будем заплатить выкуп, чтобы их освободили.
— А ты уверен, что похитители будут требовать деньги?
— А вы разве нет?
Фрау Тоерен кашлянула.
— К счастью, денег достаточно, — сказал мальчик. — Вчера приходил доктор Келлер, наш генеральный поверенный. Он сказал, что не надо бояться: что вымогатели потребуют, то и получат. Поэтому мне и не страшно. Даже то, что вымогатели дают время, нормальное явление, сказал господин Келлер. Это профессионалы. Они надеются на то, что если нас держать в неведении, у нас сдадут нервы.
— Но у тебя не сдадут нервы, так? — спросил Ритт.
— Нет, господин прокурор. Но если сдадут, когда пройдет шоковое состояние, тогда…
— Тогда? — спросил Ритт.
— Тогда Тези всегда будет рядом. Оттого-то мне вообще не страшно. Тези всегда со мной. Всегда.
— Это замечательно, что вы так заботитесь о мальчике, — сказал Ритт.
— Ну что вы, — ответила фрау Тоерен. — Это само собой разумеется.
— Мне кажется, что ты очень рад тому, что не приходится ходить в школу.
— И да, и нет, господин прокурор.
— Что значит «и да, и нет»?
— Видите ли, — сказал Томас, — это все из-за свиней.
— Из-за кого?
— Из-за учителей, и детей, и родителей этих детей.
— Томас! — сказала фрау Тоерен. — Ты не имеешь права говорить так, я без конца тебе это повторяю. Это неправда.
— Нет, это правда, Тези. И я хочу объяснить этим господам, почему.
— Давай-ка, объясни! — сказал Дорнхельм.
— Как они высказываются! — сказал Томас. — С тех пор, как мой отец попал в больницу, они говорят только одно: твой отец — подлец и негодяй. Гангстер. Уничтожает природу. Его следует упрятать в тюрьму, на пожизненный срок. Да что там тюрьма! Растереть его в порошок — это единственное верное решение для такой свиньи. Свинья — вот как они называют моего отца. — Томас говорил по-прежнему спокойно и уверенно. — Мой отец — подлец. Дырка в заднице…
— Томас! — воскликнула фрау Тоерен. — В конце концов!
— …преступник, — невозмутимо продолжал мальчик. — Таких следует отправлять на виселицу. Говорить так их учат родители, это мне ясно.
— И тебя никто не поддерживает?
— Никто.
— А учителя?
— Некоторые ведут себя вполне терпимо. Другие поддерживают детей. А некоторые с самого начала сделали все, что смогли, но это не помогло, и тогда они перестали помогать мне. С тех пор, как я возвратился из школы домой — сотрудники полиции сопровождали меня туда и обратно, вот уже целую вечность я нахожусь под охраной полиции…
Как выражается этот мальчик, думал Ритт. «Я уже целую вечность нахожусь под охраной полиции»!
— Когда я приезжал домой, я всегда прятался у Тези, потому что мне часто приходилось плакать. Тези утешала меня… Иногда я мешал маме, портил ей настроение. Она сразу же дотошно расспрашивала, что опять стряслось в школе, и тоже плакала, а я утешал ее… Нет, на самом деле я действительно рад, что некоторое время не надо ходить в школу. С другой стороны…
— С другой стороны? — спросил Ритт.
— Когда вы спросили, рад ли я, я ответил «и да и нет», так?
— Да. И что же?
— Ну вот, с одной стороны, я рад, а с другой стороны, именно сейчас, вопреки здравому смыслу, я бы, как обычно, охотно ходил бы в школу.