Веспасиан поведал ему историю ножа. Тумелик внимательно его выслушал и провёл пальцем по выгравированным рунам. Затем задумался и кивнул.
— Ты говоришь правду, римлянин. Отец рассказывает эту историю в своих воспоминаниях.
— Он записал воспоминания? — уточнил Веспасиан, отказываясь верить собственным ушам.
— Ты забыл о том, что он с девяти лет воспитывался в Риме. Он научился читать и писать, хотя не очень хорошо, потому что грамоту в него приходилось вколачивать. Мы не считаем учёность мужской доблестью.
Но ему пришла идея получше. Он решил продиктовать свои воспоминания покорённым врагам и сохранить им жизнь, чтобы они могли читать их вслух, когда это понадобится. И вот сегодня такой день настал. Матушка, ты выйдешь к нам?
Занавес приподнялся, и в комнату вошла высокая седовласая женщина с горделивой осанкой и пронзительными голубыми глазами, каких Веспасиан ни разу не видел. Кожа её была морщинистой, а грудь обвисла, но было ясно, что в молодости она была красавицей.
— Мать, должен ли я рассказать этим римлянам отцовскую историю? Что говорят кости?
Туснельда достала из привязанного к поясу кожаного мешочка пять тонких прямых костей, испещрённых с четырёх сторон значками, в которых Веспасиан узнал руны. Затем подышала на них и, еле слышно пробормотав заклинания, бросила их на пол.
Наклонившись, она какое-то время рассматривала их и трогала.
— Мой муж пожелал бы, чтобы этим людям рассказали его историю. Чтобы понять тебя, они должны узнать о твоём происхождении, сынок.
— Да будет так, матушка, — согласно кивнул Тумелик. — Тогда начнём.
Веспасиан указал на рабов, которые взялись наводить на столе порядок.
— Значит, он пощадил этих двух, чтобы они записали историю его жизни?
— Да, это так. Кто мог бы лучше рассказать о жизни Арминия, чем аквилиферы Семнадцатого и Девятнадцатого легионов?
К тому времени, когда два старых раба, некогда горделивые римские воины, носившие священные эмблемы легионов, закончили читать рассказ о жизни Арминия, о том, как тот был убит своим соплеменником, солнце давно село. Впрочем, это было не просто чтение. Туснельда что-то дополняла по памяти, а Тумелик поручил Веспасиану и его спутникам расспросить Айюса и Тибурция о битве в Тевтобургском лесу. Он также велел старикам записывать ответы.
Как оказалось, Магн, служивший в своё время в Пятом легионе Жаворонков, участвовал в сражении у Длинных мостов, а на следующий год — в битвах на Ангриварии и Идиставизусе, где Арминий потерпел своё первое поражение. Он также поделился воспоминаниями о двух походах Германика, состоявшихся, соответственно, через шесть и семь лет после пресловутой резни. Он так увлёкся, что напуганный его успехом Тибурций был вынужден из зависти его перебить.
Похоже, Тумелик остался доволен, услышав новую точку зрения на те далёкие события. Он велел рабам делать записи. Те послушно повиновались. Они слушали грубоватый рассказ гостя, и в глазах их читалась тоска. Их старые, измождённые лица горели стыдом — и не только по поводу потери священных эмблем. Обоим было стыдно, что они не нашли мужества пойти на костёр и в результате обрекли себя на жалкое, рабское существование без надежды на прощение.
Кроме редких вопросов Веспасиану, Сабину и Луцию Пету сказать было нечего. Главным образом они слушали других, попивая пиво и изредка пробуя расставленные на столе угощения. Тумелик несколько раз предложил им отведать «лакомства» из его кувшина, но гости вежливо отказались.
Наконец два старых раба закончили свою работу. Не поднимая глаз, они скатали свитки и положили их в футляры. Никто при этом не проронил ни слова.
Тумелик задумчиво заглянул в свой кубок с пивом.
— Мой отец был великий человек, и мне жаль, что я никогда его не видел, — с этими словами он в упор посмотрел на Веспасиана. — Но я не затем заставил вас сидеть здесь со мной и слушать этот рассказ, чтобы потом предаваться жалости к самому себе. Я хотел, чтобы вы поняли, почему я сделаю то, что я намерен сделать. А намерен я пойти против всего того, за что когда-то сражался мой отец.
Сабин, не вставая, подался вперёд.
— То есть ты скажешь нам, где спрятан орёл?
— Я могу сказать, у какого племени он находится, это несложно. У хавков, что обитают на землях к северу отсюда, на побережье. Но я сделаю даже больше. Я помогу вам.
— Но зачем тебе это нужно? — удивился Веспасиан.
— Мой отец пытался стать вождём всей Верхней Германии, хотел объединить все племена. Представляете, какой бы властью он обладал, если бы это ему удалось. Ему бы хватило сил захватить Галлию, но разве смог бы он потом её удержать? Вряд ли. Пока Рим силён, это невозможно. Но это была его мечта, а не моя.
Когда я заглядываю далеко в будущее, я вижу время, когда Рим, как и все империи до него, одряхлеет и придёт в упадок. В наше же время идея Великой Германии видится мне угрозой для всех германских племён. Она — причина для столетней войны с Римом, войны для нескольких поколений, войны, для победы в которой у нас пока нет сил.
По этой причине я не хочу быть вождём объединённого германского народа, хотя немало моих соплеменников подозревают, что такое желание у меня есть. Некоторые даже призывают меня к этому и даже шлют письма поддержки. Другие же завидуют мне и жаждут моей смерти, чтобы добиться исполнения собственных честолюбивых замыслов. Я же хочу, чтобы меня оставили в покое. Хочу жить так, как не имел возможности жить в юности. Хочу жить, как херуск в свободной Германии. Мне ничего не нужно от Рима — ни мести, ни справедливости. Однажды мы уже освободили себя от его власти. Было бы глупо вновь оказаться в таком положении, когда мы будем вынуждены отстаивать нашу свободу.
Однако Рим не оставит желания вернуть себе орла, и, пока его легионы остаются на нашей земле, он будет пытаться его найти. Хавки его вам не вернут, да и с какой стати? Но то, что они хранят его у себя, навлекает опасность на всех нас. Я хочу, римляне, чтобы вы забрали его. Избавьте нас от вашего орла, пусть он сопровождает вас в Британию, но только оставьте нас в покое. Я помогу вам его похитить. Как только племена узнают, что я помог Риму, они больше не захотят — или побоятся, — чтобы я стал подобием моего отца.
— А разве хавки не воспримут это как объявление войны? — спросил Веспасиан.
— Да, если бы ни кое-какие обстоятельства. Я знаю, что Рим собирает дань с многих германских племён. Недавно мне стало известно, что ваш наместник потребовал у живущих на побережье племён вместо золота корабли. Соседям хавков, фризам, очень дороги их корабли. Чтобы не лишаться их, я слышал, будто они продали секрет того места, где спрятан орёл...
— Публию Габинию!
— Именно. Поэтому хавки скоро лишатся орла, но если мы придём на их земли раньше Публия Габиния с римской армией, то спасём жизни многим из них.
— Это далеко?
— В тридцати милях к востоку отсюда протекает река Визургис. По ней мы доберёмся до земли хавков на северном побережье. Если мы поплывём на лодках, то будем там послезавтра.
ГЛАВА 11
тром следующего дня колонна въехала в развалины небольшого речного порта, построенного римлянами. С тех пор как двадцать пять лет назад последние легионы вернулись на другой берег Рена, он пришёл в запустение. Хотя крыши большей части одноэтажных казарм и складских помещений были относительно целы, осыпающиеся кирпичные стены были плотно увиты тёмно-зелёным плющом и прочими ползучими растениями.
Под крышами заброшенных строений лепили гнёзда ласточки. Их стайки порхали туда-сюда в открытые окна, ставни на которых давно сгнили. За колонной увязалась свора диких собак, видимо, единственных местных обитателей. Не обращая на них внимания, всадники двигались в сторону реки по некогда мощёной, а теперь буйно поросшей травой дороге.
— Мои соплеменники не стали сжигать этот порт, потому что отец считал, что он ещё нам пригодится, — пояснил Тумелик.
Он снял форму Вара и теперь был одет в простую тунику и штаны. В эти минуты он ничем не отличался от остальных своих соплеменников.
— Он превратил его в факторию, — продолжал Тумелик, — откуда можно было по реке быстро доставлять всё, в чём нуждались войска. После того как его убили, это место пришло в запустение.
— Почему? — спросил Веспасиан. — Порт мог бы вам пригодиться.
— Верно, я думал, что ты так и скажешь. Но дело в другом — кто привезёт сюда запасы и кто станет их охранять, — заметил Магн. — Думаю, желающих их охранять будет более чем достаточно, а вот что касается первого, тут я не уверен.
— Похоже, ты отлично понимаешь мой народ, — усмехнулся Тумелик. — Ни один вождь не доверит охрану своего зерна и солонины воинам из другого клана, даже если они все херуски. Мой отец держал их в кулаке, и они жили мирно, но после его смерти распри разгорелись с новой силой. Забывают же они о взаимных обидах лишь перед лицом внешней угрозы.
— Как же близки мы были к тому, чтобы подчинить себе целую провинцию, — произнёс Пет, когда они проехали мимо полуразрушенного римского храма. — Коль мы построили всё это в самом сердце Германии, значит, были уверены, что останемся здесь навсегда.
— Да, уверенность, а точнее самоуверенность, и сгубила Вара.
Магн презрительно скривил губы.
— Скорее заносчивость. Ещё один напыщенный болван.
Веспасиан открыл было рот, чтобы в очередной раз встать на защиту давно умершего полководца, однако понял бессмысленность такого спора. Тем более что они мимо рядов хранилищ вышли к речной пристани.
Прямо перед ним, привязанные к кольям причала, на воде покачивались четыре лодки — длинные, с изогнутыми боками и высоким носом, одной мачтой и скамьями для пятнадцати гребцов по каждому борту.
— Мы живём в длинных домах и плаваем на длинных лодках, — усмехнулся Тумелик. — Это наша германская шутка.
Когда никто не улыбнулся, он нахмурился и посмотрел на Веспасиана и его спутников. Было видно, что все они в растерянности.