Маленькие, но по три, большие, но по пять, — мелькнуло в голове Серова. Он грустно усмехнулся. Сейчас ни один человек на Земле не мог понять эту шутку, ни в Российской империи, ни в иных государствах и странах. Поистине он очутился на другой планете!
Увязая в песке, они двинулись к пальмам, растянули полотнище в их жидкой тени, запалили два костра. Шагах в тридцати от них капитан Джозеф Брукс изучал со своими офицерами содержимое мешков и бочек, иногда поворачиваясь к привязанному у столба испанцу и что-то спрашивая — видимо, касавшееся груза. От мешков тянуло крепким запахом табака, на бочках стояли сундучки с откинутыми крышками, и в них тускло поблескивали серебряные слитки. Неподалеку расположились у костра с подвешенным к нему вертелом пять мужчин и девушка, племянница Брукса. Мужчины были Серову знакомы — Хрипатый Боб и четверо братцев-датчан, Хейнар, Олаф, Стиг и Эрик, приняли в его купании самое деятельное участие. Вскоре к ним присоединились еще двое, притащившие огромную черепаху, — волосатый, как горилла, Кактус Джо, и рослый негр Рик Бразилец. Все эти парни выполняли на «Вороне» роль телохранителей капитана, а при случае — экзекуторов и палачей.
Серов, укрывшись в тени навеса, посматривал то на девушку, то на Брукса, Пила и остальных офицеров. Шейла интересовала его больше; вроде бы помнилось ему, что моряки не любят женщин на своих судах, но у пиратов на этот счет могли быть иные порядки. Что-то такое вертелось в мыслях — о прекрасной испанке, похищенной благородным корсаром, добившимся ее любви, а заодно и рыцарского звания. Имя корсара он, как ни старался, не мог припомнить — Дрейк?.. Уолтер Рэли?.. Морган?..[17] Скорее всего, эту романтическую историю навеяли романы и фильмы, и она не имела никакого отношения к реальным событиям и биографиям трех британских рыцарей-пиратов.
Впрочем, Шейла не походила на испанку. Испанки черноокие и темноволосые, а у племянницы Брукса глаза казались синими, а волосы отливали цветом спелой пшеницы, со светлыми, почти серебряными прядями. Чуть скуластое лицо, маленький упрямый подбородок, высокий лоб… Такую девушку Серов мог встретить на московской улице, и это было ему приятно. Даже наряд той неведомой москвички мог быть похож на одежду Шейлы — обтягивающие легинсы, сапожки, белая блуза и кожаный жилет. Имелись, правда, отличия — сабля на перевязи и пистолет за поясом.
Он смотрел на девушку, она смотрела на него — пристально, изучающе. Внимание Серова ее не смущало; она, вероятно, привыкла к взглядам мужчин. Он не мог сказать, красива ли она, будит ли в нем желание; просто глядел и чувствовал, как тонет в синих ее зрачках, растворяется в их прозрачной глубине, словно крупинка соли в морских водах. На бесконечно долгий миг вся странность мира, в который он попал, вся его невозможность будто бы исчезли или хотя бы сделались неважными — и оставались такими, пока в этом мире были только они двое.
Наваждение! Колдовство! — подумал Серов и закрыл глаза.
— Эй! — Ручища Галлахера опустилась на его плечо. — Очнись, приятель! Капитан зовет.
И в самом деле, Брукс махал ему растопыренной пятерней и нетерпеливо хмурил брови. Поднявшись и придерживая трофейную шпагу, которая билась о бедро, Серов направился к столу. На нем лежала огромная, переплетенная в кожу книга, а при этом фолианте имели место чернильница, связка очинённых перьев, полдюжины бутылок рома и похожий на счеты агрегат. Страницы книги сверху были придавлены парой кинжалов, чтобы не шевелил ветерок, а медная чернильница стояла на плоском серебряном подносе. Том Садлер, казначей, карябал в книге перышком, разбрызгивая чернила, вздыхая и иногда откладывая толстым пальцем костяшки на счетах. Росано, уперев взор в землю, что-то подсчитывал в уме, Тегг и ван Мандер, склонившись с двух сторон, следили за неуклюжим пером казначея, а Пил явно скучал, наблюдая, как плывут в небе легкие облака. На Серова никто из них внимания не обратил.
— Помню, ты хвастал, что умеешь ножики метать, — произнес Джозеф Брукс, щуря водянистые глазки. — Попадешь в эту крысу? В пасть или, к примеру, горло?
Он кивнул на связанного испанца, и главари пиратов — все, кроме тяжко трудившегося Тома Садлера — повернулись к Серову, предчувствуя возможность поразвлечься. Пил уставился на него с неприязнью, остальные смотрели с интересом, а в глазах Росано даже мелькнуло сочувствие. Этот итальянец был не похож на отъявленного головореза и выделялся среди корсаров чистой одеждой, отсутствием оружия, а главное — лицом. Как и у всех, кожу его продубили ветер и солнце, но печать интеллекта вытравить не смогли, хотя в этом деле ром являлся их верным помощником. От Росано и сейчас несло спиртным, однако в меру, как от человека интеллигентного, слегка залившего печаль.
Не говоря ни слова, Серов взял один из кинжалов, лежавших на книге, подбросил в ладони и поглядел на мишень. Смуглые щеки испанца побледнели, на лбу выступил пот — вероятно, он уже прощался с жизнью. Убить?.. — подумал Серов. Возможно, это было бы лучшим выходом — по крайней мере, пленник избавится от пытки… Плохое оправдание собственной трусости, решил он и метнул клинок.
Лезвие врезалось в столб над левым ухом связанного человека. «Промазал, моча черепашья!» — произнес кто-то за спиной Серова, но он, схватив второй кинжал, резким движением послал его в воздух. Испанец глазом не успел моргнуть, как стальное острие уже торчало справа, прищемив темные волосы.
Брукс одобрительно хмыкнул и потянул из-за пояса нож:
— Умеешь, парень! Ну, теперь прикончи его… В глаз, в левый! Проткни ему мозги!
— Нет.
— Нет?
— Нет, сэр!
Лицо капитана побагровело.
— Любишь испанцев, выродок? — прошипел он.
— Только не тех, что палят в меня из пушек, — уточнил Серов.
— Тогда почему бы тебе его не зарезать?
— Я не убиваю беспомощных и безоружных, сэр. Нож в руке капитана сверкнул зловещим алым отблеском. Серов отодвинулся на шаг, стискивая рукоять шпаги. Как и намеченная жертва, он был сейчас бледен и, вероятно, испуган, но переломить себя не мог. Ему случалось убивать — и в том, и уже в этом мире тянулся за ним кровавый след, как за любым солдатом, который повинуется приказу и убивает врага. Убивает, чтобы защитить свою или чужую жизнь, и в том его отличие от киллера, от палача или грабителя. Ни к одной из этих категорий Серов не относился, и мысль о том, чтобы убить не ради мести, не по призыву долга, не в бою, а так, для развлечения, казалась ему дикой.
Тяжкое молчание повисло среди пиратских главарей. Густые брови Джозефа Брукса сошлись у переносицы, нож подрагивал в его руке. Росано с тоскливым видом уставился в землю, Пил презрительно усмехался, ван Мандер и Тегг переглянулись с недоумением. Потом бомбардир вытащил из-за пазухи пистолет, взвел курок и прицелился в лоб Серову.
— Упрямый сукин сын! Но мозги кому-то нужно вышибить… Что скажешь, Джо?
— Отставить, Сэмми, — негромко произнес Брукс и сунул нож за пояс. — Пока отставить. Клянусь Иисусом, с этим делом надо разобраться. А крысу… Крысу можешь продырявить.
Грохнул выстрел, и испанец обвис в веревках с пробитой головой.
— Хейнар, Олаф! — крикнул капитан. — Труп закопать, а этого… — Он окинул Серова хмурым взглядом, будто прикидывая, не поставить ли его на место испанца, потом пробурчал: — Этого пока не трогать. Пил, я велел последить за ним. И как он тебе?
Помощник холодно усмехнулся и пожал плечами:
— Двоих прикончил, хотя не слишком рвался в драку.
— Откуда у него клинок?
— Взят с боя у лейтенанта мушкетеров. Француз башку ему проломил. Законная добыча, сэр.
— И хорошая, сожри меня кайман! — добавил голландец-шкипер. — Отличная добыча! Потянет дукатов на сто пятьдесят.
Внезапно Садлер, пыхтевший над книгой, отшвырнул перо, грохнул кулаком по столу и вцепился в волосы левой рукой.
— Дукаты, чертовы дукаты! — выкрикнул он. — Серебра взяли на триста двенадцать английских фунтов с четвертью, а фунт у нас восемнадцать песо — это сколько же будет? Табак в реалах, четырнадцать тысяч двести, испанец сказал, сахара на шестьсот дукатов, а бобов какао — на девятьсот… — Схватив бутылку, казначей сделал несколько глотков и заорал снова: — Проклятые испанцы, псы помойные, блохастые гады! Проклятье на мою голову! Или в дукаты все пересчитывать, или в песо, или в реалы…[18] Так мы на этой куче вонючего песка месяц просидим!
Капитан хмыкнул и, успокоившись, забыв на время о Серове, стал чесать под мышкой. Затем сказал:
— Ты ведь знаешь, Томас, что мы с Теггом тебе не помощники, так что добычу оценишь, как всегда, с ван Мандером, а Пил и лекарь проверят. Они у нас джентльмены, всем наукам обучены.
— Не тем наукам, сэр, — пробурчал помощник, выдвинул шпагу на треть и с лязгом загнал ее обратно в ножны. — Но проверю! У настоящего джентльмена пенс между пальцев не проскочит! — Он бросил взгляд на сундучки с серебряными слитками. — Все правильно, триста двенадцать фунтов с четвертью, взвешивали утром с Садлером. А в песо это сколько будет? Сколько, Томас?
Казначей страдальчески сморщил лоб и задумался. Думал он долго, будто поднимая непомерную тяжесть, все три сундука, набитых серебром.
Фунт — восемнадцать песо, вспомнил Серов и подсказал:
— Пять тысяч шестьсот двадцать с половиной.
Вожаки пиратов в изумлении уставились на него. Секунду царила тишина, потом Садлер завопил: «Врешь, сучье вымя!» — и, выдрав из книги чистый лист, приступил к письменным вычислениям. Брызги чернил летели во все стороны, покрывали кляксами стол и камзол казначея, яростно скрипело перо, протыкая бумагу. Это продолжалось пять или шесть минут, пока Садлер не подвел итог. Снова отхлебнув из бутыли, он сообщил:
— Ты ошибся, французская задница — пять тысяч шестьсот шестнадцать песо.
— Верно, если триста двенадцать фунтов пересчитать, — заметил Серов. — Но есть еще четверть фунта, а это как раз четыре с половиной песо.