Еще один звонок в четыре. Без ответа.
В пять Веста отключила мобильник. Кей чертыхнулся.
В начале седьмого он стоял у ворот особняка и слушал прохладную и лаконичную речь охранников о том, что «до тридцатого пускать не велено».
«Не велено…»
Разочарование смешалось с раздражением. Конечно, треп – это пустое. Ну, рассказал бы он ей, как боится новых жизненных потрясений, как отвык от них, что не желает новых. Кому стало бы легче – ему, ей?
Прожить можно и без никчемной и пустой болтовни.
Отвергнутый, он сел в машину, захлопнул дверцу и поехал домой.
Успел заметить, как на втором этаже гостиной шевельнулась занавеска.
А в девять вечера понял, что рассматривает план строения номер два по Ривван-авеню – дома Фредерика. Входы-выходы, заборы, пробивает модель системы тревожного оповещения, ищет расположение камер…
«Зачем? Ведь уже понял, что болтовня не нужна».
Но почему-то заводился все сильнее.
«Четтер, блин, – лучшие охранники в Пайнтоне». А он не Кей Джеронимо, если не сможет обойти их тихо. Веста не порадуется, если он уложит их всех.
Он ведь туда не собирается?
Похоже, собирается.
Зачем?
А вместо ответа изнутри смотрит на него знакомый упертый парень – тот самый, который жил в нем до войны. С настоящим мотором внутри – не затхлыми шестернями, а блестящими поршнями, – уверенный, сильный. Кей и забыл, что был таким. Если сейчас он поддастся логике или страхам, то навсегда останется калекой, уже не вернется к себе прежнему.
Какая разница, зачем он туда идет, если это ощущается правильным?
«Как же лучше обойти охрану?»
Веста его не ждет.
Точнее, ждет. Но не надеется увидеть.
Зря.
Ему вдруг стало хорошо на душе, легко – будто временно спала тесная шкура из сомнений. Он пойдет туда, потому что хочет пойти, потому что вновь научился действовать по наитию и исходя из своих, а не чужих желаний. А на логику плевать – надоела. Он руководствовался ей, когда уходил воевать. Теперь – к черту!
С собой два пистолета и два ножа, а также сонные дротики. Если он прав, если все пройдет хорошо, одного должно хватить. Потому что на заднем дворе густая живая изгородь, но в ней есть брешь – он заметил ее еще в прошлый визит (привычка). От изгороди до черного входа метров десять, но на пути есть дерево, и, значит, тень. С крыши патрулирует только один, по периметру еще двое. Остальное – камеры.
Машину, чтобы не светилась, Кей оставил за квартал отсюда.
Дальше – собранный и гибкий – двинул пешком. На часах начало одиннадцатого. Стемнело.
Веста.
Странная возня во дворе началась затемно – я уже лежала с закрытыми глазами. И вдруг послышалось, что зашипела снаружи рация: «Проверь за углом». И ответ спустя секунд тридцать: «Чисто».
Наверное, бдят охранники. Правда, обычно они делают это тише.
Дальше спокойные пара минут, в течение которых я лежала без настроения и без мыслей. Я вообще решила, что отныне думать буду как можно меньше. Устала додумывать, домысливать и расстраиваться. В мире пятьсот миллионов вещей, которые желают, чтобы я расстроилась, и всего одна минута, чтобы расслабиться, – эта. Я научусь спокойно спать и спокойно жить, я научусь не думать о том, о чем не хочется…
Чей-то сдавленный крик снаружи.
Показалось?
Стало неуютно, неспокойно.
И почти сразу же щелчок открываемой двери снизу. Я хорошо его знала, потому что через нее раньше часто ходила прислуга – садовник, повар, прачка, – которую я после смерти супруга распустила. С тех пор черный ход не использовали.
И опять тишина. На этот раз неестественная, зловещая.
Чужой в доме?
«Нет, Четтеровцы бы не пустили».
Однако червяк сомнения уже принялся копаться за задворках сознания, не давая покоя.
«Сколько в сейфе денег? Тысяч сто пятьдесят с хвостиком…» Достаточно, чтобы привлечь грабителей? Мысли – пули. Обрывками, без логики, как сумасшедшие кометы.
Дальше все случилось одновременно: быстрый топот по лестнице, чей-то окрик: «Он в доме!» (кто в доме?!), я села на кровати и прижала одеяло к груди. Галоп по третьему этажу (моя спальня на втором), черная тень, приземлившаяся сверху на мой балкон, – спрыгнули сверху? И распахнувшаяся в мои покои стеклянная дверь, впустившая его…
…Кея.
Дальше ударилась о стену дверь спальни, окрик: «Ни с места!», Макс с пистолетом наизготовку, а также трое его людей. Все с оружием.
Кей – снаружи спокойный, но внутри оскаленный, как пес с вздыбленной шерстью, – целится в Четтеровцев. Еще секунда, и эти сумасшедшие перестреляют друг друга.
Визиту гостя я даже не успела ни обрадоваться, ни удивиться.
– Мисс, в доме посторонний. Убрать?
Одно короткое «да», и Кей ляжет. Или лягут все они. Чертовы клоуны!
Мне хотелось заорать «нет!», но ответила я на удивление спокойно.
– Макс, все в порядке, – прочистила горло. – Оставьте нас.
Охрана отступала неохотно, все еще взмыленная, с белыми от ярости глазами – кто-то обвел их вокруг пальца. Мне тоже хотелось булькать от ярости, кипеть негодованием. И еще улыбаться.
(Whitney Houston – Unbreak my heart)
Он так и стоял у балконной двери, а позади хлопала на ветру тонкая штора. Напряженный, молчаливый и недвижимый.
Я же только теперь выдыхала страх, который успела испытать после начала этого «представления». Поднялась с кровати (хорошо, что легла не только в трусиках, но и тонкой маечке), подошла к столу, где стоял графин, налила в стакан воды. Дрожали руки.
«Пришел. Отлично». Только что толку?
– Кей… нам не о чем… говорить.
Я стояла к нему спиной. И ощущала этого чертова мужика даже на расстоянии нескольких метров позади себя.
Зачем пустые беседы?
– Но мастерство… я оценила.
«Надо же, обошел их всех. Хваленая служба безопасности. Теперь платить им буду в два раза меньше…»
Сделала еще глоток, обернулась.
Оказывается, я все-таки ему обрадовалась. Где-то очень глубоко внутри. И тем муторнее, потому что чувствительнее. Чем быстрее расставим точки над «i»…
Подошла почти вплотную, улыбнулась невесело.
– Если ты пришел поговорить…
Но он не пришел говорить. Потому что закрыл балконную дверь, убрал пистолет, а после шагнул навстречу. И легла мне на затылок горячая мужская ладонь.
В ту ночь я узнала то, что хотела. Нет, больше. Поняла, что наслаждаться можно так глубоко, что не хватает дыхания и что не остается места мыслям. Только чувства, чувства, чувства. Что тела мужчины и женщины, если это правильные друг для друга тела, могут высекать искры, настоящие пожары, которые тушит и не может потушить пот.
Кей оказался мягким и жестким, нежным и напористым. И очень молчаливым. На эту ночь он просто сделался частью меня. Или я частью его… Теперь в его глазах не было страха, который мелькал накануне, не было больше напряжения. Он доверился себе, мне, а я судьбе. Когда она дарит бесценные минуты радости, ими нужно упиваться, втирать в кожу, в душу, ими нужно дышать, как кокаином.
И мы не теряли ни секунды.
Рассвет встретит меня пустой кроватью – я знала.
Но даже это не омрачало радости. Потому что мое «сейчас» длилось бесконечно, и в нем было главное – любовь, звучащая не словами, но касаниями, поцелуями и пульсом в унисон.
Кей.
(Andrew Jasinski – Air)
Он почти никогда не выходил за дальнюю сторону забора – туда, где луг, а после лес, – не было необходимости. А сегодня отправился. Рано утром; подышать, набрать цветов. Он мог бы купить, да, но ведь не то, не так, без души.
Кей сидел на корточках перед мелкой фиолетовой россыпью не то полевых фиалок, не то Создатель знает чего – он не разбирался в названиях. И думал о том, что никогда прежде не видел такого глубоко необычного оттенка.
Он вообще раньше не видел. Ни цвета, ни цветов.
«Она вернула ему самого себя».
Вокруг свежесть, а внутри удивительное хрупкое равновесие, которого он давным-давно, а, может, и вообще никогда не испытывал. Тихо, спокойно – ни мыслей, ни слов, все улеглось, как в штиль. И Кей вдруг прекратил быть хорошим, плохим, добрым, злым и начал просто быть. Ощутил, как это здорово – существовать. Жить без необходимости и нужды доказывать право быть здесь или где-то еще, считаться кем-то, заслуживать, отвоевывать. Этой внутренней тишины он не слышал прежде никогда. Казалось, двинешься в сторону, шевельнешься, и она пропадет. И до внутренних невидимых слез всего миллиметр.
«Вот она – сила любви».
Он давно не был ни романтиком, ни циником, просто много лет уже ничего не ждал.
Сорвал несколько «фиалок», сложил в пучок, поднялся, двинулся дальше. Зачем-то добавил в букет верхушку осота, отыскал несколько розовых цветов, в простонародье «ноготков». Подумал: ей понравится. Весте легко угодить, ей не нужна роскошь – нужна простота.
Это и привлекло. С ней Кей продолжал оставаться собой, не играть роли, не пытался казаться тем, кем не являлся. И оттого спокойно.
Наверное, поэтому вчера ночью он из ее кровати не ушел, а встретил рассвет, продолжая обнимать. Впервые сделал самому себе подарок – позволил почувствовать, как спину нежно гладят женские пальцы, позволил себе расслабиться. Выдохнул долгое напряжение, отщелкнул замок у цепей. Ведь должны быть в жизни каждого и простые, радостные периоды, пусть и недолгие.
Он умел не думать о том, о чем не стоило, – война научила. У них есть столько времени, сколько есть.
Вчерашний день они провели вместе: гуляли, обедали в первой попавшейся забегаловке, после коротали время у него перед телевизором на диване, как она того и хотела. И не важно, что каналов только шесть, и что фильм так себе – ей были важны их переплетенные пальцы.
Она осталась на ночь. И до сих пор – уже поднялось солнце – спала на его тахте. Кроткая, мирная, счастливая.