«Я не узнаю, пока он не выстрелит».
Что, если по возвращению я ничего не вспомню? Просто проживу тот день, как в прошлый раз, убегу с горя в лес, а утром…
Я поддалась ему – чертовому перцу в крови. Именно таким я ощущала страх – жгучим, колющимся, бегущим по венам ядом. Меня скручивало от паники, бессилия, сомнений и отчаяния. Я больше не была Вестой, которая непостижимым образом держалась – я превратилась в неспособную управлять собственными чувствами размазню. И собрать себя воедино не помогала ни последняя «в этом сезоне» уборка дома, который завтра отойдет благотворительному фонду «Жизнь», ни доносящийся с улицы мирный шум, ни бессмысленная в этот момент мантра «все будет хорошо».
Будет. Если я вернусь в Катлан в правильный момент, если сохраню память, если на семьдесят два часа приобрету дар ясновидения, если всех спасу, если однажды смогу снова увидеть Кея…
«Если» – их миллион.
А я одна. И мне бесконечно страшно.
Много я бы отдала за то, чтобы не проживать судьбу, в которой мне потребовалось заказывать себе самой на сегодня убийцу.
(Unsecret – Till I See You Again (feat. The Powder Room))
– Вези меня.
То было единственным, о чем я попросила Кей Джея, который пришел в обед.
«Вези куда угодно, лишь бы по сторонам менялся пейзаж, лишь бы не этот душный дом, лишь бы не думать…»
Он понял.
Почуял, что мне лучше пребывать в состоянии «путешествие уже началось», а не удрученно сидеть и ждать финальной минуты. Так хотя бы казалось, что в багажнике лежат сумки, и мы движемся в далекий-далекий аэропорт, где мы нормально, как белые люди, попрощаемся, поцелуемся, поклянемся встретиться вновь.
Где-то у Кея приготовлен для меня пистолет.
Мне страшно об этом думать, а он не хотел из него стрелять.
Не пытался включать радиоприемник – знал, что от несовпадения частот настроения у меня моментально вскипит мозг. И потому лишь рокот мотора и несущиеся мимо указатели, которые для меня теперь ничего не значили. Пригород сменился полями, просторами, бегущим к горизонту бетонным полотном. Говорить о серьезном не хотелось, о веселом подавно.
И потому мы молчали.
Наверное, я морально вымоталась настолько, что уснула. Проснулась, когда мы уже ехали вновь, а Кей старался тихо жевать бутерброд, который купил на заправке. Я не слышала ни остановки, ни хлопнувшей дважды дверцы – раз, когда он уходил, и еще раз, когда вернулся.
– Есть хочешь?
И кивнул на лежащий сзади пакет.
– Там вода, сэндвич, шоколадка…
О последнем добавил виновато, будто предлагал умирающему старику развлечься напоследок с проституткой.
Меня мутило. От голода, от дурных предчувствий, от собственной беспомощности. Так чувствуют себя люди, согласившиеся взойти на жертвенный алтарь – вроде во благо, но к черту бы…
Из остатков самообладания севшая батарея и один мигающий процент сил. Не хотелось в последний день запомниться такой. И почему это так важно – какими мы кому-то запомнимся?
– Все будет хорошо.
То было первым, что Кей рискнул произнести не из «пустого».
Да, точно, моя неработающая мантра.
– Скоро ты вернешься, все наладится.
Он силился помочь, как мог. Старался думать не о себе, хотя ему, наверное, хреново. Я втянула в свою историю не только его тело, но и душу. Чувства, сердце. Нет, я не играла с ними, но и не умела отказать себе в радости хоть сколько-то побыть любимой. Жалела теперь? Нет. Но грустила от того, что грустить будет он. Долго. Как пес, который привыкает долго, а отвыкает вечность. Есть такие собаки – верные до собственного конца.
Все мы слабые. Чувствовалось, что на подходе слезы.
– Обещай мне… – слова давались ему трудно. – Что будешь счастливой. Там.
– Не могу.
Я никогда ему не врала. Неприметный пыльный седан несся по одному из шоссе мира Уровней – из ниоткуда в никуда. Позже вечером он вернется в гараж в Пайнтоне. Уже без меня.
– Если я попрошу тебя о том же, сможешь исполнить?
– Нет.
Кей не прикидывался тоже.
– Но можешь попробовать?
– А ты?
Могла ли я попробовать наладить счастливую жизнь в Катлане? Возможно. Только шанс маленький, особенно, если Кей из головы не уйдет. Я его уже никем не заменю. Да, существуют браки, в которых муж и жена просто подходят друг другу, как соседи: не ссорятся, уважают, почаще помалкивают и соглашаются на компромиссы. Такие, где любви нет, и ее никто не ждет. Только мне и брак-то не светит.
Вместо этого я хотя бы напоследок попробовала быть сильной.
– Я буду искать дорогу назад. Когда все сложится хорошо, когда все живые и здоровые, когда минует опасность. Я помню, где дверь, буду пытаться разобраться.
– Чтобы вернуться еще на один год?
Кей улыбался. Мы вели дурацкий разговор из разряда «пальцем в небо», потому что никто не знал, как все сложится на самом деле. Но разговор хотя бы создавал иллюзию того, что мы что-то контролируем.
– Пусть на год. Зато с тобой. Потом еще один, еще…
«Если он будет меня помнить». Варви так и не объяснила, как устроена эта чертова временная петля.
– И каждый раз я буду в тебя стрелять?
– Слабо?
Он даже не обиделся, понимал, что я не зло. Слова нам были нужны, чтобы заполнить тишину и страх перед грядущим.
– Газетчики, если бы услышали про эту историю, окрестили бы меня «Маньяком, многократно убившим свою жену…»
– Вот уж где сенсация.
«Жену».
– Скажи… – глупо пытаться прознать что-то в самом конце и верить, что тебе это чем-то поможет, но я все же спросила, – а если бы я осталась, у меня был бы шанс стать твоей женой?
– Ты уже ей стала.
Он ответил очень просто. Без пафоса, безо всякого напряжения.
И вопреки ожиданиям стало легче.
Мы команда. Мы ею останемся.
Спустя десять минут я крутила в руках карту местности:
– Скоро мы выйдем к морю, так?
– Да. Но сам я в этих краях раньше не бывал.
– Нужно будет найти бухту.
На меня взглянули спокойные серьезные глаза. Нам будет хорошо, он будет меня обнимать. Долго-долго.
– Но сначала магазин.
– Зачем?
– Купим вина.
Кей не стал спорить.
(Whitney Houston – Unbreak my heart)
Кей.
Он все никак не мог ее отогреть. Начало заходить солнце; поднялся ветер. И хоть скалистая ниша у кромки моря с тонкой полоской серебристого песка укрывала от порывов, все равно задувало. Веста мерзла.
Кей отыскал в багажнике плотную тканевую, похожую на тонкий матрас, циновку, раскатал на земле, кое-как собрал сушняка на костер – развел огонь. Веста от еды отпиралась долго – накормить ее удалось почти через силу. После одеяло на плечи, побольше дров в костер; штопор для вина отыскался в складном перочинном «на-все-случаи-жизни» ноже.
Пластиковые стаканы, как назло, забыли; Веста пила прямо из горлышка. Смотрела на бегущую по волнам рябь пустыми печальными глазами и дрожала. Кей не знал, чем еще помочь. Едва ли на его памяти «клиент» выглядел настолько потерянным и жалким. Даже если бы до этого дня Кей никогда бы не встречал мисс Керини, сегодня бы он ее отпустил. И никакие деньги не помогли бы нажать на спусковой крючок.
«У всего есть предел».
А сегодня без шансов. Он должен.
Ее развезло, размазало от желания поговорить спустя минут двадцать после первого глотка.
– Кей, я хочу сказать спасибо…
– Не надо.
Он ответил – почти огрызнулся – быстрее, чем успел подумать.
А взгляд ее удивительных глаз серьезен и настойчив.
– Надо. Так принято, понимаешь? Киреи всегда прощаются перед… уходом. Благодарят.
Кей Джей меньше всего хотел, чтобы его благодарили, – не за что.
– Ты позволишь? Это не для тебя, для меня…
«Чтобы облегчить душу».
Он не успел даже заметить, когда уселся на камень, принялся остервенело остругивать первую попавшуюся деревяшку.
Лучше бы не слова. Лучше бы она просто осталась – придумала другой план. Или просто забыла о прошлом – недостойные мысли, малодушные.
– Конечно.
Он просто ее любил. Война, предательство, очерствевшая душа – он все-таки остался человеком. И, как любой человек, желал, чтобы рядом был другой. Другая. Она. Теплая, ласковая. Чтобы вместе…
– Я хочу сказать спасибо судьбе. Что из всех людей, которых я могла нанять в Пайнтоне, я наняла тебя – самого лучшего на свете мужчину…
Теперь отпить из горла хотелось Кею.
«Самого лучшего».
– Смелого, сильного, уверенного в себе, не потерявшего настоящих ценностей…
Она о нем – об убийце?
– Того, с кем мне впервые в жизни стало тепло и светло. С кем я… расслабилась.
Выпить хотелось все сильнее. Деревяшка, кажется, сделалась козлом отпущения – вжик-вжик-вжик – слетали на землю длинные тонкие стружки.
– Спасибо, что ты пришел тогда, что не оставил. Что слышал меня душой. Что нашел в себе силы и свет, чтобы обнять и поддержать. Ты не осудил.
Она украдкой смахнула слезинку.
Едва ли нашлась бы другая такая пытка, которую Кей Джей выдерживал бы с трудом, нежели многочисленные, направленные в его адрес «спасибо». Он не чувствовал себя ни «добрым», ни «смелым», ни «человечным» – наоборот. Он чувствовал себя дерьмом. Его благодарили за что – за беспомощность? За то, что должен отпустить, что не может пойти вместе с ней? За то, что должен смириться с обстоятельствами? Еще секунда, и он вспыхнет – рванет и заорет дурным голосом в нем тот раненый, кому на все раны слова благодарности насыпали пуд соли.
«Хватит!»
Он уже почти сказал это вслух, когда Веста ненадолго умолкла, а затем тихо спросила:
– Знаешь, чего мне хочется еще больше, чем говорить?
– Чего?
Спросил деревянным голосом, не своим.
– Чувствовать.
Он выбросил деревяшку к черту, снялся с камня и подсел на циновку. Обнял хрупкие плечи – такие тонкие, ненадежные. И самое надежное на свете сердце.