Не зря ведь я сидела в кустах почти два часа – все варианты развития разговора предусмотрела.
«Вот и помогают девять миллионов Фредерика двинуть ситуацию в нужную сторону».
Лишь бы как надо. Утомила до смерти лежащая на плечах бетонная плита ответственности.
– За траву не бойтесь, я побегу к старухе Варви, попрошу, чтобы пошепталась с природой.
Варви в селе не любили и побаивались. Киреи издревле старались с ворожбой не дружить, потому что занятие это, как считали предки, «темное».
– Думаешь, она сможет ее поднять?
– Сможет. Если… принести ей то, что она хочет.
– А что она хочет?
Дьян был лаконичен и краток. Но скрип шестерней в его голове был, кажется, слышен даже мне.
– Бусы из янтаря.
– Откуда знаешь?
– Да я… в прошлом месяце ходила. Хотела поворожить. Глупая была…
Даже покраснела натурально – мол, дуреха, что с меня взять? Прикинулась, что желала приворотить Гриня. Дьян «купился».
– Приворожила?
– Нет. У меня бус-то нет. Они только у Мары, что в дальнем доме.
– У Мары, говоришь… – Старейшина думал недолго. – Мара поделится, я уверен. Вот ты беги и спроси, молви, что я приказал. Для блага это, для общего дела.
И уже на выходе притормозил меня:
– Но если эта старая карга не поможет…
Это он про Варви.
– Поможет.
И ни тени сомнения в моем голосе. Она поможет и без подарка, я уже посмотрела, проверила. Но в гуманность бабки никто на слово бы не поверил. Пришлось придумать украшение.
«Прости, Мара».
– Иди тогда. И собирайтесь после семьей. Через час собрание у праздничного столба.
С крыльца я выходила в знойный жаркий день, пахнущий скошенной травой. И мерещился мне фоном чадящий запах едкого черного дыма.
(Robert J. Kral – Home)
Есть такие картины, которые впечатываются в память навсегда, хотя в них, вроде бы, ничего особенного нет. Не картины даже – просто момент. Вот и сейчас, когда жители Катлана собрались с вещами у центрального столба, внутри меня словно снимали происходящее на киноленту. Шевелящиеся на ветру жесткие волосы дядьки Алтына, его взгляд, похожий на взгляды остальных – полный тревоги. Плакал на руках у матери маленький Зайчек. Его на самом деле звали Николкой, фамилия Заич – вот и приклеилось ласковое слово. У взрослых в руках тяжелые сумы; мужики хмурые, женщины бледные. А в моем кармане янтарные бусы Мары – она отдала быстро, когда услышала, куда и для чего, даже жалость в глазах не мелькнула, хоть и материнские.
– Идем друг за другом, из виду никого не теряем, следим. Костров на месте жечь будет нельзя, только всухомятку. Всем ясно?
Дьян в прошлом руководил своим полком, командовать научился ладно. Его слушали.
– Что же это, – причитала старая Аниса, – домой-то уже никогда?
– Не шепчи, бабка! – не зло ругался ее дед. – Зато живые будем…
– А изба-то, изба? – восьмидесятилетней старухе было вообразить новый дом в будущем, его постройку. Виделось – не доживет с горя.
– Далась тебе изба…
Сплюнул на землю Трифон, а у самого глаза мокрые.
У меня на сердце скребли кошки. Наши оставляли дома на «поджог», навсегда. И никто уже не думал вернуться в прежний Катлан, разве в его огарины.
– Выходим, выходим!
Старейшина махнул рукой. Я видела, как Гринь осторожно, чтобы не видели другие, переплел свои пальцы с пальцами Эльны – своей будущей жены. Пожал ее руку, подбодрил. И впервые не всколыхнулась обида – сердцу ведь не прикажешь. А мое давно уже отдано не Гриню. Вот только думать об этом я буду, когда минует беда.
Цепочка, состоящая из согбенных людей, нагруженных поклажей, будто старый паровоз, тяжело тронулась. Упирался впереди всех в стоптанную дорожку наконечник Дьяновой палки. Скоро он будет упираться в высокую траву, в хвою, в плотный и тугой растительный ковер под ногами…
Я шагала позади всех.
И так одуряюще здорово пахло вокруг летом.
Моя семья шагала в хвосте – так выпало. Вопрос Кроша, адресованный маме, я слышала:
– А нашего дома больше не будет?
Мать промолчала; подогнал их ворчливой командой вперед отец.
У меня же от слов брата в центре сердца дырочка, как от кислоты. Разъел горечью его вопрос про наш дом, наш любимый дом. Все хотели вернуться в родные стены – туда, где поделки и картины на стенах, где пахнет уютом, где нога знает каждый гвоздик в порожке, где на печке темнеет копченым боком чан с мамкиной кашей…
Я отделилась от всех тогда, когда углубились в лес. Отца предупредила заранее, Дьяна тоже – сородичи мне лишь кивнули. Им к озеру. Мне – к бабке.
– Баб Варви! Баб Варви!
К ее дому только в самом конце вела протоптанная ими с Агапом тропка, а до этого через бурьян. И плохо дело, если она углубилась в лес за травами. Но я знала, что не углубилась, – «смотрела» наперед. Сейчас дверь откроется, Варви выйдет косматая, чуть испуганная – к ней отродясь сам почти никто не приходил, не велено.
А дальше, как в дежавю: дверь, удивленный прозрачный взгляд, седые волосы, убранные в пучок наспех.
– Кто здесь?
– Это я, Веста!
– Веста?
Она меня узнала только по темным волосам, не по имени.
– Вестница, значит…
В этот раз и правда, как вестница. Только с бедой.
– Помоги, баб Варви, спаси наших, – запричитала я. Знала, мой любой диалог сработает – ни в одном из вариантов старуха не отказала.
– Случилось чего?
– Случилось… Туры идут, наши в лес ушли, чтобы не схоронили, к Камышовому Озеру. Только траву поднять надо, чтобы не уследили.
Ей на вид было лет не то семьдесят, не то девяносто, не разобрать, однако голова работала на удивление чисто.
– Погибель, значит, пришла, – пожевала губами, но недолго, – чтобы поднять-то, надо ж к Лесной деве, а к ней так просто не придешь, надо Солодку найти розовую, белошвейник, хрусталь – много чего.
Другому бы показалось – упрекает. Компоненты перечисляет редкие, ворчит, головой качает. Но качала головой Варви уже своим мыслям, ничего не спросила, ушла в дом искать банки с ингредиентами. Я видела наперед – она в каждом «сценарии» так делала. А после выходила с сумкой сосредоточенная, нагруженная и куда-то шла, меня не замечая. Но трава уже вечером стояла такая, будто не мяли.
Потому я не удивилась, когда она, пришептывая нечто неуловимое и быстрое, затопала мимо меня в чащу. Даже дверь не закрыла.
– Баб Варви, так ты поможешь?
Спросила больше для душевного успокоения.
И проворчали мне неразборчиво про «ведающих матерей», про дар поколений и про то, что в помощи просящим никогда не отказывают. Спустя минуту не разглядеть было меж стволов и высокой травы ее седой пучок и блеклую заношенную кофту.
Село опустело, словно застыло во времени. Пустое, но такое же мирное, спокойное под ярким синим небом.
Я вернулась к кромке леса и оттуда смотрела на абрис заборов и крыш, на далекую помпу колодца, на цветущие до самой поздней осени во дворах грушевки. Раскидистые, танцующие ветвями под ветром.
«Как же Катлан спасти?» Как не дать домам сгореть, что для этого сделать?
И принялась крутить, как кино в голове, варианты.
Вот приходят враги… Вот зло и удивленно рыщут по округе – куда все подевались? И грабить времени нет, им кричит предводитель о том, чтобы поторопились «догнать, прирезать, чтобы не предупредили других…» Лицо гадостное, узкое, черные глаза полны ярости. Я несколько раз тормозила «фильм» в этом моменте и каждый раз испытывала дикое желание плюнуть этому уроду в морду. Аж забывала, зачем устраивала «просмотр», представляла в руке Кеев нож и вонзала его в поганого Тура, точно в манекен. Еще раз, еще, еще… После вздрагивала, выныривала, вспоминала, что я здесь затем, чтобы найти способ сохранить дома в целости…
Избы поливали какой-то жижей, бросали, когда уезжали, зажженные факелы, старые доски каждый раз занимались быстро.
Даже если примусь таскать воду с колодца, даже если подкачу телегу – хоть ведрами, хоть как… Не успеваю. Ни в одном варианте не успеваю.
Помощи звать неоткуда, и по всему выходило, что у меня одной хватит сил залить пламя у четырех, в лучшем случае пяти домов. На глаза наворачивались слезы бессилия, а в ушах голос Кроша. И все, вроде бы, ясно – что всех не спасти, что выбирать приходится главное, но прогоркло внутри. И так хорошо пока снаружи – бабочки, шмели, шум дубравы. Сохло вдалеке на веревках оставленное хозяйками белье – ведь все не забрать.
– Сидишь? – вдруг послышалось сзади тогда, когда я в очередной раз раздраженно терла глаза, чтобы через минутный отдых попробовать покрутить еще «варианты».
Бабка Варви. Сделала крюк, вышла сюда, зачем?
А по мне и так видно, что сижу. Чего отвечать?
– А раньше не говорила, что «видишь».
Я сразу поняла, о чем она – о даре предвидения.
– Я не всегда… вижу. Редко.
Врать не стала – нет смысла. А объяснять, что я выкупила эту способность в другом мире за большие деньги, и того глупее.
– Слезы льешь чего? – Варви смотрела прямо в душу.
– Избы погорят. Как ни пытаюсь понять, как сберечь – не могу. Каждый раз их поджигают с дальнего конца, и пока воду таскаю… В общем…
Я говорила с ней, как с соратницей из штаба. Не таясь, не вдаваясь в детали – так говорит коллега с коллегой. Поначалу удивилась этому факту, ведь знакомы мы с ней были в другом временном отрезке, в другой, можно сказать, «жизни». Потом пожала плечами – нас здесь всего двое, а, значит, мы и есть коллеги по несчастью. В одной лодке теперь.
– Если бы помощь позвать, если бы заранее привести, но ведь не поймут…
– Не поймут.
«Думаешь, зря мы отдельно от других с Агапом живем?» – делились старухины глаза.
И опять набрякли слезы.
– А если дождь?
– Что?
– Дождь тебе поможет?
Я ушам своим не верила. Дождь? Конечно! Он затормозит возгорание, а уж если сильный…